Так готовились все, а дни проходили за днями, и в классах уже вывесили расписание экзаменов. Первый экзамен, из закона божия, должен был совершиться через неделю, а там, с антрактами в два и три дня, следовали экзамены из других предметов. Эта близость экзаменов нисколько не разнообразила нашей томительной скуки, и по воскресеньям, когда браться за книги считалось большим грехом, мы положительно мучились, не зная, как убить свое время. А на дворе все таяло, распускалось, зеленело и оживало. Воздух был пропитан сыростью весны. Большую часть воскресений я проводил в пансионе, так как в парадных комнатах Шрамов было еще скучнее, чем в нашей пустой зале, столовой и коридорах. Правда, мы с братом начали было ходить в Жидовскую слободку, к Новицкому, но нечесаная, нагая, вонючая бедность, глядевшая изо всех углов маленькой каморки, очень смущала меня, и я не мог отбиться от тоски, которая глодала мое сердце при виде неприятных картин нужды. Часто случалось нам заставать наших приятелей голодными, и Бенедиктов с восторгом устраивал на несколько копеек великолепную загородную прогулку с роскошным пиром. Его веселость заставляла даже меня забывать мои неприятные чувства; что касается Андрея, то он сделался истинным другом Бенедиктова и приходил в неподдельный восторг от его талантов, когда Бенедиктов то выпивал, в виде фокуса, полведра квасу, то притаскивал с базара украденный по пути каравай хлеба. Бенедиктова очень тешил билет Андрея, в котором было сказано, что означенный кадет уволен к господину Бенедиктову. Господин Бенедиктов всегда с особым удовольствием подписывал этот билет, прибавляя аттестацию, что Андрей Негорев ведет себя в отпуске, как во всех отношениях примерный мальчик.
- Душенька, голубчик, пойдем к Бенедиктову. Пойдешь? а? - являлся ко мне обыкновенно брат по воскресеньям.
Для того чтобы легче утащить меня из пансиона, он выставлял обыкновенно какие-нибудь приманки, вроде того, что мы отправимся куда-нибудь на кладбище, где будем варить кофе, или полезем на колокольню, где, может быть, нам позволят звонить, и проч. Раз брат меня известил, что мы будем кататься на лодке. С весьма понятной недоверчивостью я спросил брата о лодке.
- Уж это устроим, - объявил он. - Будет рыбная ловля.
- Кто же устроит?
- Я, Бенедиктов, Покровский и Семен. Поедешь? Сейчас и пойдем. Ступай просись.
Меня брало почему-то раздумье, не кончится ли эта рыбная ловля так же печально, как путешествие на войнишку.
- Что же ты? Ну! поедешь? - тормошил меня Андрей.
- Поеду. А где же лодка?
- Вот здесь в коридоре стоит: я на ней приплыл! - с досадой вскричал брат. - Поедешь, так поедешь, а не поедешь, так мы и без тебя уедем.
Я отпросился, и мы отправились, не совсем довольные друг другом. Брат, впрочем, никогда не сердившийся долго, скоро начал весело болтать о тех удовольствиях, которые представлялись нам на реке и за рекой. До Жидовской слободки от гимназии было довольно далеко, и я успел вдоволь наслушаться вкусных описаний жаркого и ухи, которую мы сварим из наловленной рыбы; для этого нужно только немного денег, и Андрей, всегда тративший свое жалованье в один день неизвестно на какие потребы, очень тонко намекнул мне, что я могу послать Бенедиктова за маслом, луком, говядиной и прочими приправами.
Маленькая каморка летом была гораздо веселее, чем зимой. Окно было выставлено, двери не запирались, и ветер гулял в ней, как дома. Впрочем, хозяева редко сидели в своей комнате, а больше наслаждались прохладой на дворе. Мы их застали сидящими на земле, около лестницы. Бенедиктов сшивал мочальной веревкой расколотое весло, и натянутая веревка оборвалась именно в то время, когда мы вошли. Красная голова Бенедиктова, красный кулак и кусок веревки, отпрянули назад, и он стукнулся затылком об стену. Все захохотали.
- Что же, скоро? - спросил Андрей, когда смех немного успокоился.
- Видишь, дело нейдет. С этими веслами мы потонем. Придется мне тебя из воды вытаскивать, - сказал Бенедиктов, принимаясь опять за работу. - Дай-ка вон сюда удилище-то. Видишь, какое я тебе удилище выстрогал.
Андрей взял удилище, отошел с ним и начал целить в нос Бенедиктову. Тот, красный как рак, наклонился над веслом и с яростью тащил коротенький конец веревки зубами, чтобы плотнее завязать узел. Семен вынул из ящика свои удочки и приделывал к ним грузила из оловянных солдатских пуговиц. Покровский, удивительно тупой малый, сидел на лестнице и смотрел на работу своих товарищей не то удивленными, не то сонными глазами, запустив руки в волосы и виски. По-видимому, он ничего не понимал и, удивленный до последней степени, обдумывал, что они такое делают.
- Ну, собираться надо, - сказал Бенедиктов, покончив с веслом. - Не дури - убью! - крикнул он на Андрея, который на этот раз попал ему в нос удилищем.
- А провизию, Бенедиктов? - спросил Андрей, красноречиво взглядывая на меня.
- Провизию купим дорогой.
Сборы были непродолжительны. Бенедиктов взвалил себе на плечи весла и удилища, Семен и Покровский захватили какие-то узелки с горшками и сковородками, и мы отправились. Андрей завладел левой рукой Бенедиктова и махал ею во все стороны, кривляясь рядом с своим другом.
- Ты, Бенедиктов, попом будешь? - спрашивал Андрей, размахивая длинной рукой Бенедиктова.
- Попом, - серьезно отвечал Бенедиктов, и оба они хохотали самым весёлым хохотом.
- И женишься? - спрашивал Андрей, почти повиснув на руке Бенедиктова.
- Само собой.
Они опять разражались хохотом.
- И дети у тебя будут?
- Само собой.
Когда мы дошли до лавки, Бенедиктов передал свою ношу Покровскому и отправился за покупками собственной персоной. Он очень любил стряпню и никому не доверял дел, касающихся кулинарного искусства.
- Черт знает, что-то плечо болит, - сказал Покровский, очевидно, намекая на то, что, совершив покупки, Бенедиктов может тащить весла на своих собственных плечах, которые ко всему тому вовсе не болят.
Но в ответ на это Бенедиктов раскатился хохотом, который гораздо приличнее было назвать грохотом.
- Спроси его, спроси его, Андрюха, - радостно толкал он брата локтем в бок. - Спроси его, как его отодрали в огороде!.. Вот брат! О-о-ох!
Бенедиктов отчаянно махнул руками и закатился, умирая от смеха.
- Что такое? расскажи, - пристал Андрей.
Но Бенедиктов не скоро собрался с силами.
- Видишь, - заговорил он наконец. - Видишь, подле нас есть двор. Ой, ой, ой, ой! и лазили мы туда дрова воровать…
- Как?
- Да так, через забор… забор-то у них набок покосился от нашей стороны… Туда соскочишь, а назад-то уж и не вылезешь. Вот что!
Бенедиктов опять замер от хохота.
- Зимой было холодно… ой! Мы и пустились на хитрости: привязали к столбу веревку; один слезет туда, накидает дров через забор и опять назад по веревке влезет… Вот! ох! Недавно мы вздумали кофе варить; вот Покровский и полез. Ой, ой, ой! Ну, влез, спрыгнул, а там ножичком - шасть, чирк: веревку-то и обрубили! Он, как крыса, заметался в ловушке… Ой, ой, ой, ой! Тот его спрашивает: "Зачем ты здесь?" - а он знай бегает по двору как угорелый… И начал тот его драть плетью.
Произнеся последнее восклицание, Бенедиктов остановился и чуть не задохся от хохота; он покраснел и начал тяжело кашлять.
- Ишь его захлестнуло! - с досадой сказал Покровский.
Это еще более усилило смех Андрея и Бенедиктова, так что мы должны были на несколько времени остановиться, чтобы дать им отдохнуть.
- Лопнете, - сердился Покровский, еще более разжигая их смешливость.
В этой веселой беседе мы незаметно дошли до реки, На песчаном берегу чернел целый длинный ряд лодок и плотов.
- Вот эта хороша будет, - сказал Бенедиктов, осматривая лодки. - Пусти, барчонок! Вот так.
И он с грохотом бросил на дно лодки удилища и весла.
- Это ваша лодка? - спросил я Бенедиктова, чтобы прервать мое неловкое молчание, которое, как я думал, было заметно для других.
- Нет, - отвечал Бенедиктов, начиная сталкивать лодку.
- А чья же?
- А черт ее знаат.
- А, Бенедиктов! - вскричал брат и брызнул в Бенедиктова водой.
- Вы садитесь на дно, в середку, - сказал нам Бенедиктов, - а мы будем грести. Садись, ребята!
Узелки были сложены, весла приправлены, мы сели и отпихнулись от берега. От реки стлался легонький пар, пахло студеной сыростью воды, вдали расстилалась зелень противоположного берега; но удовольствиями плавания и картин природы нам не пришлось наслаждаться: едва отплыли сажени две от берегу, как в лодке показалась течь.
- Ну, выбрал Бенедиктов лодку! - с хохотом вскричал Андрей, поднимаясь на ноги, так как вода потекла уже во всю средину лодки и сидеть было невозможно.
- Отливайте шапками, - посоветовал Бенедиктов, продолжая грести. - Вынь горшок и отливай смело. С вами Цезарь.
Отливать, однако же, не было никакой возможности; счастье Бенедиктова было меньше прочно, чем счастье Цезаря, которому он себя уподобил, и вода засвистела в лодку фонтаном. Бенедиктов бросил весло и начал было отливать, но, видя бесполезность своей работы, стал сбирать весла.
- Собирай пожитки и - вплавь. Сейчас потерпим кораблекрушение! - скомандовал он и бросился в воду. - Ура!
Я с радостью увидел, что Бенедиктов остановился на дне; вода не доходила ему выше плеч. Несмотря на это утешение, я глядел решительно потерянным. Андрей, хорошо умевший плавать, снял сапоги и выскочил вслед за Бенедиктовым.