Девушка отвечала, что он дальний родственник ее тетушки, - ее тетушка тоже Тенищева; - как родственник, она не умеет сказать хорошенько. Тетушка не говорила. Тетушка хотела ехать за город, прокатиться. Она поехала с удовольствием. Но вдруг тетушке вздумалось заехать на эту дачу: тетушка вспомнила, что тут живет ее родственник, которого тетушка не видала очень давно. Он удивился, обрадовался тетушке. Тетушка представила ему ее. Он обедал. После обеда тетушка уехала: ей надобно было видеть своих знакомых на Крестовском и на Елагине. Потом уехал и Тенищев. Она осталась одна в этом большом доме, таком пустом, таком мрачном. Ей было скучно. Нет, не скучно: если бы только скучно, то, вероятно, было бы можно достать какую-нибудь книгу, - или она пошла бы гулять по саду, хоть и одна, и скука рассеялась бы. Но она чувствовала какую-то странную боязнь или тоску, - она сама не знает, как назвать это чувство. Вероятно, это чувство было оттого, что все в этом доме так странно: оборвано, в пыли, в беспорядке; и прислуга такая странная: девушки одеты нарядно, но неопрятны, и так странно пересмеиваются: и дерзкие и подобострастные, всё вместе; а мужская прислуга, - все какие-то старики, старые, старые, сморщенные, угрюмые, будто злые, и одеты бедно, с продранными локтями, с заплатами… Она ходила по саду, и все-таки ей было грустно. Она так обрадовалась, когда увидела на берегу молоденькую няньку с ребенком, ласковую к нему, веселую. В болтовне с Наташею время пролетело у нее незаметно…
- Вам неприятно, одной, в пустом доме; идемте же гулять с нами, - сказала Волгина.
- Но я не знаю… - начала было Илатонцева отговорку, которой, очевидно, не могла желать успеха.
- Если вы оправдали передо, мною Наташу, я тем больше найду оправдание вам перед вашею тетушкою.
- Ваша тетушка услышит от Лидии Васильевны… - сообразил было пояснить Волгин, но рассудил, что Лидия Васильевна, если найдет уместным сообщить Илатонцевой, какую лекцию прочтет ее тетушке, то и сама сумеет сообщить.
- Ваша тетушка молодая дама? - спросила Волгина. - Очень молодая?
Илатонцева покраснела и взглянула на Волгину, как будто просила прощения: - Вы осуждаете тетушку. Но когда вы увидите ее, вы полюбите. Она такая добрая, что я не знаю, способна ли сердиться или сказать злое слово. Я говорю это не для того, чтобы сказать, что я не жду выговора от нее, - боже мой, когда я с вами! - Но если б это были не вы, все равно, я не боялась бы выговора от нее. Я могу делать что мне угодно, я совершенно свободна. И это очень естественно, что она спешит повидаться со своими знакомыми: мы едем из-за границы, в деревню…
- Это еще не резон, чтобы она бросала вас одну, скучать, - основательно возразил Волгин.
- Ваша правда, это была бы еще не причина или, если угодно, не извинение бросать меня скучать. Но тетушка не думала, что я буду скучать. Она не могла думать этого. Она не хотела бросать меня одну; но я почти отказывалась делать визиты, ездить в гости к незнакомым людям. В Петербурге я почти никого не знаю: я еще не выезжала в свет. И я не скучала в эти дни. Она думала, что мне было бы скучно ехать с нею. Я сама не знала, что эта дача произведет во мне такое тяжелое чувство. Мы только что приехали сюда, я не успела осмотреться, когда тетушка собралась. Если бы я знала, то могла бы ехать с нею.
- Вы не знали, - натурально; но она должна была знать за вас, что эта дача произведет на вас неприятное впечатление, - сказал Волгин.
- Почему же она должна была предвидеть это? - Потому, что я привыкла к роскошным комнатам? - Правда, привыкла, но привыкла и к очень небогатым. В Провансе мы с madame Lenoir, с Луизою и Жозефиною жили в очень небогатом домике, - и как счастлива была я!
- Вы воспитывались за границею? - И так говорите по-русски?
- Madame Ленуар, это была ваша гувернантка? - спросила Волгина.
- И жили в Провансе? - прибавил Волгин.
- Почему же не воспитываться в Провансе, если воспитываться во Франции? - обратилась Волгина к мужу. - Кажется, в Провансе самый лучший климат во Франции?
- Но там другой язык, не тот, которому учатся, - отвечал Волгин. - Главная разница та, что окончания слов стерлись в северном французском, да и все слова скомканы выговором; а в южном, как в итальянском и в испанском, формы слов остались целее, длиннее. Например…
- От примеров ты пощадишь; тем больше, что я вспомнила, - сказала, смеясь, Волгина. - Видите, Надина, какой он у меня ученый. Страшно надоедает. Нельзя ни о чем спросить его: вместо того чтоб отвечать в двух словах, начнет целую диссертацию. Разумеется, я не дослушиваю. Только тем и спасаюсь; иначе меня уже назначили бы профессором в университет. - Но говорите, зачем и как вы жили в Провансе?
Она жила в Провансе, потому что m-me Ленуар хотела жить в этой части Франции. M-me Ленуар была ее гувернанткою, это правда, - но больше, нежели гувернанткою. Ее мать, умирая, просила m-me Ленуар заменить ей мать… M-me Ленуар с самого замужества ее матери была их другом. Дружба эта началась через то, что m-me Ленуар и ее отец были хороши между собою еще прежде. М-r Ленуар был друг Базара; ее отец в молодости был знаком с Базаром…
Сведения Волгина об Илатонцеве не простирались до таких подробностей. - "Гм! - С Базаром! - промычал он. - Ваш батюшка был знаком с Базаром! - Гм!"
- Madame Ленуар говорила мне, - и я сама читала, что очень многие дурно говорят о Базаре, - сказала Надина. - Но я привыкла слышать от madame Ленуар, что Базар всю свою жизнь посвятил пользе людей…
- Вы не так поняли меня, Надежда Викторовна, - сказал Волгин.
Ее отец в молодости был довольно хорош с Базаром и познакомился у него с m-г Ленуаром. Когда ее отец, и мать, после свадьбы, переехали жить в Париж, m-r Ленуар также уже был женат, и ее мать получила большое уважение к m-me Ленуар. Вскоре после того m-r Ленуар был убит - 12 мая, это она знает хорошо, потому что m-me Ленуар всегда очень много плакала в этот день, - но она не умеет сказать Волгину, в каком году это было, - кажется, в 1840.
- В тысяча восемьсот тридцать девятом, - сказал Волгин.
- Как это ты все помнишь, - заметила жена.
- Этого нельзя не помнить, голубочка, - отвечал он, не понявши, в каком смысле было сделано замечание. - Это не мелочь какая-нибудь; это было важное дело, великая ошибка, страшный урок, - и остался бесполезным, натурально. - Видишь, в первые годы Людовика-Филиппа республиканцы подымали несколько восстаний; неудачно; - рассудили: "Подождем, пока будет сила"; ну, и держались несколько лет смирно; и набирали силы; но опять недостало рассудка и терпения; подняли восстание; - ну и поплатились так, что долго не могли оправиться. А чего было и соваться? - Если бы было довольно силы, чтобы выиграть, то и сражаться-то было бы нечего: преспокойно получали бы уступки одну за другою, дошли бы и до власти с согласия самих противников. Когда видят силу, то не будут вызывать на бой, - смирятся, самым любезным манером. Ох, нетерпение! - Ох, иллюзии! - Ох, экзальтация! - Волгин покачал головою.
- Madame Ленуар говорила также, что ее муж не одобрял, предсказывал погибель.
- Когда ты помнишь это с такими мыслями, это ничего, мой друг, - заметила Волгина. - Но кстати: кто же был Базар?
- Главный из сенсимонистов, голубочка; лучше сказать, самый, дельный. Анфантен взял верх в их обществе и приобрел больше известности. Но у Анфантена было много чепухи в голове, и, я думаю, слишком любил рисоваться. Но Базар был не сумасшедший и безусловно честный человек, - благородный, великий человек. Дельный человек. Ты не подумай, что он или вообще сенсимонисты подняли это восстание: он умер за несколько лет до того, да и общество сенсимонистов распалось гораздо раньше. Ну, довольно, чтобы не надоесть тебе.
- Благодарю за то, что сумел сам удержаться. - Теперь и я вижу, Надина, что ваш отец должен быть очень честный и добрый человек: очень богат, а дружился с людьми, которые заботились, как бы сделать, чтоб не было ни бедных, ни очень богатых.
- Так говорит madame Ленуар, - сказала Илатонцева, опять слегка покраснев от удовольствия.
По смерти мужа m-me Ленуар осталась без денег. Старшая сестра и зять, - они жили также в Париже, - звали ее к себе. Она говорит, что они были хорошие люди. Но сами были не богаты. Она говорит, что поэтому она была рада предложению своей богатой знакомой жить у нее.
Умирая, мать Илатонцевой просила m-me Ленуар не покидать сироту. Илатонцевой было тогда лет семь. Поэтому она очень мало помнила мать и знала ее почти только по рассказам отца и в особенности m-me Ленуар… Волгина спросила, на кого она больше похожа, на отца или мать? Больше на отца.
Илатонцевой говорили, что в первые годы своего детства она звала madame своею бабушкою и плакала, когда мать уверяла, что она почти одних лет с ее бабушкою: "Вы не старуха". M-me Ленуар казалась ей старухою, потому что была седа; она поседела после смерти мужа. Она не носит траура, но Илатонцева не помнит, чтобы на ней когда-нибудь было платье светлого цвета… Нет, было: перед отъездом Илатонцевых в Англию m-me Ленуар носила светлые платья. Но в Англию она опять приехала в темном.
Можно было малютке считать m-me Ленуар своею бабушкою не по ее седым волосам только, но и по тому, как обращались с этою седою женщиной отец и мать Илатонцевой. Отец говорил, что ее мать во всем советовалась с m-me Ленуар.
Одна, m-me Ленуар всегда серьезна, - вероятно, всегда грустна. В обществе она никогда не улыбается; и если начинается веселая болтовня, она молчит или уходит. - Но она любила, чтоб Илатонцева веселилась, - и потом, когда стала жить с племянницами, она умела делать, чтобы всем трем им было весело. Если они хотели, она играла с ними.