Но само озеро только красивая игрушка и ничему в деле улучшения судоходства помочь не может… Теперь это ясно, как день.
Я вспоминаю Тартарена, когда он в отчаянии кричал:
- Алла, алла, а Магомет старый плут, и весь Восток и все девы Востока не стоят ослиного уха!
Я прибавляю:
- И леса его, и золото его, которых у нас в Сибири во сто раз больше, и все богатства, которых у нас на Алтае во сто раз больше, ничего не стоят в Корее. Остается одна чистая наука: да здравствует она!
Пойти посмотреть лошадь. Нигде не видно ее. Где-то возле леса резкое кошачье мяуканье. Наконец и я если не вижу, то слышу господина. А может быть, где-нибудь в этих кустах уже крадется барс.
Нет, лучше идти к костру. Вот хорошее дерево, начну ножом рубить его, часа на два работы - согреюсь, и время пройдет.
- Кто идет?
- Вы что тут делаете? - спрашивает П. Н.
- Да вот дерево рублю.
- Давайте нож, идите спать, я больше не буду спать…
- Да у вас голова болит?
- Прошла.
- А у меня горло прошло, - говорю я, - ну, спасибо, рубите…
"Хорошо бы дома в теплой кровати теперь", - думаю я и с отвращением сажусь, как приговоренный, в свою тюрьму: с одной стороны, пламя в лицо, с другой - ветер с ножами, мокрая земля, мокрое платье - насквозь мокрое.
Все это пустяки, одна ночь, и перед нансеновскими испытаниями стыдно и говорить об этом.
Измучен, устал, сколько впереди еще… И ни заслуг, ни славы… Нет, что-то есть… есть… есть… что же? А, Сунгари и выясненный вопрос истоков… По новой дороге пойдем, где не была еще нога европейца, да и здесь, в этих дебрях, не была, у этих мнимых щелей впервые тоже стоит человек.
Пусть сердится дракон, тайна вырвана у него.
Рассвет. Я просыпаюсь.
П. Н. уныло говорит:
- Пропала лошадь…
- Господи, как холодно. Ну, пропала, что же тут сделаешь?
- Я все-таки еще пойду искать ее.
- Где проводник?
- Ушел дорогу искать.
П. Н. ушел, я остаюсь один.
Жуткое чувство одиночества в этой мокроте. Все промокло - седло, попоны, сам. Брр… какая гадость! Поднялся на ноги: не хотят стоять ноги, тело тяжелое. Но костер тухнет, и надо идти за сучьями. Иду, ломаю, смотрю - нигде не видно лошади… Вспоминаю ее: какая несчастная она была, слепая, покорная… Если тигр ее схватил, проиграла ли она что-нибудь? Все-таки жалко ее.
П. Н. пришел и, сказав угрюмо: "Нет лошади" - повалился и уже спит.
Солнце взошло. Где же проводник? Сел дневник писать, но руки окоченели, окоченели и слова: тяжело, неуклюже, и одна фраза отвратительнее другой.
Странно, отчего есть не хочется? Восемь часов, и ровно двадцать четыре часа, как я не ел уже.
Выше поднялось солнце, такой же ветер, но солнце и костер сушат и греют.
Все спит. Как-то голо и уныло смотрит с своей вершины Пектусан и вся неприступная твердыня его, все так же вылетают облака оттуда, и, сидя здесь, я чувствую пронизывающий холод его вершины.
Все та же желтая скатерть лесов перед глазами и синяя даль гор. Все подернуто какой-то мглой, точно не выспалось, как и я, и не ело больше суток.
Чей-то голос! С горы спускаются пять лошадей, и впереди Н. Е.
- Все благополучно? - кричу я.
- Какое благополучно: трех солдат нет.
- Как нет?! - вскакиваю я.
- Пока вылезали с озера наверх, нас сразу захватила ночь, ну и сбились, куда ни пойдем, везде кончается кручей. Спускались, поднимались, опять спускались, дождь пошел, намокли. Главное лошади - без лошадей все-таки как-нибудь бы справились.
- Какие лошади?
- Две вьючные, которые были с нами…
- Но почему же этих людей не отправили в лагерь, как ведь и было предположение?
- Ну, вот, Сапаги… Не понял или побоялся идти.
Вылезаем наверх, а он тут и с лошадьми… Лошади и зарезали… Я просто выбился из всех сил… Полушубок намок, тяжесть, словно сто пудов на плечах, идти вверх прямо не могу, не передвигаются ноги, могу только вниз двигаться. Подошли опять к какому-то спуску - нельзя спускаться, надо опять идти вверх, назад. Главное, вижу, что я их задерживаю, пройду два шага и упаду, лежу, не могу встать. Ну, думаю себе, я пропал, за что же другие пропадать будут, говорю им: "Подождите здесь, я попробую спуститься и крикну вам снизу, есть ли выход. Если со мной, не дай бог, что случится, старшим назначаю Беседина. Если устанете, имеете право бросить лошадей". Ну и полез вниз… лез… лез… Я уже не знаю, как только и не убился… Сегодня посмотрел, откуда спустился…
- Какие распоряжения вы оставили относительно розыска людей?
- Послал Ив. Аф. и сам вот ездил. Ив. Аф. послал на прежнюю стоянку. Там был пожар, и светилось, когда мы были наверху… Если они пропустили лагерь, то, наверно, попадут на Буртопой.
- Дайте папиросу и едем…
- Ах, Ник. Георг., ну где там еще мне было думать о папиросах: вот взял красного вина, несколько сухарей.
- Да вы сами курите же?
- Да теперь не курил, не ел и не спал.
- Что вы делали?
- Всю ночь звонил в колокол, стрелял, жгли костер, пока были дрова, потом на шест поставил фонарь, так как глухой он, - одна только светлая сторона, - ну и вертели его, как маяк… Я только и попал на фонарь… Буря - выстрелов в нескольких шагах не слышно… Корейцы разбежались. Корму лошадям нет, воды нет, дров нет.
- Здесь и вода, и дрова, и корм, - показал я на свою ночевку, которая теперь была уже далеко под нашими ногами, - надо сейчас же перевести лагерь сюда, потому что не уйдем же, пока людей не разыщем.
- Я думаю, они уже погибли.
Н. Е. оборвался и замолчал.
Только теперь я заметил, как изменился он за ночь. Осунулся, складки на лице, напряженный взгляд, и вся фигура и лицо отжившего, высохшего старика.
- Полно вам. Три солдата, чтоб погибли.
- Замерзнут…
- Да ведь мороз всего градус, два.
- Ну и обледенит - все ведь мокрое, спички размокли, выбьются из сил…
- Ну, выбьются, остановятся, качнут драться, наконец, чтобы согреться. Я ведь мокрый, и П. Н., и проводник: сели, просохли, силы появятся, опять за дровами…
- Да ведь у вас они есть…
- Да не такой же холод… Ну, они, вместо дров, пойдут… Не беспокойтесь, человек такое живучее животное… Как же вы попали в лагерь?
- Я и не знаю. Слез я в овраг, осмотрел, крикнул им: "Обходите вправо". Ответили: "Идем", и все смолкло. Я лег и думаю, ну хоть не задержу их. Спать хочется, знаю, что засну - пропал, а сам уже засыпаю… Слышу, что-то камни около меня шевелятся: упало на меня… "Кто?" Сапаги. "Ты как попал?" - "Моя капитан пошла? Айда, ходи". - "Не могу". - "Надо ходи, лежать нет надо". Пошли мы… Идем, идем и ляжем. "Надо ходи". Вдруг свет фонаря… Оказывается, я лежал в последний раз в десяти саженях от лагеря… Прихожу, спрашиваю: "Солдаты пришли?" - "Нет", - говорит. Повернулся к палатке, кричу: "Н. Г., солдат нет!" - "Да и Н. Г. нет", - говорит И. А. Ну, тут я совсем… Я ведь думал, что и вы задрогли…
- Все трое?
- Да ведь ночь же какая… Чем еще кончится? Не можем мы не простудиться.
- Ну, у меня вчера, когда выступали, горло так болело, что глотнуть не мог, теперь все прошло… Ну, едем скорей.
Вот и лагерь. Полное разрушение: кроме В. В. все разбежались, палатки сломаны, вещи разбросаны.
Ив. Аф. уже приезжал с Буртопоя - солдаты там! Ура! послал им спирту и пищу И. А., а сам уехал в горы разыскивать лошадей, которых солдаты упустили.
- Как упустили?
В. В. не мог объяснить.
- Ну, в таком случае сниматься и отступать на Буртопой… Папирос дайте.
- Моя чай варила… - говорит В. В.
В. В. в маленькой китайской шапочке с красной шишкой и обмотанной вкруг головы косой.
- Ну, давайте ваш чай…
- Моя щи варила…
- Давайте щи.
- Я вчера, - говорит Н. Е., - три раза пробовал есть, три раза вырвало.
Совсем другой человек опять стал Н. Е.: повеселел.
- Верно, значит, я рассудил, что на Буртопой послал, - говорит он.
Н. Е. говорит и уплетает щи.
Я съел три ложки - тошнит.
- Давайте чаю.
Чай с каким-то салом. Заставил себя выпить, и сейчас же все назад.
Китаец, Сапаги и маленький урод Таани укладывают тюки.
- Лошадей поили?
- Воды нет.
- Снег кипятите, Сапаги, бросьте укладку, берите снег и варите…
Напоили кое-как лошадей, И. А. подъехал.
- Нет… Главное, с тюками ведь. Так все-таки им легко бы было, а с тюками пропадут… Главное, Серый слепой ведь.
- Другая какая лошадь?
- Маленькая белая, самая умная, положим, и колокольчик на шее, слепому-то и слышно…
- Ну, укладывайтесь, едем.
Все тот же ветер и холод, и во всей своей неприступности перед нами великолепный Пектусан, сегодня весь покрытый снегом.
- Скажите старику, - говорю я, - дракон молодец, задал нам трепку.
- Он говорит, что это за то, что лодку спустили.
- Ну, рассказывайте, Н. Е.: что же вы делали вчера?
И Н. Е. рассказывает, пока мы укладываемся.
- Рассказывайте все с самого начала.
- Ну вот, пришли мы…
- Хороший спуск?
- По камням. На глаз - почти отвесно, а дальше россыпь… Ведь мы потеряли лот… Ну, ищу я глазами камень… Смотрю, внизу на берегу озера лежит камень, ну так, с три кулака… Ну, думаю, камень, значит, есть, и полез вниз. За мной остальные, лодку разобрали, я надел на плечи пробки.
- Голова не кружилась?
- У меня не кружится…
- У людей?