Заря потухла. Ночь воцарилась и темной пеленой накрыла поля. Совершив пятый намаз, черкесы утолили голодные желудки кто чем мог. Али-Карсису и Пшемафу достали вяленой баранины. Окончив трапезу, карамзада, отойдя в сторону, долго объяснялся с одним из разбойников; потом велел подать коня, закинул на спину винтовку и в сопровождении Пшемафа, прибывшего гонца и двух неотлучных товарищей выехал из камышей. Проводник ехал впереди, за ним шагах в десяти Али-Карсис, за Али-Карсисом Пшемаф, два другие заключали поезд. Они ехали без дороги, молча и озираясь на все стороны; вскоре вдали послышался лай собак; деревня была недалеко,-и вот перед ними очутились запертые ворота. Передний всадник обменял несколько слов со сторожем и дебелые врата деревни растворились. Они ехали по улицам в том же порядке* но уже не безмолвно, а разговаривая или напевая песню; проводник приветствовал шуткой всех, кто попадался навстречу; наконец весь поезд повернул на двор. Раздался лай собак; несколько человек выбежало из дому - одни унимали их; другие замыкали ворота. Наши всадники, подъехав к столбу* среди двора, слезли с коней. Али-Карсис с телохранителем вошел в кунакскую**, прочие остались при лошадях.
* У черкесов среди двора, у кладбищ или ключей, известных добротою воды, всегда находятся столбы для привязывания коней: это врытое дерево, с которого срывается кора и оставляются толстые сучья, дабы удобно было к ним привязывать лошадей.
** Кунакская есть особый дом, отделенный от прочих, состоящий большею частию из одной комнаты, редко из двух; вход, равно и два окна, обращены всегда на двор; окна без стекол, с деревянными ставнями. К передней стене между окошек находится камин, над которым в стене выделываются два гнезда: одно для кувшина с водой, другое -для жирника. В стены вбиты колушки, для вешания ружей и шашек приезжих; пол устлан коврами и войлоками домашнего изделия. Почетное место - на стороне камина, лицом к входу: тут часто, кроме ковра, бывает еще подушка, на которой сидит хозяин или почетный гость. В кунакской черкесы принимают своих гостей мужского пола, едят и проводят целые дни. Гости тут ночуют. Женщины туда не входят. Спальня хозяина совсем в другой части двора. Так расположены жилища богатых степных закубанцев; бедные делают, как могут, и рады какому-нибудь крову.
Один из черкесов подошел к гостям и спросил насмешливо: не к собакам ли они приехали, что стоят на дворе? "Не к собакам,-отвечали приезжие, но от собак бережем лошадей и седла". Черкес, обидясь, спросил, не думают ли они, что заехали к ворам. "Не к ворам,- отвечали гости.-Но можешь ли поручиться, что на соседственном дворе нет воров?" Черкес отошел прочь, пробормотав сквозь зубы: "Делайте, как хотите!"
Али-Карсис был радушно принят в кунакской. После обычных приветствий он спросил:
- Зачем наказывал ты мне непременно приехать? Что тебе надобно?
- Собственно мне ничего не нужно,- отвечал хозяин,- но вот, мой гость (указывая на человека средних лет, сидевшего у пылающего камина), убыхский* армянин, имеет надобность в тебе: из Стамбула прибыли чектирмы**, а груза у него мало, между тем цены высоки: пришлось тебя просить достать пленных.
- Вот и очень кстати!-сказал Али-Карсис.-У меня есть два мальчика, белые и свежие, словно кровь с молоком, да одна девочка, правда, еще мала -не узнаешь, что выйдет! Впрочем, должна быть хорошей породы -кожа нежная, глаза большие, лоб открытый. Но подожди, кунак: на днях у меня будет из чего, выбрать, только не скупись твой гость; пускай он скажет, что ему нужно, мужского или женского пола, малого или большого возраста и роста?
Покуда в кунакской шел торг, на дворе все было тихо и темно. Один из жителей, пользуясь темнотой ночи, подкрался неприметно к приезжему черкесу, последний дернул Пшемафа за полу, и втроем они вышли со двора.
Жилище владельца было окружено высоким плетнем, за жилыми строениями находился пространный скотный двор, куда на ночь загонялись упряжные волы, коровы, телята и несколько овец, обреченных на съедение в случае приезда гостей. В одном из домиков, которые находились в части двора, посвященного женщинам и всему вообще хозяйству, горел жирник на камине; в камине тлелось несколько головешек; дверь и ставни были заперты. К стене, против камина, стояли огромные сундуки, испещренные жестью, медью и разукрашенным железом. Над ними находилось несколько рядов полок, на которых лежали в порядке сложенные ковры, войлоки, тюфяки, перины, подушки разной величины, продолговатые и круглые, стеганые теплые одеяла и холодные шелковые и ситцевые.
* Горное племя, примыкающее к Черному морю,
* Турецкие круглодонные небольшие корабли.
На верхней полке стояли: несколько фарфоровых простых тарелок, вылуженные медные тазы разной величины - от самого маленького до самого огромного, такие же колпаки для варения пилава, медные кувшины с длинными носиками и узкими для умывания и для питья. На стенах висело несколько зеркал, в деревянных высеребренных и вызолоченных рамах. На полу, в одном углу, разостлана была простая постель, на которой сидела старуха, поджав ноги и занимаясь рукоделием. В другом углу на красивом ковре постлан был узенький тиковый тюфячок, набитый шерстью и простеганный разными узорами. В изголовье его лежала длинная пуховая подушка, обтянутая синей шелковой тканью, до половины тюфяка накинуто было теплое одеяло, из пунцового штофа на шерсти и выстеганное красивыми узорами. У камина на низенькой деревянной скамейке сидела девушка лет шестнадцати. Облокотясь руками на колени, она поддерживала прелестное личико свое пальцами, унизанными кольцами. На голове у нее был красивый шелковый платочек, висевший углом к затылку; за ушами было шестнадцать узеньких длинных кос, черных как смоль и лоснящихся, как лучший шамаханский шелк, в ушах блистали золотые серьги; на лбу и на висках из- под платка виднелись волосы, остриженные ровно, как у русских крестьян; тонкие," выгнутые брови осеняли большие черные глаза, опушенные длинными ресницами; прямой носик будто сторожил две тоненькие, алые губки; подбородок, совершенно круглый и выдававшийся немного вперед, довершал прелесть этого круглого личика, и румянец молодости играл на бархатных щечках красавицы. На длинной роскошной шее висели ожерелья из бус и мелких серебряных монет, на плоской груди, признаке девственности*, в обтяжку был надет пунцовый шелковый бешмет, выстеганный красивыми узорами и полами закрывавший колени. Тонкий перехват стана был опоясан узким белым поясом; рукава бешмета, с разрезом от локтя до кисти, были брошены за плечи, из-под них выходили широкие рубашечные рукава, белые как снег. Под бешметом виднелась белая рубашка, покрывавшая верхнюю часть ног, из под нее выглядывали полосатые шальвары, синие с белым; ноги босые и белые, как пена морская, небрежно опирались на туфли с высокими каблуками.
* Черкешенки до замужества носят род корсетов: их зашивают девятилетних в сыромятные кожи длиною европейских женских корсетов. Девушки остаются так вплоть до замужества,
Взор девы был неподвижен, глубокая и грустная дума туманила ее очи. Вдруг раздался приятный чистый голос; кручина девы изливалась в заунывной песне*:
Уж девять лет, как девицу-сиротку зашили; как девицу кожа теснит!
Не дает она сердцу прядать, не дает она груди развиться.
Сердцу больно, груди тесно!**
Пора, пора молодцу девицу кинжалом от кожи теснящей избавить***; да где же тот молодец?
Сироты одинокой кто схочет? Старику отдадут тебя, девицу, немилому, или в наложницы**** ты попадешь ко владельцу.
У серны есть ноги, убежит она в скалы Кавказа;
у пташки есть крылья, улетит она в чащу дремучего леса; у золоточешуйчатой рыбки есть перья - уплывет она в воды Кубани.
У девицы "ж сиротки нет от злодеев защиты.
Есть у ней молодец! Молодца хвалят! О, верно, защитит он девицу, о, верно, ее освободит он!
Ов собою пригож и удал на коне и ужасен врагам, и страшны . его шашка, кинжал и винтовка, а глаз смертоносен - прицелом винтовки когда направляет он пули полет роковой.
О, счастье рая должно быть - впиваться в любовный взор его смертоносных очей! О, рая блаженство, должно быть - принять на себя его мощной ладони ласканье, и слушать и страстно внимать -
Его благородного сердца биенью.
Не то ожидает сиротку, бездомную девицу Кавказа; о горе, о горе сиротке!
Улетело то время, как девице-красавице гор оставаться сироткой завидная доля была.
Улетело то время, когда продавали черкешенку, девицу-сиротку, купцам истамбульским."
* У черкесов мало коренных песен; они поют, что им придет на мысль, без рифм и стоп, только разделяя слова на такты.
** Эти кожаные корсеты очень тесны, поэтому у девушек не растут груди; когда же снимут кожу, то груди в три-четыре дня вдруг вырастают.
*** В первую брачную ночь муж должен распороть кинжалом кожу, которая навсегда покидается.
**** У черкесов узденька (дворянка) не может быть женою князя или владельца, а только наложницею; дети, происходящие от таких союзов, называются шенка, т. е. ни князь, ни уздень, вроде древних французских bаtагds (bаtаrd de Воuгbоn, bаtard d`Orleans).
Красавицу гор отвозили тогда за море, за долы, за горы,- в далекую даль...
Счастливые
Правоверные!
В гарем падишаха приводили красотку.
В золото, шелк и парчу одевали; каменьем дорогим украшали; перед светлые очи султана выводили,
О, завидная доля, могучее сердце султана пленит! О, великое счастье быть предпочтенною целому рою красавиц!
Услада небесная - жить для любви и быть страстно любимой;