* * *
Слушая рассказ жены о развязке этого маленького приключения, Волгин погружался в размышления, потому что был человек искусный в размышлениях.
- Ну, хорошо, голубочка; только ты скажи мне: по-русски говорила ты с этою магазинщицею или, я думаю, по-французски?
- По-французски, мой друг. Думала, совсем забыла, - нет, еще могу говорить, хоть не очень хорошо.
- Нет, голубочка, я вот о чем: как же она говорила тебе? "Вы" - по твоим словам выходит, - "вы"…
- Да, vous, - что же такое? - Vous.
- Гм! - То-то же и есть!
- Что же такого особенного тут?
- Нет, я так, голубочка, ничего. - Он размыслил, что в разговорах с незнакомою дамою по-французски обращаются к ней не словом "vous", а словом "madame". Но если б он высказал свое соображение, что вот и магазинщица принимала ее за очень молоденькую девушку, - потому-то и спорила против нее, - то жена с досадою сказала бы: "И охота тебе говорить мне такой вздор!" - Потому он умолчал свое размышление о vous и madame, а обратился к другому размышлению.
- Но вот что, голубочка. Ты сказала ей: "Эта дама еще не здесь, потому что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина не надоела ему"; согласен, так. Но почему ж ты могла знать, что Савелова еще не надоела ему? - А впрочем, это удивительно, как я глуп! - воскликнул он, не переводя духа и в величайшем восторге от своего удивительного открытия. - Само собою, это было видно из того, как он шел на свиданье! - Не то, чтобы заглядываться на женщин, которые встречались, - он под ногами у себя земли не слышал. Да, он сильно влюблен в нее. Это видно. Уверяю тебя, голубочка.
- Верю, - сказала она, засмеявшись. - Но уйду, не буду мешать тебе работать. И так я отняла у тебя много времени этою прогулкою и своею болтовнёю. И вот еще заставляю тебя знакомиться с Нивельзиным.
- Да, - воскликнул он от нового соображения, - что ж это ты, голубочка, не захотела видеть-то его? - Неужели тебе пришло в голову, что лучше и не знакомиться с ним? - Да это пустяки, голубочка!
- Да не сейчас ли я сказала, что мы будем знакомы с ним, что мне жаль, что заставляю тебя тратить время на него? - Ты слишком рассеян, мой друг.
- Это твоя правда, голубочка, - согласился глубокомысленный муж. - Но как же это, что он будет отнимать у меня время? - Каким же это образом? - Твой гость, а не мой. Я своих гостей не люблю. А твои - что мне? Все они вместе много ли мешают мне? - Ну, сама скажи: много ли?
- Он, мой друг, не то, что мои гости. Он старше их; ученый. С ним ты не будешь без церемоний, как с этими ребятишками.
- Правда твоя, голубочка, - согласился он. - Но не велика важность. - Да, так почему ж ты не захотела видеть его?
- Я вздумала, что прежде надобно увидеться с нею; потому что, мне кажется, тут что-нибудь не так: едва ли тут серьезная любовь с обеих сторон.
- Почему ж ты вздумала это, голубочка? - А впрочем, натурально, это всего вероятнее, - тотчас же размыслил он, потому что был чрезвычайно быстр в соображениях. - Это очень вероятно, голубочка; потому что, уверяю тебя: "люблю", "люблю", - думаешь, и точно, серьезно, - а выходит обыкновенно, пустые слова. Уверяю тебя, голубочка.
- Верю, - сказала жена, засмеявшись. - Но работай, не мешаю тебе.
- Да, это твоя правда, голубочка, - подтвердил он. - Оно точно, что нынешний день мне надобно несколько поработать.
- Да, "нынешний день" и "несколько". - Она вздохнула. - Друг мой, ты убиваешь себя.
- Э, пустяки, голубочка, совершенно пустяки, - сказал он вслед ей.
* * *
На следующее утро Волгин лежал, перебирая пальцами свою рыжеватую жиденькую бороду, чем занимался только в затруднительных обстоятельствах. Обстоятельства были так затруднительны, что он не мог продолжать работу; лег читать - и то не шло. Четверть часа назад жена взошла и спросила, не надобно ли ему ехать куда-нибудь: она взяла бы его, ей все равно, она хочет прокатиться. - Нет, ему никуда не нужно. - "Если так, мой друг, то и прекрасно. Быть может, приедет Савелова. Ты прими ее. Я скоро вернусь, только пройду в Гостиный двор". - Не предвидел он, что выйдет ему такая комиссия! - Приедет, прими ее! - А впрочем, что за важность? - утешил он себя. - Может быть, она и не приедет ныне. Или, может быть, Лидия Васильевна возвратится раньше того. А если и не так, что за важность?
- Алексей Иваныч, - сказала служанка, - приехала Савелова; я попросила ее взойти, как велела Лидия Васильевна, потом сказала, что Лидия Васильевна скоро будет, а вы дома. Пожалуйте.
"Ничего. Надобно только уметь держать себя, то и ничего". - Он повязал галстук, сбросил халат и надел пальто, без всякой трусости.
- Жена извиняется перед вами, - очень развязно начал он, входя в гостиную и делая усердный поклон прежде, нежели успел разобрать, в какой стороне комнаты гостья и туда ли он обращается с поклоном, куда следует. - Жена извиняется перед вами; она не была уверена, что вы приедете ныне; она скоро… На этом пресеклось объяснение, и голова развязного хозяина, поднимавшаяся из глубокого поклона, заморгала, заморгала: он постиг, что ляпнул непростительную неловкость: он знает, что она должна была приехать к его жене, - стало быть, знает, по какому случаю приехала! - Как он глуп! - И что она подумает о Лидии Васильевне? - Какое право Лидия Васильевна имела сообщать ему чужую тайну? - Все эти мысли с быстротою молнии пронеслись в его уме, потому что он был необыкновенно быстр в соображениях, он заморгал в отчаянии; но отчаяние и дало ему силу: он махнул рукою, приподнимавшеюся перебирать бороду, и не моргая, прямо смотря в глаза гостье, быстро заговорил:
- Не вините Лидию Васильевну: она умела бы молчать и передо мною. Но дело вышло так, что я был свидетелем. Мы шли вместе. Я знаю в лицо вашего мужа. Я не мог не понять, что это значит. Да и не опасайтесь меня: я неловок, но поверьте, я не совершенно бесчестный человек.
Он смотрел прямо в глаза Савеловой. Но он и вообще не был мастером наблюдать, а тут, вдобавок, был взволнован стыдом за свою неловкость и усердием оправдать жену. Потому он решительно не заметил, какие впечатления сменялись на лице Савеловой. Вероятно, она была озадачена; может быть, испугалась. Но об этом он мог только догадываться: видеть он ничего не видел. А впрочем, он видел все, как следует, и совершенно согласно с тем, как описывала Лидия Васильевна: он видел, что Савелова высокая, очень молодая - года двадцать два, - белая, нежная, с большими темно-голубыми глазами, что она из тех женщин, которые считаются очаровательными красавицами, - ну, и прекрасно, тем больше, что Лидия Васильевна находит ее дивною, прелестною, - пусть так и будет, - уступчиво решил он.
- Madame Волгина скоро возвратится, по вашим словам? - Я подожду ее. А пока поговорю с вами, monsieur Волгин. Сядем.
Прекрасно. Теперь ему нет надобности смотреть на нее, пока усядется. Он стал рассматривать пол, сам занимаясь размышлениями, приличными случаю. Он не заметил никакого волнения в ее голосе. Ему показалось, что она так спокойна, будто приехала с визитом по какому-нибудь из обыкновеннейших, ничтожнейших поводов к деланию нового знакомства. Не следует ли из этого, что слишком усердная светская полировка стерла в ней все живое и благородное? - Очень вероятно. - Но если и так, не она виновата; она еще так молода, что не успела бы сама испортить себя.
А между тем он не забывал обязанности хозяина. Ему было видно ее платье. Он наблюдал, когда она усядется, - тогда, по его мнению, ему опять надобно будет смотреть на нее. - Она села, оправила складки платья; - судя по движению локтей, должно быть, сняла шляпу, оправила волосы. - Хорошо, если она сама придумает разговор; а если надобно будет ему самому придумать, - что бы такое придумать? Она опять оправляла складки платья, несколько сдвинувшиеся от движения при снимании шляпки… Кончила. О чем же выдумать говорить?.. Не выдумывается. Но она сама найдет, она светская, и так спокойна. Надобно только опять смотреть на нее, она уже сама завяжет разговор. - Он перевел глаза с пола на нее.
Она сидела, задумчиво и застенчиво потупившись. На щеках ее горел румянец. Она с трудом переводила дух.
Он мгновенно расчувствовался.
- Вы должны осуждать меня, monsieur Волгин, - проговорила она, почти задыхаясь.
- Осуждать? - Помилуйте! - Что вы! - Он схватил и погладил ее руку. - Помилуйте! - Что вы! - С чего взяли?
- Я вижу, monsieur Волгин, что вы жалеете меня. Благодарю вас.
- Вы извините меня, я вовсе не умею держать себя, - сказал он, увидевши, что она стала дышать гораздо спокойнее, и потому рассудивши, что довольно погладил ее руку и может прибрать свои. - Совсем не умею держать себя; Лидия Васильевна всегда смеется над моею светскостью. Ну, да это пустяки, разумеется. А если вы с Лидиею Васильевною вздумаете что-нибудь, так это будет прекрасно.
- Да, я не знаю, что мне делать; посоветуйте мне, monsieur Волгин.
- Лучше подождем Лидию Васильевну, - отвечал он. - Я плохо полагаюсь на свои мнения, даже и по таким делам, которые кажутся мне очень просты.
И она, должно быть, видела, что он более способен сочувствовать, нежели советовать. Но то, что он искренне сочувствует, она видела. Она откровенно отвечала на его вопросы, полные дружеского участия; и если она не все договаривала, или даже сама не все понимала, то даже и недогадливому Волгину нетрудно было получить довольно точное представление и о ее истории и о ее характере.