- Лучшей жизни. А при мандаринах это невозможно.
Вергежин перестал смотреть на берег и спросил китайца:
- А вы, Атой, конечно, тайпинг?
- Тайпинг! - ответил, понижая голос, лоцман.
- Отчего же вы не там, не с ними?
- У меня другое дело. Не всем надо быть солдатами.
Вергежин спохватился, что не дал знать капитану о том, что делается на берегу, и приказал сигнальщику доложить командиру, что идет сражение.
- Есть, ваше благородие!
И матрос побежал было к трапу, но в ту же минуту вернулся и доложил:
- Сами идут, ваше благородие!
II
Начальник отряда и командир "Голубчика", оба в расстегнутых белых кителях, поднимались на мостик.
Они только что позавтракали и, судя по закрасневшим веселым лицам, замаслившимся глазам и несколько неуверенной походке, позавтракали очень хорошо.
- Это что такое? - спросил, обращаясь к Вергежину, капитан, статный, довольно красивый блондин, указывая маленькою белой и холеною рукой на берег.
Тон его голоса был, по обыкновению, властный, хотя и любезный.
- Лоцман говорит, тайпинги дерутся с манжурами.
- То-то дерутся, а вы не даете знать.
- Я только что посылал сигнальщика.
- Надо было не "только что", а раньше, когда увидели! - перебил капитан.
И обращаясь к начальнику отряда с преувеличенною почтительностью именно потому, что не ставил его ни в грош, проговорил:
- Сражение, Иван Иваныч. Эти канальи китайцы дерутся между собой.
Начальник отряда, состоявшего всего из двух судов, назначенных к возвращению в Россию, бывший до того командиром корвета и "сплавленный" начальником эскадры Тихого океана, "беспокойным адмиралом", под видом почетного назначения, - высокий, полный и рыхлый мужчина лет пятидесяти, с большим брюшком, выдававшимся из-под расстегнутого жилета, с добродушно-веселым лицом, засмеялся густым, сочным смехом и, пустивши по адресу китайцев крепкое словечко, прибавил:
- Небось зададут лататы друг от друга. Трусы эти подлецы!
- Не угодно ли взглянуть на них в бинокль?
И капитан передал Ивану Ивановичу бинокль, а себе велел подать подзорную трубу.
Иван Иванович расставил ноги, чтоб крепче держаться, и, тяжело дыша и подсапывая крупным мясистым носом, стал глядеть на берег.
- Перестреливаются… Пугают друг друга, а не сходятся. Экие болваны! - говорил Иван Иванович и снова залился смехом.
Трудно было понять, отчего он смеялся. Оттого ли, что "болваны" перестреливались, или оттого, что за завтраком Иван Иванович, кроме трех рюмок джина, попробовал и херес, и лафит, и ликеры.
Смотрел и капитан в подзорную трубу.
И вдруг, словно бы осененный внезапной счастливой мыслью, обратился к Ивану Ивановичу и проговорил:
- Не разрешите ли, Иван Иванович, попробовать наше бомбическое орудие?
Иван Иванович, казалось, не понимал, в чем дело, и еще более выкатил свои большие рачьи глаза.
- То есть как это попробовать?
- А послать бомбу этим канальям! Отличный будет сюрприз! - прибавил капитан, улыбаясь и, видимо, увлеченный сюрпризом.
Иван Иванович понял, и мысль капитана ему понравилась, потому что он весело раскатился смехом и с добродушием начальника, охотно исполняющего просьбы, проговорил:
- А что ж? Отчего не попробовать… По-про-буем! Валяйте, Андрей Николаевич! Только, конечно, в бунтовщиков… В этих… Как вы назвали их?
- Тайпинги, Иван Иваныч.
- Так пускайте безешку тайпингам… Пусть канальи поймут, какие бывают безешки… А как отличить бунтовщиков? Или… так… в кого бог даст?
- Я у этого болвана спрошу! - сказал капитан и обратился к лоцману.
Ничего не подозревавший китаец не без некоторого достоинства указал на толпу своих единомышленников и прибавил:
- Уж они неделю тому назад побили манжуров… Те бежали. И сегодня побегут…
- Что это он говорит, Андрей Николаевич?
- Надеется, что мятежники разобьют правительственные войска, Иван Иваныч. Он, видно, сам тайпинг.
- А вот мы их шуганем!.. Ха-ха-ха! Тоже бунтовать, подлецы!
III
Вергежин не верил своим ушам.
В высшей степени взволнованный и возмущенный, глядел он то на капитана, то на Ивана Ивановича.
"Пьяны они, что ли?" - подумал мичман.
Но нет! Заметно весел был Иван Иванович… Капитан был только слегка возбужден.
"Господи! Да что же они собираются делать?" - мысленно спрашивал себя молодой человек.
- Владимир Сергеич! Самый малый ход! - приказал капитан.
- Есть!
Вергежин повернул ручку машинного телеграфа.
"Голубчик" замедлил ход.
- Владимир Сергеич! Вызовите прислугу к первому номеру. И за старшим артиллеристом послать… Крюйт-камеру открыть и зарядить орудие большим зарядом и бомбой! - не спеша, отчетливо и ясно отдавал капитан приказания вахтенному начальнику.
Но Вергежин не двигался с места и как-то странно глядел в глаза капитана. И в этом взгляде стояли и укор и мольба.
- Вы слышали приказание? - высокомерно произнес капитан, отводя свой взгляд.
- Слышал, но не считаю возможным исполнить ваше приказание, Андрей Николаевич! - тихо, чуть слышно проговорил Вергежин, прикладывая руку к козырьку фуражки.
- Что-с? - изумленно спросил капитан, казалось, не понимая, что говорит мичман.
- Я отказываюсь исполнять такие приказания. Прошу занести об этом в шканечный журнал и протестовать меня… Стрелять в людей…
Капитан не дал Вергежину договорить.
Щуря позеленевшие вдруг глаза, он презрительно усмехнулся и сказал:
- Мне не интересны ваши мнения, господин Вергежин. Немедленно сдайте вахту сменяющему вас вахтенному начальнику.
И с этими словами повернулся к мичману спиной.
Иван Иванович, стоявший тут же, сделал вид, что ничего не слыхал, и только покосился на Вергежина.
- А как бы нам не влетело, Андрей Николаевич? - шепнул он капитану.
- За что? Мы будем палить в бунтовщиков…
- Разве что так. Как союзники богдыхана?..
- Именно… А случай хороший попробовать стрельбу. Жаль упустить.
- То-то жаль…
И Иван Иванович опять рассмеялся.
Когда на мостик поднялся начальник первой вахты, лейтенант Кичинский, рыжеватый блондин, с несколько ошалелым взглядом голубых глаз, Вергежин сказал ему, что сдает вахту по приказанию капитана и, объяснив, чем вызвано это приказание, тихо прибавил:
- Откажитесь и вы, Василий Петрович. Ведь это возмутительное дело… Понимаете? Откажитесь. Под суд можете попасть… Право, можете! - нарочно застращивал Вергежин трусливого и бесхарактерного лейтенанта.
Но лейтенант Кичинский растерянно взглянул на Вергежина и ничего не ответил.
Капитан приказал ему вызвать прислугу к бомбическому орудию, и Кичинский тотчас же крикнул:
- Боцман!.. Прислугу к первому номеру! Зарядить его бомбой!
- Трус, трус, трус! - шептал Вергежин, спускаясь с мостика.
Он стремительно вбежал в кают-компанию и воскликнул:
- Господа! Да разве это возможно?
- Что вы взъерепенились, Володенька?.. И почему спустились вниз? - спросил кто-то.
Волнуясь и спеша, Вергежин рассказал, в чем дело.
Никто не отозвался. Все молчали, и все вдруг словно бы почувствовали неловкость.
Только пожилой врач из семинаристов заметил:
- Свинство порядочное.
- Хуже… Это позор…
- Не горячитесь, Владимир Сергеич! Не ваше дело судить о распоряжениях командира. Он сам отвечает за свои поступки! - внушительно заметил суровый на вид и большой добряк старший офицер.
- Но если поступки сумасшедшие?
- Я не могу допустить таких разговоров в кают-компании. Прошу их прекратить, Владимир Сергеич!
И с этими словами старший офицер поднялся с дивана и вышел из кают-компании.
Вышел и артиллерист, за которым прибежал с вахты унтер-офицер.
Вслед за ними ушли наверх и остальные офицеры. В кают-компании остались только доктор и Вергежин.
- Что ж это такое, доктор? - чуть не плача, воскликнул мичман.
- Проба орудия…
- И ведь что удивительно: умный и порядочный человек, а между тем… Это что-то невероятное…
- Быть может, влияние хорошего завтрака… Это вернее всего.
- И все молчат!
- Как видите.
- Нет, я, как вернемся в Россию, выйду в отставку! - решительно воскликнул Вергежин.
- И хорошо сделаете, - ответил доктор.