И вышел из квартиры. Трескачёв курил, стряхивая пепел в пепельницу, сде-ланную из пивной банки со срезанным верхом и закручен-ными в стружки-кудряшки краями, думая: удастся ли ему уложить ещё девять коробков? Пожалуй – нет. И Треска-чёву захотелось показать Алле свою башню, пока та не об-рушилась. Этакое детское желание похвастаться. Но, войдя в квартиру, Сергей увидел открытую дверь на кухню, и на столе – ни единой спичечки. Телевизор уже был выключен, и слышалось журчание воды в мойке. Поя-вилась Алла с тряпкой в руке и принялась протирать стол. – А-а… – пройдя на кухню и указывая рукой на чи-стую скатерть, Сергей хотел спросить "зачем?".Но Алла перебила его, пролепетав:- Я спички на холодильник убрала. Сергей посмотрел на холодильник. Там лежал поднос, на котором была свалена спичечно-коробочная куча. – Что, досмотрела телик? – спросил Трескачёв. – Ага, – беспечно ответила Алла, повернувшись к плите с разогревающимся обедом. – Сейчас готово будет. Всё правильно: не век же стоять башне на столе, ко-торый предназначен для тарелок с разогреваемым сейчас супом. Всё правильно: он сказал – досматривай, после… Она досмотрела, и наступило это "после". А тут эти спички. Про них ничего сказано не было. Всё правильно: что это, в конце концов, за детский сад? Это такая мелочь… Но эти мелочи – день за днём, день за днём, день за днём… Когда Сергей, возвращаясь с магазина, приносил какую-нибудь буханку хлеба и молоко, он уж начинал опа-саться, что Алла вот-вот назовёт его чемпионом. Потому что глаза её восторженно горели, словно за эти пятнадцать минут он сам умудрился испечь этот хлеб и, отловив средь сугробов корову, надоить с неё пакет молока, да заплатив, аккуратно получить сдачу. Как-то раз он нелепо и неудачно пошутил: суп какой-то сладкий. И Алла, попробовав, запереживала не на шут-ку, что, по-видимому, добавила в него сахар вместо соли. Сергей поспешил успокоить её, сказав, что пошутил. Тогда Алла ещё раз попробовала суп и удивилась: в самом деле – солёный. А однажды он обнаружил, что к его ключам от кварти-ры прицеплен новый брелок. Точно такой же, как и был, в виде якорька. У прежнего кончик одной лапы был отлом-лен, но всё равно – брелок безотказно откупоривал пивные пробки. Алла же купила где-то точно такую же безделушку, поменяв старую, поломанную, на новую, целую. Навер-ное, помня, как Сергей иной раз вздыхал, говоря про свой якорёк: да, были времена, когда он двумя лапами работал. Но вот, надломился от трудов непосильных. Алла, безусловно желая сделать ему приятное, прице-пила новый брелок к его ключам, а старый просто-напросто выкинула. Всё понятно, она хотела как лучше. Да только Сергею тот косолапый якорёк дорог был, подаренный в шестнад-цать лет пьяным в уматень другом. Всё понятно – он не объяснил, что ему дорог именно этот, с отломленной лапой якорёк. Ну, или сделал это не-достаточно внятно. Да и вообще, пустяк это. Но, день за днём, день за днём, день за днём… И вот наступило апрельское воскресенье, оказавшее-ся днём телевизионно-лентяечного инцидента. Трескачёв вместе с Аллой сидели в комнате. Она смотрела что-то по телевизору, он разбирал свой старенький будильник, на-чавший всё чаще и чаще останавливаться. Капризничал, прекращая тикать каждые минут десять, словно ожидая, когда его потрясут, словно по-стариковски желая хоть как-то привлечь к себе внимание. Сергей открутил два крепёжных винтика, снял два при-способления для перевода стрелок и, взявшись за прозрач-ный пластик, закрывающий циферблат, попробовал отде-лить его от корпуса – никак. Покрутил будильник в руке – да нет, вроде, больше ничего не держит. Но вот Сергей заметил паз под циферблатом и, вставив в него отвёртку, попробовал поддеть – опять никак. Он нажал посильнее – и переусерд-ствовал: от прозрачного пластика отлетел кусок с треть ци-ферблата. Тогда Трескачёв в сердцах вскочил и, подойдя к окну, зашвырнул в открытую форточку переставшее тикать тело будильника. Тот полетел с пятого этажа и приземлился в чёрную проталину в конце захламлённого косогора, начи-навшего свой спуск практически под самыми окнами дома. Сергей добавил красок в тот ещё вид из окна. Сев обратно в кресло, он сказал Алле: – Удивляюсь, как будильник протянул так долго. Рань-ше я его регулярно ронял – и ничего, ходил. Наверное, он с тоски зачах: никто не роняет. Если б он мог передать по-следнюю волю, то непременно пожелал бы, чтоб его напо-следок как следует уронили. Что я и сделал. Спи спокойно, дорогой товарищ. Твоё место в строю займут другие. По телевизору началась реклама, и Алла захотела пе-реключить канал. Она взяла пульт, который Сергей принёс с собой, перебираясь к ней жить. У них были одинаковые телевизоры, но у Аллы не было лентяйки.И вот сейчас она захотела переключить канал – и ни-чего не вышло. Попробовала ещё – опять ничего. Тот же канал, с той же рекламой. Алла встала, вновь нажала на кнопку, отвела руку чуть в сторону – безрезультатно. Тогда она подошла к форточке и точно так же, как Сергей будильник, зашвырнула лентяйку на улицу. Тут-то в голове Трескачёва что-то и щёлкнуло. – Её место займут другие, – сказала Алла, улыбаясь. – У меня скоро получка. Сергей тоже улыбнулся, только совсем недобро, – "может, следовало просто заменить батарейку?", однако Алла этого не заметила. У Трескачёва возникло ощущение дежа-вю. Вот так же, как с добрым утром, несколько лет назад была выкинута его кассета со "SLAYER-ом". "Да что это у баб, апрельское обострение? Просто необходимо выкинуть что-то, принадлежащее мне, в форточку?" – Я – курить, – сказала Алла, направляясь в коридор. – Идёшь? Сергей, глядя на рекламу зубной пасты, молча пока-чал головой. Дверь открылась и закрылась за Аллой. Трескачёв про-должал сидеть в кресле. "Я выкинул будильник, и она тут же выкинула лен-тяйку. Всё, что ни сделаю – всё правильно, достойно под-ражания". Сергей встал и, подойдя к окну, глазами поискал на косогоре лентяйку. Нет, не видно. Тогда он полностью сдвинул в сторону тюль, открыл на раме нижний шпин-галет, затем забрался с ногами на подоконник и открыл верхний. Потом рывком с треском распахнул заклеенное с зимы окно. Опустил шпингалет на второй раме и, спрыг-нув на пол, с таким же треском раскрыл и второе окно. В комнату ворвался простуженный ветер, заколыхав тюль и штору. Он дул со стороны сопок, чернеющих недавно поя-вившимися проталинами. А на экране продолжалась реклама. "Ты – лучше…" – напели там. – Да, я такой, – проговорил Сергей, выдернув шнур из сети. Затем, подняв телевизор на руки и отступив с ним несколько шагов для разгона, резко подбежал к окну и что есть силы, двумя руками зашвырнул его как можно дальше. Тот пошёл хорошо; Сергей следил, затаив ды-хание. Сделав оборот в полёте, телевизор врезался в мо-крый снег косогора, под которым, возможно, скрывался камень. Раздался "ба-бах!" лопнувшего кинескопа. А пластиковый корпус на удивление уцелел. Телевизор, ещё пару раз кувыркнувшись, скатился метров на пять, пока не уткнулся в здоровенный камень-валун. И только тут Трескачёв задышал. – Что-то я вспылил, – проговорил Сергей, закрыв окно, и начал собирать манатки. С получки он дал Алле деньги на новый телевизор, и с тех пор они больше не виделись. Трескачёв вдруг осознал, что пялится куда-то сквозь экран, не видя происходящего. Это называется – ушёл в себя. Сергей тряхнул головой. В телевизоре один седой дядька рассказывал другому, что в каждом человеке скры-вается около пяти тысяч разных личностей. "А я слышал только о раздвоении личности, – усмех-нулся Сергей. – Интересно, а что было бы, доминируй во мне какая-нибудь другая личность из этих тысяч?" Закончились утренние передачи, начались сериа-лы. И в это время по карнизу за окном ударили капли дождя. Они барабанили всё сильней и сильней. Сергей зашёл на кухню, закрыл форточку и, сев на табуретку, закурил. "Ой, а у нас тут ливень, – ухмыльнулся Трескачёв, гля-дя в окно на прохожих. – Закопошились, черви дождевые. Накопать вас некому". Ливень, так неожиданно хлынувший с затмивших всё небо серых туч, так же неожиданно перешёл в уныло мо-росящий дождик, готовый вот так же уныло нудеть ещё с неделю. "Долбанней этого лета может быть только долбан-ная зима…" – Зевнул Сергей и, затушив сигарету, пошёл в комнату. Он выключил телевизор, разделся и лёг в постель, за-бравшись под одеяло с головой. "Дождевые червячки, таракашки, ползучки…" – тихо запели колыбельную в задрёмывающем сознании Сергея неведомые, убаюкивающие голоса. И вскоре он крепко заснул. II Сергея разбудил солнечный свет, зарабатывающий сейчас, летней полярной ночью, выходные на всю зиму вперед. Тонкие шторы были ему фиктивной преградой. Сергей глянул, щуря заспанные глаза, на тикающий бу-дильник. "У-у, рань-то, какая…" – зевнул он и, повернувшись лицом к стене, проворно натянул одеяло на голову. "Спать-спать-спать…" – пропел покровительствен-ный голос в сознании Сергея, где так и осталась не вытес-ненная солнцем сонная дымка. III 1. Сергея разбудили солнечные лучи, прошедшие сквозь тоненькие шторы и, не слепя всей блистательной ярко-стью, коснулись его лица, развеивая закрывающий веки сон. Сергей, щурясь, посмотрел одним глазом на будиль-ник и усмехнулся: "У-у, адская машинка, всё минуты мои считаешь". Трескачёв лёжа потянулся и звучно зевнул, точнее, с удовольствием выдавил какие-то подвывающие звуки, доставшиеся ему от первобытных предков. Он проснулся в превосходном расположении духа. Оставалось только встать с той ноги. А то ясно солнышко обернётся ярилом, завтрак сгорит и ужина не будет. "Какая ж нога ТА? – гадал Сергей, пальцами правой ноги почёсывая левую пятку. – Или с обеих встать? Не, тоже не годится, полдня всё хорошо, но к вечеру уже ярило клонится к закату, и сначала не будет ужина, а после он и вовсе сгорит. С квартирой. Что ж, тогда встану с правой". Сергей откинул одеяло и встал с той ноги. Прохладно и бодро. А зимой ещё бодрее. Это заслуга коммунальщи-ков, борющихся с вялостью народной. Не дают, упарив-шись, раскиснуть, но и околеть не позволят. Отапливается квартира, бежит из крана вода.