- Отлично. - Он уже сидел за столом. Обязательно ходите в горы. Один час достаточно. Можно подняться к панораме, вид на Богемию очень красив. До завтра. Время назначит моя ассистентка.
- Ваш гонорар?
- Это потом.
- Я бы хотела быть уверенной, что смогу расплатиться.
- Не беспокойтесь об этом.
Остановившись на высоком крыльце лечебницы она снова посмотрела на тоненькое колечко на мизинце: крошечный полустершийся изумруд и по обе его стороны - точечки бриллиантов. Одна точечка. Другая выпала, когда Иосиф толкнул её, и она ударилась рукой и плечом об угол буфета.
- Убирайся вон, блядь! От тебя никакого толку ни в чём, и баба ты никудышная, пойди спроси у своих подруг Полины Семёновны и Доры Моисеевны как ЭТО надо делать, чтобы не лежать колодой. И перестань сидеть в сортире часами, ты здесь не одна живёшь.
Самое оскорбительное.
На следующую ночь он пришёл, просил прощенья, шептал, что никогда, ни с кем не было так как с ней, что у ни у кого нет таких длинных ног и таких узких и сладких как виноград пальчиков, что пахнет она персиком, и зубки блестят как жемчуг, когда в самую сладостную минуту прикусывает нижнюю губку, удерживая стон.
- А про Полину Семеновну и Дору Моисеевну ты забудь, это я со зла. Забудь, а то я тебя знаю, будешь теперь ревновать к этим хаечкам, - сказал он утром.
Про Полину и Дору Хазан, конечно, забыла - знала не в его вкусе, а вот про то, что подолгу сидит в уборной забыть было невозможно, потому что чего только не рекомендовала Александра Юлиановна - и чернослив, и холодную воду натощак и травку специальную Каролина Васильевна заваривала - ничто не помогало, и каждое утро она теперь вставала раньше всех.
ГЛАВА III
Физиологические подробности напомнили о приёме у странного врача. Не осмотрел, вот и хорошо, - не пришлось раздеваться. Посмотреть на неё на стороны - ничуть не хуже приезжих франтих, а ведь собрано с мира по нитке: что-то дала Маруся, что-то - Зина; Ирина Гогуа ужаснулась, узнав, что у неё нет длинной юбки: "Но там уже не носят короткое! И свитер надо купить в Торгсине".
- Что мне нести в Торгсин? У меня ничего нет.
- Но мои на тебя, извини, не налезут, а этот твой, так называемый парадный годился только сидеть в приёмной у Ленина среди старух.
- Главной проблемой, конечно, было бельё. Что-то типа конской збруи, застиранное, не годилось, не спасали мережки и кружева образца двенадцатого года. Ведь это действительно перешивалось рукодельницей Ольгой Евгеньевной из своего, уже изрядно ношеного. В последний момент прижимистая Маруся дрогнула и принесла нечто воздушное, с резиночками, украшенными бантиками, и ещё настоящий бюстгальтер с косточками.
Часики надела тоже заветные - Женин подарок. Обычно надевала их только в театр, в Академию стеснялась. Там среди сатиновых косовороток и мадеполамовых блузок сокурсников они выглядели бы вызывающе неуместно.
С часиками была связана смешная история. Приезжая в отпуск из Германии, щедрые Женя и Павел запасались подарками для всего огромного семейства. А так как большую часть этого семейства составляли женщины, Женя накупала немеряное количество всяких цепочек, кулонов, браслетиков, часиков. То есть именно те желанные побрякушки, которых в Москве днем с огнем было не сыскать. Но даже бижутерию полагалось провозить только для себя - то-есть на себе, и тогда Женя увешивала Кирку всей этой дребеденью. Гордая маленькая Кирка с цепочкой, кулоном и часиками всю дорогу чувствовала себя настоящей дамой, и каково же было её разочарование, когда по приезде в Москву всё это изымалось и раздавалось тете Марусе, или тете Наде, или тетям Марико и Сашико. Кирка по любимому выражению Иосифа стояла "в позе оскорбленной невинности", пока с неё снимали цепочки и бранзулетки, но - ни жалобы, ни слова протеста. Павел возмущался гадким обычаем, но в их семье последнее слово было за Женей.
Итак, Киркины часы показывали два, а обед - в три. И вот, что она сделает. Она зайдёт в ювелирную лавку на Главной улице и попросит вставить в кольцо новый камешек. Пускай поддельный. Главное - уничтожить память о той страшной ночи, о той страшной ссоре.
После неё на долгое время Иосиф стал другим: перестал материться и цедить слова. Снова вечерами она массировала ему искалеченную руку и ревматическую ногу, и снова он рассказывал ей о детстве. О том, как любил то место, где Кура сливается с Лиахвой и убегал туда думать о Боге.
- А ты веровал в Бога? - спросила она.
- Как писал Анатоль Франс "Верить в Бога и не верить - разница невелика. Ибо те, которые верят в Бога, не постигают Его". Поэтому Бог перекрёсток всех человеческих противоречий.
- Ты не ответил на мой вопрос. Ты ТОГДА веровал в Бога?
- Да, наверное… Я верил, что был такой человек - Иисус Христос. Во время поста молитву пели на коленях. Это была покаянная молитва об отпущении грехов. Очень красивая. Тогда мне казалось, что Бог рядом. А теперь я думаю, что когда человек стоит на коленях, это делает его смиренным и примиряет с происходящим. Очень хорошая поза, почаще ставь Ваську и увидишь - он станет шелковым.
- Глупости, нас никогда не ставили на колени, отец никогда бы этого не позволил. Но в то время ты написал стихотворение, в котором нет Бога.
- Неужели ты его помнишь?!
- Конечно.
- Тогда ты действительно - единственная.
Рядом с фиалкой - сестрой
Алая роза раскрылась
Лилия тоже проснулась
И ветерку поклонилась.
В небе высоко звенели
Жаворонка переливы.
И соловей на опушке.
Пел вдохновенно, счастливо!
Грузия, милая, здравствуй!
Вечной цвети нам отрадой!
Друг мой, учись и Отчизну
Знаньем укрась и обрадуй.
Он тихонько вторил ей по-грузински.
- Ах ты моя радость! Ну разве в этом стихотворении нет Бога?
- В первой части есть, а во второй - нет.
- Мне было одиннадцать, когда погиб отец, его убили в пьяной драке. Я не горевал о нём, я горевал о том, что у меня был отец, которого убили в пьяной драке. Потом умерла Катерина. И тогда я объявил войну Богу и… ничего не случилось. "Эге, - подумал я, - значит, есть кто-то другой, кто защищает меня, и кто не боится Бога". Помнишь, я рассказывал, как в ссылке заблудился среди метели, я был обречён, но я не погиб, я вышел к жилью…. У матери до меня двое умерли, а я выжил, хотя был хилым… А все эти совпадения? Приезжаю из ссылки в Петербург, ни одного адреса, и вдруг на Литейном встречаю Силу Тодрия, и он ведет меня к твоему отцу - к тебе, другой раз в одиннадцатом, те же обстоятельства - ночевать негде, денег нет и на Невском встречаю Сергея и снова оказываюсь у вас. Что это? Судьба? Удача? Или ПОМОЩЬ?
- Помнишь, в Петрограде, тогда в семнадцатом я не хотела идти причащаться, потому что не веровала, а ты велел идти. Почему?
- Но ведь ты же была ещё совсем девочкой, училась в гимназии… Иногда лгать надо…. Для пользы дела.
- Я никогда не спрашивала тебя… Скажи, куда ты исчез с марта до лета? Я очень страдала.
- Знаю. У меня была другая женщина, учительница. Хорошая женщина и любила меня, и дочь у неё была примерно твоего возраста, но я любил тебя. Всё запуталось. Сергей - мой друг, с Ольгой отношения тоже были непростыми, я решил всё распутать, но Ольга сама позвала меня жить на Рождественскую, я переехал - а тебя нет!
- Я была у Радченко…
- Помню. Поздно ночью вдруг музыка и такая красивая…
- Я увидела пианино и просто с ума сошла от радости, бросилась играть, а мама говорит: "Тише, у нас Сосо живет", и во мне всё задрожало, я всю ночь не спала, боялась тебя увидеть, а на рассвете брожу по квартире и вижу - беспорядок ужасный, дом запущен. Я схватила швабру, ведро….
- Помню, помню, я выхожу в коридор, а ты в переднике, в косынке со шваброй в руке. И какая-то другая…..
- Ты ещё так странно сказал "на Вы" - "А… это вы, сразу видно - настоящая хозяйка приехала", а я: "Разве это плохо?". "Да нет, очень хорошо", - сказал ты и пошел в ванную, а я осталась со шваброй в коридоре.
- В детстве я воображал себя героем - Кобой, представлял как спасаю красавицу. Она в длинном белом бешмете, лицо закрыто белым прозрачным покрывалом, на голове - расшитая маленькая шапочка, я хватаю её сажаю на коня….
- А в действительности твоя царевна была в старом платье, босая, а вместо белоснежного платка в руке - пыльная тряпка. Бедный мой мечтатель!
- Нет, ты не думай, что я был такой тихий слюнтяй и мечтатель. Совсем нет. Мы в Духовном училище устраивали кулачные бои. Я любил эти мероприятия. Хорошо дрался - не веришь?
- Верю. На себе испытала.
- Ну забудь, забудь, моя дали. Злопамятность очень плохая черта характера. И, кстати, очень большой грех. Надо помнить добро. Подожди, мне надо пойти в кабинет.
И потом произошло чудо, Разговор происходил глубокой ночью. Он встал с постели и голый, не боясь встретить домашних, прошёл в кабинет. У него было удивительно молодое для его возраста тело, и он не стеснялся его. Вернулся с какой-то серой невзрачной бумажкой в руке.
- Слушай, Татка, это тебе напоминает что-то?
В глуши таёжной, средь снегов
Храните гордое терпенье,
От сотен тысяч бедняков
Достигнет Вас благословенье.
А мы Вас ждём и будем ждать,
И Вам всегда мы очень рады,
И за столом Вас увидать,
Не надо большей нам награды,
прочёл он своим высоким тихим голосом.
- Боже мой! Это же наши с Нюрой стихи. Мы положили в карман пиджака, когда отправляли тебе в Туруханск посылку, в Туруханск, да?