Покуда Пшемаф и Николаша сидели вместе, в ожидании посланного ими искать по станице казачек, последний, не зная, какой завести разговор с молодым черкесом, спросил о его сне при возврате с тревоги на Кубани.
Пшемаф закурил трубку и начал следующим образом:
- Вы не знаете Кавказа, поэтому не можете себе представить, что такое в здешней стране весенний вечер в горах. Воздух хоть и тепел, но какая-то животворная свежесть не допускает его сделаться тягостным, удушливым; солнца, скрывшегося за исполинскими громадами, не видно, только ущелье освещено отблеском яркого неба. Дивная картина! Ветра вовсе нет; природа спокойна; благовоние распускающихся дерев и растений тихо воздымается вверх, лишь горный ручей, несясь по каменистому руслу, журча прерывает тишину природы, и пташка, скрываясь в ветвях прибрежного куста, поет перед вечернею зарею. Все это вместе, сочетаясь в одно прекрасное целое, чарует воображение и растворяет сердце -такова наша страна, таковы наши родные ущелья! Мне чудилось, что был подобный вечер, когда я вдруг перенесся в седьмое небо - седалище пророка! Там предстал я пред родового своего князя Жам-Бот Айтекова, который среди вечных благ и радостей сиял, как сияет невинная жертва коварства людей. Его окружали гурии. Их волшебный стан, восхитительная красота возбуждали непрестанные желания, всегда удовлетворенные и вновь возобновляемые. Среди них была одна, которой черты напоминали мне черкешенку, меня в тот день пленившую; но она была озарена блеском, присвоенным одним девам рая. Ничего земного не было в ней; взгляд ее, чуждый томности, как и беглости, соединял в себе то и другое, но без всякого излишества. Она устремляла взор свой, полный небесного выражения, и каким-то чудным магнетизмом рождала трепет в сердце; слияние двух взоров было источником неизъяснимой неги, невыразимых наслаждений! Скоро я узрел пророка, который предстал на суд смертных, кончивших земное поприще. Незримые хоры гурий и юношей наполняли все пространство сладострастными звуками: "Ла ил алла! Мугмет резул ил алла!" Один чистый, звучный голос отличался от прочих; в божественном восторге он пел бегство из Медины, начало Эгиры. Все замолкло. Начался суд. Пред лицо пророка-предстал высокий смертный. Это был пришлец от стран Запада, беловолосый, с длинными рыжими усами. Я не успел рассмотреть его черты, потому что мое внимание обращено было на самого пророка, который грозно вопрошал смертного, указуя на Жам-Бота - узнает ли он одну из многочисленных жертв, погибших от его злодеяний? "Не ты ли, о, смертный! - говорил Магомет,- старался утопить Жам-Бота среди кармаков и, не успев в этом, обласкал его, принял гостеприимно в своем доме, а сам, коварный, подослал подкупленных убийц стеречь в кустах выезжавшую жертву и умертвил его?" Иноземец смутился, но скоро стал оправдываться, говоря, что Жам-Бот возмущал народ, грозил восстанием. Пророк гневно отвечал: "Неправда! Жам-Бот был добродетельный муж, любимый и уважаемый единоземцами; доказательством тому служат потоки слез, пролитые народом по его смерти. Ты, смертный, злодейски купил кровь его! Ты завидовал богатству Жам-Бота, которое теперь тобою расхищено! Ты решился быть его убийцею, потому что опасался этого праведного мужа, который мог обличить тебя пред людьми во многих злодеяниях, в жадности и других пороках!" Судимый очнулся, смятение его исчезло; он стал возражать, что не подлежит суду пророка, ибо не признавал святости, а попал в седьмое небо ао ошибке людей, отказавших ему в погребении. Правосудный пророк приказал тотчас рассмотреть дело и справиться в четвертом небе, справедливы ли показания смертного. Между тем, смертный, пользуясь временем, старался разными ухищрениями - лестью, наглой ложью, обещаниями, словом - всеми средствами, которые на земле очаровывают и увлекают людей, привлечь к себе ликующих в седьмом небе. Явилась и справка. Четвертое небо уведомляло, что судимый смертный уже давно известен как богоотступник, человек без правил, безнравственности - за все злодеяния отвергнут четвертым небом. Магомет, выслушав этот отзыв, приговорил грешника не подлежать никакому суду, а быть возвращеным на землю с тем, чтобы все средства вредить людям у него были отняты. Длинный нос смертного начал уже заметно расти, когда его низвергли внезапно в болотные камыши. Звуки незримых хоров опять возобновились. В это мгновение подъехавший ко мне казак сказал: "Ваше благородие! Не туда изволите ехать; дорога лежит направо". Я проснулся.
Едва Пшемаф кончил свой рассказ, как посланный им возвратился с вестью, что все готово. Собеседники вышли вместе из дому и расстались на улице. Проводник повел каждого под сарай, где ожидали их роскошные постели из вязанки сена, брошенного в телегу или сани.
V
Кавказский Фуше
На следующее утро, когда черкес перевязал рану, Александр послал за лавочником.
Скоро к раненому явился косой смуглый армянин, у которого из-за густых бакенбард, скрывавших полноту щек, и черных длинных усов, осенявших тонкие губы, вздымался огромный, багрово-синий нос; опухшее, вздувшееся лицо лавочника убедительно доказывало, что он горячо пил самые горячие напитки. Одежда армянина состояла из синей черкески, изукрашенной серебристым галуном; грудь и плечи испещрены были красным сафьяном.
- Ты принес счет?- спросил Александр.
- Как же, ваше благородие! Дай бог здоровья, право, очень надо деньги.
- Я призывал тебя вовсе не для получения денег, а для того, чтобы объявить тебе: ежели ты не захочешь исполнить одного моего приказания, так ни гроша от меня не получишь.
- Как же! Моя знает, ваш всегда шутит; а право, дел плохо, должник много, никто не платил - совсем разорение!
- Врешь, армяшка! Не должники разоряют вашего брата, а казачки - вы до них больно лакомы! Они-то, уверяя, что грех иметь дело с армянином, дерут с вас напропалую.
Знай же, если ты не исполнишь моего требования-я объявлю в сотне, что беда тому казаку, у которого, жена, сестра или дочь свяжется с тобою. . ...
- А что ваш благородие приказал будет?
- Вот что: возьми эти три червонца и отправляйся в штаб-квартиру кордона; там достань мне копию с донесения, сделанного начальником о деле, в котором я был ранен.
- Как можно, ваш благородие! Моя никак нельзя это сделал-ей-богу! Вот счет, пожалуйста, ваша мне деньги дай.
- Я тебе, мошенник, уже сказал и опять повторяю, ни копейки не получишь, покуда не сделаешь, чего желаю! Отопрусь от долга и отдам приказание в сотню.
Армянин, кладя счет на стол, молвил улыбаясь:
- Моя знает, ваш благородие всегда шутит.
- Что за шутки с подлым армяшкою!-гневно возразил Александр.-Берись сейчас за мое поручение или пошел вон, мерзавец!.
Армянин вышел.
Александр взял счет и прибавя: "Такого-то числа по сему счету уплачено мною четыреста рублей; остаюсь должен одиннадцать рублей",- подписался внизу. После того он велел призвать к себе одного казака и приказал ему изведать непременно, с которою из казачек живет лавочник. Казак скоро возвратился с удовлетворительным ответом: армянин был в связи с Марковною. Пустогородов, наградив исполнителя поручения, запретил ему рассказывать, зачем был призван к капитану; между тем послал за казачкой.
Ежедневные посетители раненого сидели все у него, когда слуга доложил, что пришла Марковна. Александр просил своих гостей оставить его на несколько секунд наедине с нею. Отец Иов, выходя из комнаты, увидел краснощекую молодую женщину. Он возвратился к больному и стал уговаривать его не пускать кааачки ксебе, объясняя свои опасения; но Александр? успокоил доброго старца, заверив его, что свидание с казачкою имеет совсем иную цель, нежели думает священник. Отец Иов вышел. Марковну впустили.
- Здорово, Марковна!-сказал Александр, играя тремя червонцами. :
- Здравствуйте, ваше благородие!-отвечала казачка,-зачем изволили посылать за мною?
- Дело есть до тебя, молодушка! Посмотри-ка в той комнате, нет ли кого?
Глаза казачки засверкали, обращаясь то на Александра, то на червонцы. Скрывая радость под притворной стыдливостью, она взглянула в другую комнату и сказала:
- Никого нет-с.
- Ну так подойди поближе ко мне.
- Зачем мне ближе подходить!-молвила молодка, опустив глаза и подергивая платок.
- Взять вот эти деньги.
- За что же я возьму от вас деньги, ваше благородие? Нет, мне не нужно их: у меня муж беда как ревнив, до смерти заколотит!
Между тем глаза Марковны устремлены были на червонцы.
- Врешь, дура! Мне не станет ревновать, даже если б в самом деле был ревнив. Ну, иди же сюда; ведь я ранен, не могу встать.
Бочком, ломаясь и будто нехотя, казачка, подходила, спрашивая протяжно:
- Да зачем же пойду?
- А вот зачем!-отвечал Александр, когда она была уже возле него.- Выслушай меня: ты живешь с армянином- лавочником?
- Как можно! Право нет, ваше благородие! Вам напраслину на меня сказали.
- Слушай же, да молчи! Мне какое дело! Хоть бы с чертом жила.
- Напрасно, право напрасно.
- Слушай, говорю тебе1 Возьми вот эту бумагу и положи ее в ящик, где хранятся деньги лавочника.-И Александр подал ей счет армянина.- Если ты согласна исполнить это, в таком случае возьми себе три червонца; между тем скажи лавочнику, что тебе запрещено ходить к нему, под опасением строгого взыскания с твоего мужа; а тебе это будет выгоднее, он станет давать больше денег. Бери же червонцы!
- Слушаю, ваше благородие! Я скажу мужу, чтобы он исполнил ваше приказание: мой хозяин дружен с лавочником.
- Делай, как знаешь! Но разве ты не боишься, что муж тебя ко мне приревнует и побьет?