Никто не отозвался на эти слова: все трое шли молча дальше. Они уже подходили к селу, которое раскинулось тесными рядами опрятных, крытых тесом хат, густо обсаженное рябиной, вербами и развесистыми грушами. Народ работал в поле; только старые деды, почтенные, седобородые, похаживали возле хат, что-нибудь обтесывая или плетя сети на зверя и на рыбу, или же обсуждая мирские дела. Максим кланялся им и приветствовал их громко, дружелюбно; вскоре и Мирослава стала приветствовать встречавшихся им по пути стариков тухольцев; лишь Тугар Волк шел мрачный и молчаливый, даже взглянуть не желая на тех смердов, которые смели противиться воле его князя. Но вот посреди села им повстречалась странная процессия. Три старца, одетые по-праздничному, несли на высоком, гладко обтесанном и искусно окованном серебром шесте большую, тоже окованную серебром, цепь, сделанную из одного куска дерева в виде кольца, нераздельного и замкнутого в себе. Над этой цепью развевалось алое, малинового сукна, серебром вышитое знамя. Старцы шли медленно. Перед каждым двором они останавливались и выкликали громко имя хозяина, а когда хозяин или кто-нибудь из обитателей усадьбы являлся на зов, они говорили:
- Завтра на сход! - и шли дальше.
- Это что за диковина? - спросил Тугар Волк, когда старцы начали приближаться к ним.
- Разве ты не видел еще этого? - спросил его удивленно Максим.
- Не видел. У нас близ Галича нет такого обычая.
- На сход сзывают, на совет общины.
- Я думал, что это попы с хоругвью, - начал насмехаться Тугар.
- У нас когда зовут на сход, то сзывают тихо, - передавая от дома к дому общинное знамя.
- У нас общинное знамя носят по селу эти люди; они обязаны каждого жителя поименно вызвать на сход. И тебя тоже позовут, боярин.
- Пускай себе зовут, я не приду! Меня совершенно не касается ваш сход. Я здесь по княжьей воле и могу сам собрать сход, если найду это нужным.
- Ты сам… собрать сход? - спросил изумленный Максим, - без наших бирючей? Без нашего знамени?
- У меня свои бирючи и свое знамя.
- Но ведь на твой сход никто из наших общинников не пойдет. А как наш сход присудит - так в нашей общине и будет.
- Увидим! - сказал гневно и упрямо Тугар Волк.
К этому времени наши путники приблизились к бирючам. Увидев боярина, старцы поставили на землю знамя, а один из них произнес:
- Боярин Тугар Волк!
- Я - ответил боярин угрюмо.
- Завтра на сход!
- Зачем?
Но бирючи на это не ответили ничего и двинулись дальше.
- Не их дело, боярин, говорить - зачем, - пояснил Максим, стараясь всеми силами умерить неприязнь боярина к тухольскому общинному совету. После продолжительного молчания, во время которого они продолжали итти селом, Максим снова заговорил: - Боярин, позволь мне, неопытному, молодому, молвить тебе слово.
- Говори! - сказал боярин.
- Приди завтра на сход!
- И подчиниться вашему мужицкому суду?
- Что ж, боярин, тухольская община судит по справедливости, а справедливому суду разве стыд подчиниться?
- Батюшка, - вмешалась и Мирослава в их разговор, - сделай так, как говорит Максим! Он правильно говорит. Он спас мне жизнь, он не стал бы тебе дурное советовать; он знает хорошо здешние обычаи.
Тугар невольно улыбнулся этой воистину женской логике, но лицо его вскоре опять омрачилось.
- Ты мне уши прожужжала этим своим Максимом! - сказал он. - Ну, спас тебе жизнь, и я благодарен- ему за это и, если хочешь, дам ему пару волов. Но тут дело совсем о другом, во что не следует вмешиваться ни тебе, ни Максиму.
- Нет, боярин, - ответил на это Максим, - ты, верно, не захочешь унизить меня платой за мое незначительное дело. Ни я, ни мой отец не примем никакой платы. А то, что я прошу тебя притти завтра на сход, я делаю только из искреннего расположения. Я хотел бы, боярин, чтобы между тухольской общиной и тобой было согласие.
- Ну, пускай и так, - согласился, наконец, Тугар Волк, - я приду завтра на этот ваш совет, но не для того, чтобы подчиниться ему, а только затем, чтобы поглядеть, что это за совет такой.
- Приди, боярин, приди! - воскликнул радостно Максим. - Увидишь сам, что тухольская община умеет быть справедливой.
От слов Тугара Волка у Максима стало легче на сердце. Он повеселел, сделался разговорчивым, указывал Мирославе на все, что было интересного и красивого вокруг, а красивого и интересного было много. Наши путники находились как раз посредине села и в центре тухольской долины. Отвесные скалистые берега котловины сверкали вдали по обеим сторонам, словно гладкие, высокие мраморные стены. Ручей бежал посреди села, тут же, возле дороги, шумел и пенился, дробясь о камни, усеивавшие его дно, и навевая свежую прохладу на всю долину. По краям потока, берега которого были довольно высоки, стояли врезанные в илистое дно древнего озера плотины из камня и толстых пихтовых бревен и колод, - они предохраняли село от наводнения. Там и сям через ручей были переброшены удобные мостки с перилами, а сейчас же за плотинами начинались грядки гороха и фасоли, стебли которых вились вверх по тычинам, свеклы и капусты, а также посевы пшеницы, тянувшиеся чистыми, светло-зелеными полосами далеко за хатами. Хаты были аккуратно огорожены и содержались чисто; стены из гладко отесанных бревен не обмазывали глиной, а несколько раз в году мыли и скоблили речной галькой; только там, где одно бревно сходилось с другим, стены были обмазаны глиной и побелены известью и выглядели очень красиво среди зеленых верб и груш. Перед каждым двором стояло по две липы, к которым прикреплены были красиво сплетенные разными узорами ворота. Почти над каждыми воротами на жерди висела какая-нибудь убитая хищная птица сорока, ворона, ястреб или орел, с широко раскинувшимися крыльями и свесившейся вниз головой; это были символы духов - покровителей дома. За хатами находились конюшни и другие хозяйственные строения, все под тесом, сложенные из толстых тесаных бревен; только многочисленные обороги были крыты соломой и вздымали там и сям свои желто-золотые конусообразные чубы между четырьмя высокими столбами.
- Вот двор моего отца, - сказал Максим, показав на один из дворов, ничем не отличавшихся от прочих. Возле дома не было никого, но двери в сени были раскрыты, а в стене, обращенной на юг, были прорублены два небольших квадратных отверстия, - их летом оставляли либо открытыми настежь, либо закладывали тонкими полупрозрачными гипсовыми плитками, а на зиму, кроме того, заколачивали дощатыми ставнями. Это были тогдашние окна.
Мирослава с любопытством взглянула на это гнездо Беркутов, над воротами которого вправду висел недавно убитый громадный беркут, казалось, и теперь, после смерти, грозивший своими могучими железными когтями и черным, изогнутым, как крючок, клювом. Уютно, спокойно и светло было на этом дворе; ручей, через который была переброшена широкая кладка, отделял его от дороги и, тихо журча, плескался хрустальной волной о каменную плотину. Тугар Волк заглянул туда.
- Ага, значит, здесь сидит этот тухольский владыка? Ну, я рад познакомиться с ним. Посмотрим, что это за птица!
Максим хотел проститься с боярином и его дочерью и завернуть во двор, но что-то словно тянуло его итти с ними дальше. Мирослава, казалось, поняла это.
- Уже идешь домой? - спросила она, отворачиваясь, чтобы скрыть свое смущение.
- Хотел итти, да, ладно уж, провожу еще вас через ущелье, до вашей усадьбы.
Мирослава обрадовалась, сама не зная отчего. И опять пошли они вдоль села, беседуя, поглядывая по сторонам, любуясь друг другом, наслаждаясь звуками голоса, забывая все вокруг, отца, общину. И хотя за всю беседу ни одним словом не обмолвились они о себе, о своих чувствах или надеждах, но и в самых безразличных словах их трепетал жар молодых, первой любовью согретых сердец, проявлялась таинственная сила, привлекавшая друг к другу эти два молодых, здоровых и прекрасных существа, чистых и неиспорченных, которые в своей невинности даже и" не подозревали, с какими препятствиями предстояло встретиться их молодой любви.
И Тугар Волк, который шел впереди в тяжелом, мрачном раздумье, размышляя о том, как бы завтра предстать достойно и во всем блеске перед этими смердами и показать им все свое значение и превосходство, - и Тугар Волк не заметил ничего между молодыми людьми; одно только сердило его: что этот молодой парень так смел и держится с ним и его дочерью, как с равными себе. Но до поры до времени он сдерживал свой гнев.
Они миновали уже село и приближались к тому месту, где тухольская котловина замыкалась, лишь через узкие скалистые ворота пропуская ручей в долину. Солнце уже низко склонилось к закату и стояло над вершиной леса, купая свои косые лучи во вспененных волнах потока. От скал, теснивших поток при выходе из тухольской долины, ложились уже длинные тени; в самой теснине - было сумрачно, холодно и сыро. Внизу вода потока разбивалась об огромные, наваленные здесь грудами, камни, а высоко вверху шумели гигантские пихты и буки. Над самым потоком по обеим сторонам шли прорубленные в скалах удобные тропинки -.тоже дело рук тухольцев. Какая-то дрожь пронизала Мирославу, когда она вошла в эти удивительные "Каменные ворота": то ли от стоявшего там холода, то ли от сырости, или бог весть отчего, - она схватила отца за руку и прижалась к нему.