Другой "благодетельной" целью колониальной политики царизма был постулат правительства о том, что Россия несет культуру темным, невежественным народам. Министр народного просвещения С. С. Уваров (с которым мы уже встречались в начале статьи) рекомендовал деятелям просвещения не скупиться на темные краски При описании отсталости "инородцев". И официальная печать распространяла о горцах самые нелепые слухи.
Классики русской литературы развенчивали эти слухи, создавая прекрасные, незабываемые образы горцев (Аммалат-бек А. А. Бестужева-Марлинского; Казбич, Бэла, Мцыри М. Ю. Лермонтова). Но автор "Проделок на Кавказе" идет дальше. Он открыто восхищается не отдельными личностями, а целым народом: "Воля ваша, я люблю их дикую честность! Возьмите черкеса, разберите его как человека - что это за семьянин! Как набожен! Он не знает отступничества, несмотря на тяжкие обряды своей веры. Как он трезв, целомудрен, скромен в своих потребностях и желаниях, как верен в дружбе, как почтителен к духовенству, к старикам, к родителям! О храбрости нечего и говорить- она слишком известна. Как слепо он повинуется обрядам старины, заменяющим у них законы! Когда же дело общественное призовет его к ополчению, с какою готовностью покидает он все, забывает вражду, личности, даже месть и кровомщение!
Черкесов укоряют в невежестве; но взгляните на их садоводство, ремесла, особенно в тех местах, где наша образованность не накладывала просвещенной руки своей, и вы согласитесь со мною, что они не такие звери, какими привыкли мы их почитать".
Это было счастьем русского народа того времени, что в его среде находились смелые люди, которые, подобно автору разбираемой книги, раскрывали читателям глаза на истинную суть событий.
На Кавказе царизм вел жестокую войну с горцами, и русский человек не побоялся смело сказать об этом, бросить гневные слова обличительной правды в лицо самодержавия. В книге есть примеры того, как по указанию царских генералов, желавших не славы России, нет! - а новых чинов и наград, предпринимались ненужные походы в уже замиренные аулы, лишь бы донести в Петербург о новой "грандиозной победе".
Ни в одной из книг, ранее или позднее написанных в эпоху царизма, вы не встретите столько примеров жестокости со стороны царских генералов.
"Два казака подъехали; один, корча горца, мастерски передразнивал звуки черкесского языка; другой, искусно коверкая русский язык, представлял переводчика.
- Здорово, Алим! Откуда явился? - спросил Александр, улыбаясь. Казак поклонился по черкесскому обычаю, пробормотав какие-то черкесоподобные звуки.
Мнимый толмач перевел их так:
- Алим сказал - из немецкого окопа.
...Александр, смеясь, заметил брату вполголоса:
- Какие шельмы! Ко всему приложат; в Прочном Окопе все немцы, как и по всему нашему флангу.- Потом обратился опять к переводчику: - Ну, а генерал-то здоров? Доволен ли нашим сегодняшним делом?
Толмач передал слова капитана Алиму; последний пробормотал что-то. Переводчик сообщил это следующим образом:
- ...Алим говорит, генерал очень сердис на капитан, сказал - фу, черт! До сорок тел убитых черкес и башка не привозил; что бы велел казак голова руби и притрочить к седло; да еще черкес пятнадцать ранен; взял в плен, на кой черт их? Голова долой и мне прислал!"
Непосвященный человек вряд ли что-нибудь поймет из этого диалога. Но современники, особенно причастные к Кавказской войне, понимали, что речь тут идет о страшном обычае, который завел начальник правого фланга Кавказской линии генерал Г. X. Засс (он был из немцев, оттого и название "немецкий окоп"). Он приказывал казакам отрезать у убитых черкесов головы и затем, как писал С. Голубов в книге "А. А. Бестужев-Марлинский", отсылал их в Берлинскую академию наук для исследований.
Осуждая колониальную политику царизма, автор, это видно из многих примеров, оправдывает героическую борьбу горцев за свою независимость.
Сегодня читатель знает и то, что борьба эта велась под лозунгами газавата-"священной войны" мусульман против "неверных", то есть имела и свою оборотную сторону: сопровождалась разжиганием непримиримой религиозной и национальной вражды, была объективно направлена на сохранение обветшавших устоев феодализма.
Стоит ли упрекать Е. Хамар-Дабанова за то, что он не разглядел этого?
Автор "Проделок на Кавказе" увидел в жизни к изобразил в романе другое, в том числе "храброго и честного кабардинца" Пшемафа, верой и правдой служащего России, потому что русские для него "более чем родные" и не делают различия между ним и собою; увидел русского офицера Пустогородова, любовно воспитывающего двух преданных ему горских детей. Нет, не Россия - против горских народов, но русские и горцы - против политики царизма, против бесчеловечности: вот мысль автора.
Нельзя требовать от Е. Хамар-Дабанова такого же взгляда на описываемые им события Кавказской войны, каким владеет читатель полтора века спустя. Книга открывала глаза современникам на актуальные тогда вопросы. Например, о том, почему же эта война длится так долго.
Голубов С. Бестужев-Марлинский. М., Мол. гвардия, 1960, с. 340.
Из журналов того времени ответа на этот вопрос получить было невозможно. Все они были наводнены победными реляциями с фронта и то и дело сообщали о разгроме огромных сил горцев, о покорении десятка племен.
Возникал законный вопрос: если на фронте такие успехи, почему же война никак не закончится?
"Приезжие на Кавказ,- пишет автор,- обыкновенно расспрашивают об образе войны с горцами; иные, зная об ежегодных потерях, поносимых войсками, вдруг очень просто спрашивают у вас: "Какой результат этих вечных экспедиций?"- и тем затрудняют даже штаб-офицера Генерального штаба. Впрочем, в таких случаях принята общая формула для ответа; вот она: "Слишком долго и многосложно объяснять все блистательные результаты".
Но автор не побоялся "долго и многосложно объяснять" это. Не побоялся перед лицом всей царской цензуры прямо сказать о том, что успехи Кавказской войны далеко не такие блестящие, как пытается это представить военное министерство, что они надуманны. А победные реляции зачастую вымышлены!
В главе "Кавказский Фуше" Александр Пустогородов достает через торговца-армянина одно из уже готовых донесений о том незначительном деле, в котором сам участвовал, и вслух читает друзьям, которые также были его свидетелями. Все возмущены ложью кордонного начальника, и один из друзей Пустогородова, горец Пшемаф, восклицает:
"-Делать нечего! Хотя позорно черкесу быть доносчиком, но на первом инспекторском смотру буду жаловаться.
- Сделаете только себе вред,-примолвил Пустогородов.
- Каким же образом? Разве я не имею явных, неоспоримых доказательств, что все это лишь наглое вранье?
- Оно так! Да ведь это донесение пойдет от одного начальника к другому, следственно, уважив вашу жалобу, всякий из них должен сознаться официально, что дался в обман! Притом все прикомандированные читали донесение: их личная выгода поддерживать написанное. Но наконец- положим, вы вселите сомнение, захотят узнать истину, пришлют доверенную особу: кордонный начальник в угоду ей импровизирует экспедицию, в которой доверенное лицо будет участвовать. Блистательное представление о нем, искательность кордонного начальника поработят признательную душу приезжего, и этот напишет: "Хотя донесение несколько и хвастливо, но дело, однако, было точно славное! Достоверного узнать я не мог ничего по причине различных показаний допрашиваемых". Кончится тем, что Вы останетесь в дураках, приобретете много врагов; а вымышленные подвиги кордонного будут по-прежнему печататься в "Allgemeine Zeitung".
Это даже не сатира! Это был рисунок с натуры.
Почему же офицерам и генералам пришлось сочинять надуманно-хвалебные реляции?
Потому что во главе Кавказской армии, ее отдельных полков и подразделений стояли в этот период бездарные в военном отношении генералы, которые при всем своем желаний не могли добиться успеха. И автор не один раз показывает примеры таких безуспешных попыток.
И второе. Потому что обилию реляций способствовала новая тактика ведения боя.
Советская историческая наука делит Кавказскую войну на три этапа. Действие романа "Кавказские проделки" относится ко второму этапу войны, когда генерала А. П. Ермолова, связанного с декабристами, сменил на посту главнокомандующего генерал И. Ф. Паскевич.
Произошла смена руководства и у соперников. Во главе освободительного движения горцев Кавказа встал Шамиль- выдающийся государственный и военный деятель, при котором антиколониальное движение в Чечне и Дагестане приобрело особенно большой размах.
Этому способствовало и то, что И. Ф. Паскевич вместо планомерного наступления, как это делал А. П. Ермолов, перешел к тактике отдельных карательных экспедиций, которая, как указывалось, была только на руку бездарному генералитету.
Военный министр князь Чернышев мог быть взбешен не только от всего перечисленного. Он был до этого уверен, что держит в своих руках все нити кавказских дел и направляет их к определенной цели. А автор доказал ему, что за две тысячи верст от Кавказа он ничего о нем не знает. На Кавказе творится полный беспорядок, никакого единства действий нет, каждый начальник воюет по своему усмотрению.