Янкель-Паша и комиссионер, сидя в углу, пьяные, обнимали друг друга. Комиссионер восклицал: "О, благороднейший полковник!" Янкель-Паша в восторге отвечал: "О, баснословный комиссионер!" Зрители расхохотались и оставили их.
Пустогородовы прошли в свой номер. Николаша расспрашивал брата о лицах, им виденных.
- Что это за два офицера, с которыми ты говорил?- спросил он.
- Один князь Галицкий, храбрый и умный человек. Он провел свою молодость буйно; поэтому мнение о нем различно; но я ценю его по уму и любезности в обществе. Другой -майор Лев, умный, честный, безукоризненный офицер, у которого страсть -казаться хуже, чем он есть, пренебрегая общим мнением; он основывается на том, что кто умеет ценить людей, тот его поймет.
- Где же они служат?
- Состоят по кавалерии, при линейных казаках.
- Чем же занимаются?
- Ничем, или пустяками.
- Как же это?
- О! это не редкость на Кавказе!
- А маленький полковник, которого мы застали за обедом?
- Янкель-Паша, пьяница и сумасброд, из перекрещенных таврических жидов: вот он-то из выскочек, проложивших себе дорогу нахальством. Теперь убедились в его неспособности на путное, и не знают куда девать.
- Ну, брат, у вас невесело служить.
- Конечно, теперь неприятно; но недавно еще было совсем иное.
Вечером братья пошли опять в общие покои; бильярдная была уже занята игроками и зрителями; в соседней комнате у печки стоял опять Неотаки: он объявил вошедшим, что с завтрашнего дня ровно в час обед будет в зале, по случаю большого съезда и тесноты столовой. Гостиные были наполнены игроками в преферанс и вист, поэтому Пустогородовы сели в зале и спросили чаю. Вскоре подошел к ним плотный, полуседой и добрый старик. Майорские эполеты, некогда вызолоченные, но теперь совершенно почерневшие, падали с его плеч на грудь; в правой руке он держал толстую палку с серебряным набалдашником . под чернью, на котором было написано: "Кавказ, 1815 года", то есть время его приезда *в этот край; в левой была у него истертая фуражка с козырьком, пожелтевшим в том месте, где он брал рукою: и следов не оставалось уже лака и черной краски. Двадцать два года тому назад, в тот день, когда старик надел впервые майорские эполеты, купил он эту фуражку у жида, предсказывавшего ему скорый генеральский чин и наследство, если он возьмет шапку. Майор сделал обет носить ее до совершения предсказания или до гроба. Увидев Пустогородова, он подошел к нему с радушием и спросил, когда тот приехал.
Александр, привстав, поклонился старику и, дав ответ на его вопросы, прибавил:
- А я беспокоился, не видя вас нынче за обедом!
Старик, прислоняя трость и шапку к стене, приказал подать себе стул и со вздохом отвечал:
- Нечего, брат, мне здесь делать за столом; я теперь у себя дома ем размазню, суп и кашу: ведь зубов уже нет, вот посмотри -один только остался!
- Зачем же не велите его вырвать? Пользы в. нем нет, а без него десны ваши окрепнут так, что вам можно будет жевать: я видел несколько таких примеров.
- Нельзя, брат, челюсти упадут! Да впрочем, что об. этом говорить! Скажи-ка лучше, здоров ли твой полковой командир. Ладишь ли ты с ним?
- Как не ладить с таким почтенным, прекрасным человеком?
- Ну, а кордонный начальник... с ним каков ты?
- С ним у меня нет дела, я стараюсь удалиться даже от службы, чтобы только не подавать ему поводу излить на меня свое недоброжелательство.
- Ага, брат! Помнишь, что я тебе предсказывал?.. Ты не верил мне, знаю я всех этих господ, расплодившихся ныне у нас.
- Я не знаю, что было в то время, но теперь служба наша трудна тем, что не. разберешь, кто начальник, кто посторонний: все распоряжаются, повелевают. В походе - два ли батальона: смотришь, отрядный начальник назначает себе начальника штаба, этот в свою очередь дежурного штаб-офицера, который набирает себе адъютантов, те берут кого хотят в писаря, и так является, сам собою, импровизированный целый штаб; ему нужны урядники и казаки на ординарцы и на вести; люди балуются с денщиками без всякого присмотра, так что жаль давать туда хороших казаков. Мало того: придешь в лагерь - ступай с целою сотней, коси сено, руби дрова и привези для штаба; даже воды, если речка или колодец довольно далеко, носи для штаба. Кончится экспедиция, выдадут награды... кому?.. Штабным писарям, бессменным ординарцам и вестовым, а настоящие молодцы, бывшие во фрунте, истинно отличившиеся, не получают ничего.
Э, брат! Это не только у вас на Кубани делается, то же найдешь и в других отрядах, а все потому, что всякий хочет брать награды, ничего не делая. Чтобы ничем не заниматься, отрядный начальник назначает себе начальника штаба, и так далее, до писарей, на которых лежит все управление... это, брат, известное дело! Ты один приехал?
- Нет, вот с братом.
- Очень рад с вами познакомиться,-сказал приветливо майор.- Верно, сюда на службу?
- Нет,- отвечал Николаша.- Я еду далее.
- Да, да! Верно, едете в Грузию, служить по преобразованию.
- Никак нет. Я еду путешествовать, на Восток.
- Ага!.. Дело! Только советую вам говорить везде, что едете служить в Грузию: это придаст вам важности, которая здесь необходима; станут в вас искать, полагая, что со временем вы можете оказывать протекцию.
- В самом деле; Николаша,-молвил смеючись Александр.- Отныне ты чиновник, едущий в Грузию на службу... так ли?
- Пожалуй! Если это выгоднее...- беспечно отвечал Николаша.
- Ручаюсь вам, гораздо выгоднее,-заметил старик.- А как намерены вы ехать из Грузии, через Персию или Турцию?
- Через Персию.
- Так дождитесь до сентября, а то жары вас измучат: я их знаю, я перенес ужасную болезнь по милости их.
- Вы были в Персии?-спросил Николаша.- 51 - в большом затруднении найти человека, знающего персидский язык, никто не мог еще дать мне совета насчет этого.
- Я был в Таврисе,- отвечал старик,-но очень давно; поэтому не могу ничего вам сказать. Прежде, бывало, при Алексее Петровиче, посылались курьеры из азиатцев с бумагами в Персию по несколько раз в год; они ехали медленно, в Персии не раскачаешься, почт нет... Знали русский язык; так весьма удобно было ехать с ними до Тавриса, а там можно всегда найти прислугу, заменяющую переводчика. Алексей Петрович и все окружающие его готовы были оказывать всевозможное пособие: в то время все ехавшие в Персию обыкновенно ожидали в Тифлисе отправления курьера и с ним пускались путь. Теперь, говорят, совсем иначе. Главнокомандующий и готов был бы помочь, да беда с его окружающими: тому не довольно низко поклонишься; другому слишком низко поклонился; одного станешь просить, другой обижается, зачем не к нему прибегнули: одним словом, никак им не угодишь! Смотришь, и сбили почтенного старика! Окружающие -великое дело, когда хороши! Тому пример Алексей Петрович Ермолов. У него начальником штаба был благороднейший, умнейший, образованный Алексей Александрович Вельяминов; гражданские секретари были также люди достойные, и, наконец, окружающие были все люди благородные и благонамеренные. Если некоторые в ином не соответствовали товарищам своим, но все-таки имели какое-либо замечательное достоинство. Тогда не было у нас этих огромных, всепоглощающих штабов, а дела шли своим чередом без каверз и прочего.
Старик умолк, погруженный в грустную думу; собеседники, уважая его молчание, безмолвно допивали чай, куря сигары. В это время вошел в залу штаб-офицер лет сорока. В прекрасных чертах лица его, выражавших ум, благородство, честность и добродушие, изображались однако ж истома, изнурение. Нельзя- было определить, происходит ли оно от недавней болезни или от жизни смолоду чересчур разгульной; но легко было увериться в последнем по походке: он ходил словно разбитый на ноги от подагры, болезни, почти всегда служащей грустным мавзолеем над молодостью, утраченной преждевременно среди пиров и юного разгулья. Штаб-офицер, увидев нашего старика, прямо подошел к нему:
- Здорово, мой дорогой, почтенный, вечный майор Камбула!-сказал он.
- А, это ты?.. Здорово!-отвечал старик.
- Полковник Адаме!.. Вы меня не узнаете, ужели я так переменился?-молвил Александр пришельцу.
Штаб-офицер поглядел на него пристально, приказал подать себе стул и, пожимая руку Александра, отвечал:
- Наконец узнал! Вы много переменились, очень похудели; впрочем, я плохо теперь вижу; шел сюда - был ужасный ветер, глаза засорил: ну, Ставрополь!.. Ветер круглый год так и. дует. Что, вы были больны?
- Очень болен, и теперь еще не совсем оправился,- отвечал Александр.
- Вот дедушку - за бока!- сказал полковник, указывая на майора.-Ведь он у нас сделался Ганеманом, пристрастился к гомеопатии и лечит удачно.
- Да, да!-отвечал старик и начал расспрашивать Пустогородова о припадках его болезни, предлагая ему десятимиллионную частицу капли своей любимой эссенции.
- Вы попробуйте дедушкино лечение, Александр Петрович!..- возразил полковник.- Право, удачно пользует: посмотрите-ка, сколько народу перебывает у него каждое утро! А когда больные выздоровеют или перестанут ходить, он отправляется на базар, набирает мужиков и баб, приводит их домой и - давай потчевать раздробленными частицами лекарства: решительная страсть!
Майор, увидев проходящего через залу офицера и указывая на него, спросил Александра:
- Ты знаешь этого?
- Нет!-отвечал Пустогородов.