Впервые Ной удостоил мои слова вниманием, хоть и обращался к мистеру Дэвису, словно меня здесь и не было.
- Он прав, - сказал он.
- Чарли - умный парень.
- Тогда почему он работает у полковника Бэрра?
- И в самом деле, почему? - Мистер Дэвис кинул на меня взгляд, который означал: не верь ушам своим.
- Я восхищаюсь им как адвокатом.
Напрасно я приготовился к обороне.
- Чарли подбирается к золотой жиле. - Голос мистера Дэвиса звучал так торжественно, словно он только что дал взятку судье. - Он пишет истинную историю жизни полковника Бэрра, покуда я тут строчу официальные мемуары. Чарли положит меня на обе лопатки.
Так значит, мне предстоит конкуренция с Мэттью Л. Дэвисом? Что-то подозрительно.
- А вы уже договорились о публикации? - заинтересовался Ной.
- Да, - ответил за меня мистер Дэвис. - Чарли имеет дело с Уильямом Леггетом.
Мне стало не по себе. Откуда мистер Дэвис так быстро все узнает?
- Но я не пишу для "Ивнинг пост"…
- Леггет! - Ной стал нещадно костить Леггета. - Слава богу, Уэбб его отделал как следует! На улице! Тростью.
Я сказал, что было наоборот, Леггет избил Уэбба. Вдруг с улицы донесся цокот копыт, бряцанье оружия, крики: "Народное ополчение!"
- Будем надеяться, они доберутся до избирательных урн прежде, чем наши друзья из Таммани. - Мистер Дэвис впервые встревожился.
Однако, когда несколько мгновений спустя булыжник пробил окно прямо у него над головой, грохнул по столу, слегка качнул мою кружку и скатился на пол, он проявил большое самообладание. Мы с Ноем вскочили. А мистер Дэвис невозмутимо вычесывал осколки стекла из редких седых волос.
Красная рожа просунулась в разбитое окно и заорала: "Вот они, вот…"
Услышать, кто такие "они", нам не удалось, так как мистер Дэвис молниеносным движением взметнул трость и хрястнул по красной роже. "Вон отсюда, ублюдок!" - раздался звонкий голос бывшего великого вождя Таммани. Красная рожа исчезла.
Пивной зал ликовал. Мистер Дэвис принимал поклонение своих союзников с величественной, едва заметной улыбкой.
- Совсем как в прежние дни! - сказал он. - Когда Бэрр и Гамильтон сеяли раскол. Давненько у нас такого не бывало.
- Вы с ума сошли! Они сейчас спалят город! Они способны на все, лишь бы не проиграть выборы. - Ноя била дрожь.
- Ну что вы! - Мистер Дэвис собрал осколки оконного стекла в аккуратную кучку. Затем положил послание Бэрра в карман пальто, повернулся ко мне: - Полковник просит передать вам все записи, какие я только найду.
- Мне ничего не надо; неужели вы думаете, я собираюсь…
Чарли, Чарли! Читайте себе на здоровье, я пошлю вам все, что у меня есть.
Мистер Дэвис поднялся.
- И поторопитесь с публикацией.
Я поблагодарил мистера Дэвиса. Он такой любезный. Но ведь он сам уже несколько лет не может опубликовать собственную книгу и, возможно, рассчитывает, что мои усилия возбудят интерес публики к этой старой истории. Мои усилия? О чем это я?
Я уже убедил себя, будто действительно составляю жизнеописание полковника, а сам почти ничего не знаю. Но Леггет уверяет, что, если я докопаюсь до правды, это изменит историю. Хотя иногда я думаю: не все ли равно, кто будет президентом? Клей или Ван Бюрен? И мне-то какое до всего этого дело? Я же терпеть не могу политику и политиков. Моя тайная мечта - поселиться в Испании или Италии и писать рассказы, как Вашингтон Ирвинг. Этим трудом я рассчитываю заработать денег на путешествие. Надеюсь только, что полковника уже не будет в живых, когда выйдет моя книга. Нехорошо на такое надеяться. Но опубликовать книгу мне надо в течение полутора лет, не позже. До президентских выборов. Да, сложную я себе задал задачу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Ферпланк не прошел в мэры, недобрал 179 голосов примерно из 35 000. Таммани-холл победил, но дорогой ценой, ибо виги заполучили совет общин города. Мистер Дэвис небось радуется. Полковник Бэрр тоже радуется. Нет, скорее развлекается.
- Это новые люди, Чарли. В один прекрасный день они захватят все.
- Мистер Дэвис считает, что Клей будет президентом.
- Бедный Мэтт! В больших делах ему не хватает мудрости, но он силен в мелочах. Ван Бюрена выдвинут, и он побьет Клея, побьет любого республиканца, нет-нет, вига. Пора привыкнуть называть их так. Все вверх тормашками! Те, кто за Революцию, были виги, а те, кто за Англию, - тори. Затем началась борьба за федеральную конституцию. В нашем штате губернатор Клинтон был за слабое федеральное правительство. Так вот, некоторые виги стали антифедералистами, а некоторые, как Гамильтон, стали федералистами. Затем тори-федералисты стали республиканцами. А теперь тори-федералисты-республиканцы называют себя вигами, хотя на самом деле они антивиги. Республиканцы же антифедералисты - теперь демократы-джексоновцы. О, магические названия.
- А кем были вы после Революции?
- Да никем. Хотя склонялся к антифедералистам, но не принимал участия в затянувшемся споре. Помню, впервые прочитал конституцию и решил - она и пятидесяти лет не протянет. Видно, ошибся в сроке. Но все равно я прав. Эта конституция не годится для такой страны. Между прочим, сегодня утром, сойдя с парома, я увидел на Вест-стрит труп человека. Его убили вчера вечером на избирательном участке, и никто даже не подумал убрать труп. "Рука твоя, о Анарх, вождь великий, над миром полог опускает, и мрак все поглощает". - Он так часто повторяет эти слова, что я выучил их наизусть.
- А вы за Ван Бюрена? - спросил я. Капля пота скатилась у меня по спине. Жарко сегодня.
- Да.
- Это из-за вашей старой связи?
Он закрыл глаза, опер маленькие ноги о край каминной решетки.
- Я стар, а потому умерен. Из всех стариков, каких я знаю, опасности и неожиданности любит только один Эндрю Джексон. Но думаю, что объяснить это может лишь медицина. У него высокое кровяное давление. Что до меля, мне по душе, как красиво действует Мэтти Ван. Он лишен свирепости, а Клей переменчив и нечестен.
- А мистер Дэвис знает, что вы отдаете предпочтение Ван Бюрену?
- О да. Но он на меня внимания не обращает. Он знает, что Аарон Бэрр - не тот, бывший, а теперешний - в бэрритах не числится.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Город взбаламучен беспорядками. В некоторых домах нет ни единого целого окна. А кому до этого дело? Погода прекрасная, народное ополчение разошлось по домам, у ирландцев с похмелья раскалываются головы, а я отправляюсь с Элен Джуэт в Воксхолл-гарденс.
Мы доехали на извозчике до перекрестка Бауэри и Бродвея. Элен радовалась как ребенок. С тех пор как она поступила в заведение мадам Таунсенд, ей ни разу не удалось пройти больше, чем один-два квартала по Томас-стрит. На ней закрытое платье, и она ничем не отличается от тех дам, что распивают чаи в зале для дам гостиницы "Сити".
- Ах, я часами ей втолковывала, что у меня тут есть тетка и что один… ну, один гость с ней знаком и она часто обо мне спрашивает, а потом я ей говорю: "Мадам Таунсенд, надо мне доложиться тетушке, что я жива-здорова, а то вдруг она станет меня через полицию разыскивать?" - улыбка у Элен - как опрокинутый треугольник. - Ну, она меня и отпустила на денек, хотя ворчала и говорила, что бог, мол, правду видит. Видит он, как ты думаешь?
Я сказал, что сомневаюсь. Но заверил ее, что, если ад существует, там в один прекрасный день появится на редкость образованная леди, которая сведет с ума Сатану знанием Евангелия и теологии.
Вечер теплый, в парке много парочек. Казалось, никому нет дела до того, что Леггет называет "революцией".
Мы погуляли под цветными фонарями, усердно вдыхая в себя чистый загородный воздух, напоенный запахом гиацинтов, а затем устроились в беседке, довольно близко от оркестра, так что могли слушать музыку. Официант-негр принес нам ванильное мороженое и торт. Я почему-то очень нервничал, непонятно почему.
Элен вела себя странно, - совершенно неожиданно для меня, а может быть, и для себя самой. Сперва она была как собачонка, которую спустили с поводка: жадно вглядывалась и вслушивалась в то, что всем давно приелось. Особенно понравился ей странный человечек по прозвищу Пряник, который вечно носится по Бродвею с развевающимися полами, а из карманов у него сыплются пряники - единственная его пища. Никто не знает, кто он и где живет, потому что он ни с кем не разговаривает, а только носится взад-вперед, ест пряники да пьет воду из уличных колонок.
К тому времени, как мы устроились в беседке и стали слушать оркестр, Элен совсем притихла, даже погрустнела.
- Какая радость от прогулки, раз нужно возвращаться?
Кажется, я был к этому готов. Какая собака, вкусив свободы, сама вернется в конуру и сядет на цепь? Жестоко, наверное, показывать ей мир за стенами ее каморки на Томас-стрит. Или просто глупо? Скорее, и то и другое.
- Я думал, тебе… ну, что тебе там не так уж не нравится.
- Мне там мерзко.
Она неприятно крошит пирожное. Надеюсь, мне не придется дотрагиваться до ее липкой руки. В детстве мне как-то попал за шиворот мед. Мама говорила, я потом орал целый час.
- Воды горячей никогда нет. - Элен нахмурилась. - Меня не любит негритянка. Другим дают горячую воду два раза в день. Мне же - чуть теплую и только один раз. А зимой - ледяную. Я говорю мадам Таунсенд: так жить нельзя. Она мне толкует про силу духа и обещает сказать негритянке, а на другой день все то же самое: негритянка только улыбается, когда я спрашиваю, где моя горячая вода. Улыбается злорадно, сует мне кувшин, а вода на пол льется.
Элен смахнула крошки на землю.
- Вот видишь. Нам с тобой и поговорить-то не о чем.