Глава 26
Сенная боярыня шустро разобрала постель, помогла княгине раздеться. На столешнице стояла миса с соком муравьёв, томлёном в печи. Боярыня всё чаще и чаще натирала им госпоже больные суставы ног. Ольга присела на постель, предательская острая боль пронзила поясницу. Княгиня ойкнула, стрельнув взглядом на боярыню, и, стыдясь слабости, опустила лицо. Посеребрённые, но всё ещё упорно сохраняющие свой красивый тёмно-древесный цвет волосы, рассыпались по плечам. Боярыня, окунув в мису тряпицу, старалась быстрее справиться со своим делом, чувствуя на себе взгляд княгини, желающей остаться одной.
Долгое весеннее солнце нехотя катилось за окоём, пронзая догорающими лучами окно княгининого покоя. Сенная боярыня переставила с пола на стол стоянец со свечой, подхватила мису и поспешила к двери, склонив уже на ходу перед госпожой голову. Едва закрылась за нею дверь, Ольга отвернулась к окну, зацепившись взором за золотистый, угасающий и оттого приятный взором небосвод. Как быстро прошла молодость! Тяжелее становилось бремя государственных забот, но с другой стороны, как-то отходили от сердца, жизнь требовала других забот, иных радостей. Как-то лет десять назад поднимала крышку сундука и от внезапной боли в пояснице едва не рухнула наземь. "Неужели старею?" - мелькнула мысль и исчезла с больше не повторявшейся болью. Сейчас более всего хотелось передать всё бремя власти сыну и озаботиться мелкой земною суетой: пушить слуг, что, почуяв ослабу госпожи, совсем от рук отбились, слушать веселящий терем топот внуков и просто жить, как живут обычные вдовые боярыни. Но уже нельзя и невозможно было оторвать от себя то, что плотно вошло в её жизнь, стало ею самой. Это уже не Ольга хотела власти, а власть, народ, земля хотели её. И пока жива она, не примут Святослава, ушедшего в чужую сторону искать себе счастья, да и примут ли потом? Возможно, она делала что-то не так, тешась своею гордыней, но так и не подчинив себе сына. На стол в Киев его не вернуть и, не лелея себя ненужными надеждами, готовила к правлению Ярополка. Тот, казалось, разумом и тягой к знаниям пошёл в бабку. Как у них с отцом станет после неё?
Кто-то осторожно поскрёб в дверь. Полностью ушедшая в свои мысли Ольга не успела рассердиться.
- Прости, госпожа, - сенная боярыня, виновато опустив очи, стояла в дверях, - до тебя срочно Лют Свенельд.
Что-то в Болгарии стряслось - первое, что стукнуло в голову. Не привыкла являться даже к ближним своим людям неприбран-ной, Ольга набросила на плечи ферязь, сама, отстранив боярыню, расчесала костяным гребнем и убрала под повойник волосы.
- Собери постелю и проси, - привычный железный властный голос упокоил боярыню и она без лишней суеты, окинув хозяйским взглядом горницу, принялась прибираться.
Лют, пригнув крупную, в густых светлых волосах голову, пролез в дверь. Ольга, жестом остановив извенения, указала ему на лавку у стены, сама сев на перекидную скамью спиной к окну.
- С пограничья вести шлют, что печенеги великою силою двинулись в нашу сторону. Пожгли уже несколько слобод, жёнок да детей в полон забрали. Прикажи войско собирать не стряпая.
Княгиня повела плечами, с которых только что свалилась Киевская Гора. По сравнению с ожидаемой новостью весть про печенегов казалась какой-то невзаправдашней. Не было такого, чтобы печенеги на Русь ходили. Набег обычный, только вот у страха глаза велики. Оторвать мужиков от страды, так что зимой есть будут? А вдруг - что скорее всего - не прийдут степняки?
- Не моим умом дела военные вести, но смердов из поля не гоните. Без меня решить не можете? Завтра же соберите совет боярский или воеводы перевелись? Дозор пошлите, сам поедь посмотри. Какой совет ещё хочешь?
Ничего не хотел молодший Свенельд, и княгиню тревожить не хотел тоже. Послал его Миливой Искусеев, убедив идти именно сегодня, а Лют из всех ближе к Ольге. Сам не хотел, обладавший быстрым умом отца, он почему-то не нравился Ольге в отличие от старшего брата, Туровида- Фёдора, некстати уехавшего по делу в Полоцк. "Вот Искусеев пёс! Да и я тоже хорош, слушать не надо было". И ведь умел убеждать Миливой, говорил и, казалось, печенеги уже под стенами стоят, потому и пошёл к княгине. Теперь, заразившись Ольгиной уверенностью, и сам думал, что у Искусеева страха глаза велики. Так и не пошёл к Миливою, послав вместо себя слугу, передав через него дословно, что сказала Ольга.
Боярскую господу убедить было ещё труднее. Да и явились не все, узнав, что княгиня присутствовать не будет, нашли себе дела поважнее. Ближе всех к правившему собрание Миливою сидел старый Вуефаст, коему перевалило за шестой десяток, и которого Искусеев хотел видеть меньше всего. Полуглухой Вуефаст с высоты возраста снисходительно и с высокомерием поглядывал на Миливоя и иногда отвечал невпопад, когда ему давали слово.
- Смердов с земли снимать не след, - молвил Величко Слу-дов, отерев платом с чела выступивший от духоты пот, - казна недорода не выдержит.
- А ромеи золото давали?
- То золото по Болгарии который месяц гуляет!
- Тем более. Да не посмеют печенеги на Киев прийти - чего толковать? Не бывало такого!
Дума загудела ульем, Вуефаст согласно кивал седоватой поглупевшей в старости головой - не было и не будет.
- Кому рать ту вести? Воеводы со Святославом, Претич на Волынь ушёл, Неждан - ко кривичам. Лют Свенельд остался.
- Лют-то? Он наведёт!
Раздалось несколько смешков, но утихли под строгим око-ротом нарочитых бояр: смотрите, Лют прознает, обиду на всю жизнь затаит.
- Рать собирать надо!
Миливой решил твёрдо стоять на своём, из-под насупленных бровей обводил потемневшими серыми глазами боярскую господу. Он не слышал и не хотел слушать гудение вятших, возражавших ему. Слово взял молодой Любислав из рода Гуннара, уже в тридцать с небольшим лет за ум прозванный уважительно Осьмомыслом, но прозвище крепко ещё к нему не прикипело. Поднялся, привлекая к себе внимание, поправил оплечье, украшенное парчёй и жемчугом, подождал пока утихнет шум, молвил:
- Обухом не перешибить топора, Миливой. Княгиня, вишь, против, да дума по её думает. Середину искать надо.
Искусеев напрягся всем телом - Любислав был единственный, на кого он надеялся, и тот пошёл против. Гуннар продолжил:
- Дружину встречь печенегам в дозор пошлём. Коль что, степняки мимо Вытичева не пройдут, там мы на сотню кметей войско усилим. Наймитов пошлём засеки обновлять. Время рать собрать у нас будет.
Жаль сёла пограничные, смердов, что в полон уводят, Миливой отвёл взгляд в сторону. Что ж, пока гром не грянет... И рёк:
- Быть по-вашему...
Глава 27
Июнь светил добрым Хорсом. Воздух был наполнен запахами радостно зеленевших трав. В полях косили. Мужики, согнув сильные потные спины, горбушами в обе стороны под корень валили траву, женки сгребали сено, скоро начнут метать стога. Мирно паслась скотина, отгоняя хвостами назойливых оводов. После стольких лет мира внутри страны и успешных войн вне её никого не взволновали слухи о печенегах, идущих в сторону Киева. Печенеги испокон веку не вылезали из степей, совершая короткие набеги на пограничье, грабя на порогах идущих по Днепру гостей, не решаясь сунуться в леса. Воеводы не собирали рати. Земля дышала спокойствием.
Дружина, в полторы сотни мечей, с песней выехала на берег Днепра напоить коней. Бабы, подоткнув за пояс подолы понёв, стирали бельё. Кмети тут же начали шутить и балагурить. Жёнки, в свою очередь, узрев притороченные к сёдлам заводных коней пучки сулиц, тулы со стрелами, червленые щиты, длинные перья тяжёлых копий, весело отшучивались. Одна из молодок, выставив напоказ голые крутые бёдра, спросила с задором:
- Что, защитнички, спасёте нас от степняков?
Ей отвечали:
- Разобьем печенега, приеду к тебе, выступки новые куплю. Примешь к себе на ложе?
- Приезжай, коли голову не сложишь...
Княгиня Ольга, твёрдой рукою державшая порядок в стране, решительно ничего не смыслила в воинском деле, свалив ратную службу на плечи воевод. Потому зачастую нарочитыми становились не по боевым заслугам, а по родовитости, знакомству и житейскому разумению, в корне отличного от военного. Дружину вёл рус со славянским именем Тяпша, ровесник Блуда, ни единого боевого шрама на теле не имевший. Поняв, что через это хлебнувший лиха Блуд недолюбливает его и даже презирает, Тяпша решил обломать и подчинить себе Красного, давая самую черновую работу. Служба есть служба, и Блуд, стиснув зубы, подчинялся.
Далеко за Витичевом повстречали пересеченского воеводу Ратислава. Он тут же рассеял весь боевой молодой задор:
- Печенеги жгут пограничные слободы. Силы - что чёрна ворона. Мы оставили город. Жители со скарбом по лесам разбежались. А что вас так мало? Мыслилось, Лют больше пришлёт. Иль рать собирает?
Воевода, прищурившись, собрал вокруг уголков глаз сеть морщинок. Блуд про себя позлорадствовал, прочтя на Тяпшином лице растерянность. Видимо, понял и это Ратислав, догадавшись об ответе. Посерьезнев, молвил с досадой в голосе:
- Я в Витичев ухожу с воинами, мимо него они не пройдут. У меня дружина немногим больше твоей и толку от меня мало, только людей погублю, а там вкупе с местными варягами да при стенах можно многое содеять. Вам тоже советую уходить. Решай!
Кмети сгрудились, жадно ловя каждое слово нарочитых. Тяпша обернулся к своим, будто ища ответа на их лицах.
- Да как же... В Киев? Врага даже не видели, - сказал он.
Блуд, доселе не дававший своему воеводе советов, молвил:
- Дай мне десяток воинов, я языка возьму, а сам в Киев ступай, там сейчас каждый меч лишним не будет.
Тяпша фыркнул только, отвернувшись, зато Ратислав оценивающе смерил Блуда взглядом - кто таков? Красный, почуяв возможность всплыть наверх, назвался: