- Станичный начальник! Вели перестать звонить. Черт побери! Заглушили!-закричал полковник офицеру, идущему за ним. Колокола замолкли. Старик отдал приказание всем собравшимся офицерам с точностью, которую одна опытность может вселить. Несколько раз повторил он им, что коль скоро кто завидит неприятеля - тотчас начинал бы бой и открывал перестрелку, дабы остальные сотни могли слышать, где неприятель. Капитану повторил уже сказанное днем, а Пшемафу велел скакать по кордону, чтобы открыть переправу хищников и их следить.
Александр Петрович подъехал к сотне, спросил у старшего урядника, где команда, отсчитанная для Пшемафа, и приказал последнему принять ее. Потом он обратился к своим казакам, велел назначить урядника и с тылу расторопного приказного, чтоб не позволял людям отставать. Сделав эти распоряжения, он скомандовал:
- Смирно! В два коня направо рысью, марш! Правое плечо вперед, за мною!-И на рысях отправился к Кубани.
Переправившись за речку, частью вброд, частью вплавь, он уже на противоположном берегу закричал:
- Пошел!-И все поскакали. Несшиеся всадники без дороги, по степи, часто падали в ямы вместе с лошадьми; но так как ушибов по штату не полагается, то каждый упавший, проклиная темноту ночи и товарищей/которые наскочили на него и, пока он еще не успел встать, поряд? ком помяли, опять садился верхом. Пустогородов не избегнул общей участи; он падал и был смят. Проскакавши верст около пятнадцати, он повел своих казаков шагом, чтобы дать вздохнуть лошадям, и тихо доехал, до брода чрезвычайно топкой речки. Это задержало его немного; но потом он опять пустился вскачь, дабы успеть к рассвету приехать к броду другой речки. Основываясь на словах лазутчиков, приезжавших в тот день к полковнику, думали, что хищники чрез нее переправятся.
Но возвратимся в станицу. Едва выехали все команды, как с хуторов, лежащих верстах в пятнадцати от полковой штаб-квартиры, прискакал казак к полковнику, который
ходил по площади. Услышав конский топот, он громко спросил:
- Кто там едет?
- Казак, ваше высокоблагородие!
- Откуда?
- С хуторов.
- Что там у вас?
- Все хутора забрали, зажгли строения.
- Велика ли партия?
- Более тысячи черкесов.
- Что ты врешь, дурак!
- Ей-богу, ваше высокоблагородие! Нас было шесть конных казаков на хуторском посту; пятерых изрубили, мой добрый конь один ускакал- долго за мною гнались.
- Вот что значит добрая лошадь! А вас - черт возьми- еще не уверишь, что тот казак и молодец, у которого добрый конь. Станичный начальник! Велите запрячь орудие, хоть оба пускай будут готовы! Да резерву прикажите иметь лошадей в руках и не расходиться.-Полковник продолжал ходить.
Все женщины окружили приезжего казака и расспрашивали в один голос о Яковлеве, Петрове, Федорове, Николаеве, Сидорове и пр. и пр.
Прошло несколько времени, прискакал другой казак. Полковник спросил:
- Кто там и откуда?
- Казак, ваше высокоблагородие! Корнет Пшемаф приказал просить орудие. Он переправился через Кубань у поста *** (казак произнес какое-то варварское на-
звание), открыл черкесов и начал перестрелку, только их больно много.
- А сколько примерно?
- Не могим знать, ваше высокоблагородие,- темно, земля гудет от конского топота.
Старик закричал:
- Резерв на конь! Оба орудия садись! - Потом, обратясь к станичному начальнику, сказал:-Вы ступайте скорее с этим резервом к Пшемафу и вступите к нему в команду. Поезжайте на брод***,- и назвал пост варварского имени.
- Слушаю!-И старик хорунжий вскочил на лошадь, скомандовал:
- Пошел за мною!
Полковой командир провожал их словами:
- Ну, с богом, хлопцы! Смотри, молодцами!
Все в один голос отвечали ему: "Рады стараться, ваше высокоблагородие!" Вслед за тем послышался конский топот, шлепанье казачьих плетей и гул катящейся артиллерии.
Солнце взошло, когда прискакал еще казак с известием, что недалеко за Кубанью слышна сильная пальба из орудий. Часа полтора спустя приехал черкес из мирного аула к полковнику с вестью, что весь плен у хищников отбит, что сами они прогнаны, и понесли большую потерю, между тем как несколько казаков ранено, что владетель мирной деревни выезжал со своими подвластными на тревогу, дрался с, хищниками, и что, наконец, капитан Пустогородов с казаками и отбитыми пленными отдыхает в их ауле. При вопросе, в каком числе был хищнический отряд, черкес отвечал: более двухсот человек!
Часов в одиннадцать утра прибыл урядник, присланный от Александра Петровича объявить полковнику, что хищники прогнаны, а он идет назад с ранеными. При рас- просе о последних узнали, что их порядочное количество и что из офицеров ранен один он только.
Добрый полковник пошел тотчас на квартиру Александра Петровича предупредить Николашу, что брат его ранен, и предложить ему, вместе с тем, отправиться в коляске навстречу капитану, которому спокойнее будет доехать в экипаже. Николаша, несмотря на то, что не кончил еще туалета, с радостью принял предложение. Верстах в двенадцати он встретил Александра Петровича, бледного, окровавленного, однако едущего верхом. Александр не хотел согласиться пересесть в коляску, ссылаясь на неважную рану, и предложил брату заводную лошадь. Они ехали рядом. Казаки, следуя, пели песни; двое из них наигрывали на камышовой дудке арию волынки; между тем несколько человек, спешась, выплясывали по дороге русского трепака, а иногда что-то вроде лезгинки. Один из телохранителей капитана, подъехав к нему, сказал:
- Ваше благородие! Не угодно ли будет видеть Алима?
- Согласен.
Два казака подъехали; один, корча горца, мастерски передразнивал звуки черкесского языка; другой, искусно коверкая русский язык, представлял переводчика.
- Здорово, Алим! Откуда явился? - спросил Александр, улыбаясь. Казак поклонился по черкесскому обычаю, пробормотав какие-то черкесоподобные звуки.
Мнимый толмач перевел их так:
- Алим сказал -из немецкого окопа.
- Откуда?
- Моя не знает. Алим сказал-из немецкого окопа.- Тут он начал корчить, будто бы говорит с товарищем по-черкески; потом, обратись к капитану, молвил: - Ваше благородие! Немецкий окоп то, что ваше изволит называть Прочный Окоп.
Александр, смеясь, заметил брату вполголоса:
- Какие шельмы! Ко всему приложат; в Прочном Окопе все немцы, как и по всему нашему флангу.-Потом обратился опять к переводчику; - Ну, а генерал-то здоров?
Доволен ли нашим сегодняшним делом?
Толмач передал слова капитана Алиму; последний пробормотал что-то. Переводчик сообщил это следующим образом:
- Алим говорит, генерал сказал -казак хорош дрался; черкес подлец! А на капитан очень сердит; покажет ему своя дружба!
- За что же? - спросил Александр.
После обыкновенного повторения он получил в ответ;
- Алим говорит, генерал сказал - о капитан! Все свой казак любит! Все черкесская шашка, отбитая им, отдал, а был славный шашка и ружье! Что бы мне прислать! Моя все-таки один целков иль пол цел ков дал бы, да казак в придач крест навесил -тот казак молодец, который отбил оружие! А капитан им плеть даст, говорит: "Подлец, а не казак, сзади мертвых грабил!" Генерал сказал, этот капитан ничего не понимает.
Тут мнимый Алим что-то стал бормотать, переводчик делал несколько вопросов, наконец, перевел:
- Алим говорит, генерал очень сердис на капитан, сказал -фу, черт! До сорок тел убитых черкес и башка не привозил; что бы велел казак голова руби и притрочить к
седло; да еще черкес пятнадцать ранен; взял в плен, на кой черт их? Голова долой* и мне прислал!
- К чему же генералу мертвые головы?
По переводе этого вопроса и по переговору с притворным черкесом переводчик отвечал:
* За Кубанью ввелся обычай между казаков отрезывать головы у убитых черкесов. Родные выкупают головы, потому что по туземным обычаям нельзя хоронить тела без головы; поэтому-то занижающимся таковым торгом гораздо выгоднее иметь голову, чем пленного.
- Алим говорит, генерал славно сотовку* делал черкеска голова: богатый голова плоти генерал два коров, бедно плоти один, два баран, голова возьми назад.
- А для чего генералу коровы и бараны?
После продолжительного разговора между мнимым черкесом и переводчиком Александр получил в ответ:
- Алим говорит, баран и коров все-таки худоба; у генерал вить в дальних крепость большой атара, много скот.
- Ты мошенник с Алимом, все врешь! - возразил Александр Петрович и, обратись к брату, примолвил: -Однако я пересяду в экипаж; у меня делается жар.
- Сев в коляску, Александр приказал старшему уряднику вести команду и, подходя к станице, позволить казакам стрелять. Это линейский обычай: казаки, возвращаясь в свои станицы с похода или погони, когда имели бой с неприятелем, перед входом открывают ружейную пальбу. Казачки выходят к воротам и встречают своих, нередко убитых или раненых. Странное зрелище этой толпы, в которой иные изъявляют шумные признаки истинной или притворной радости, другие под слезами и рыданиями оказывают искреннюю либо ложную печаль.
- Проводы казаков в поход ознаменовываются обыкновенно всеобщими слезами. Их провожают за станицу, подносят им водку и чихирь; отъезжающие и провожающие напиваются допьяна, плачут, обнимаются, рыдают и расходятся. То же самое можно видеть и в России, хотя в малом виде, при проводах рекрут из родного селения.