Вообще, Олимпиада Васильевна представляла собой характерный тип чиновничьего мещанства и самого искреннего, бескорыстного раболепия перед знатностью, богатством и перед ходячими правилами приличия. Всю свою жизнь она посвятила заботам об устройстве приличной жизни, с приличной обстановкой. Жить, как живут вполне порядочные люди, было ее идеалом, и на осуществление его она потратила немало ума, энергии и изворотливости. Покойный ее муж, сперва мелкий чиновник, потом получивший хлебное место и дослужившийся до штатского генерала, был всегда под башмаком у Олимпиады Васильевны. Она, так сказать, вдохновляла его, поощряя к разным, не вполне законным действиям постоянными напоминаниями о детях, об их образовании, о будущем положении. И когда он умер, у вдовы осталось небольшое состояние, проценты с которого вместе с пенсией давали возможность Олимпиаде Васильевне жить прилично. Дети были на своих ногах и радовали сердце обожавшей их матери. Старшая дочь сделала недурную партию - вышла замуж за товарища прокурора, младшая - Женечка, только что окончившая гимназию, была хорошенькая, вполне благовоспитанная барышня, которая, конечно, не засидится в девушках; один сын служил чиновником, другой - офицером, и оба были добрые, почтительные сыновья, вполне свои, разделявшие взгляды матери. Один только Саша смущал Олимпиаду Васильевну. Он нигде основательно не устраивался, менял места, "воображал о себе", высказывая резкие, совсем дикие, по мнению Олимпиады Васильевны, взгляды, иронизировал, считая себя умником, и вообще держался особняком от семьи. И семья его считала каким-то "отщепенцем", могущим скомпрометировать фамилию Пинегиных. Олимпиада Васильевна любила его меньше других детей.
"Те люди как люди, а этот - совсем неладный какой-то… Что толку с его ума, когда денег не может заработать!" - не раз думала мать и молила господа, чтобы он вразумил сына. Однако дипломатическая Олимпиада Васильевна избегала давать сыну советы, тем более что он никогда денег у нее не просил, да, кроме того, она и побаивалась его языка, зная, что в ответ на ее наставления сын иронически усмехнется, а не то и вышутит ее же, старуху. И то случалось, что братьев он в глаза называл пошляками и по нескольким неделям после этого не показывался к матери.
Одним словом, этот Саша был больным местом Пинегиных и их многочисленных родных.
IV
- Ах, это вы, братец?. Даже испугали! - промолвила Олимпиада Васильевна, увидав на пороге комнаты своего брата, отставного полковника Василия Васильевича Козырева, высокого, худощавого старика, с продолговатым, сморщенным лицом, напоминающим лисью мордочку, на котором бегали маленькие и лукавые, точно что-то высматривающие глазки.
Этот "братец", которого Олимпиада Васильевна не очень таки долюбливала за его коварство и ехидное сплетничество, вошел бесшумно, словно подкравшись. Он вообще имел привычку появляться у родных всегда как-то незаметно и умел все высмотреть и разузнать частью из любопытства, а частью чтобы иметь материал для разговора у родственников, которым можно сообщить что-нибудь новенькое о других.
- Гулял и зашел проведать тебя, сестра. Не звонил: думаю, зачем беспокоить, и прошел через кухню, - отвечал полковник тихим, вкрадчивым, тоненьким голоском и троекратно поцеловался с сестрой. - Ну, как живешь? Надеюсь, у вас все благополучно, сестра? - прибавил полковник.
- Ничего себе, слава богу, братец. Живем себе помаленьку… Да что ж мы здесь?. Пожалуйте, братец, в гостиную… А вы как поживаете? - с приветливой улыбкой осведомилась Олимпиада Васильевна, выходя вслед за полковником из спальной.
- И я, родная, помаленьку… Что мне? Гуляю себе больше, пока ноги носят, да милых родных навещаю. Вот вчера у сестры Антонины был…
Войдя в гостиную, полковник воскликнул:
- И как же у тебя уютно здесь… прелесть!.. Право, лучше, чем у Антонины… С большим вкусом убрано…
Олимпиада Васильевна, хотя и знала коварство братца, тем не менее приятно осклабилась.
- А эта хорошенькая вазочка, видно, новая? Я что-то ее не видал, - продолжал полковник, подходя к столу и разглядывая вазу.
- Да братец… Катенька недавно подарила…
- Похвально… Почтительная дочь твоя Катенька… И муж ее славный человек… Я думаю, дорогая? - осведомился полковник.
- Не могу вам сказать, братец… Вот сюда, в кресло присядьте… Антонина здорова?
- Слава богу, все там здоровы, - отвечал полковник и после паузы прибавил: - А Леночке новую шубу сделали…
- Новую? Да у Леночки есть шубка и довольно приличная.
- Верно, Антонине показалось, что не хороша… Ты ведь знаешь Антонину? И какая, я тебе скажу, сестра, шуба!.
Олимпиада Васильевна, завидовавшая младшей сестре Антонине, у которой и обстановка была красивая, и лакей был, и дочь говорила по-английски, с живостью спросила:
- Какая же, братец, шуба?
- В семьсот рублей, - медленно произнес полковник, глядя с самым невинным видом на сестру.
- В семьсот рублей! - ахнула Олимпиада Васильевна и на секунду замерла от изумления.
- При мне деньги платили.
- И что же, действительно красивая шуба?
- Шикарная… Знаешь ли, ротонда - кажется, так называется? - ротонда из чернобурых лисичек, легонькая такая. А покрыта темно-зеленым плюшем и с пелеринками… Говорят, мода нынче - пелеринки… Прелестная шубка… Видно, у них лишние деньги-то есть!
- Откуда у них лишние деньги? - воскликнула волнуясь, Олимпиада Васильевна. - Положим, муж получает шесть тысяч.
- Семь, сестра…
- Хоть бы и семь. Так ведь на эти деньги не раскутишься, да еще с их привычками… За одну квартиру полторы тысячи платят… Антонина вечно жалуется, что им не хватает…
- Значит, заняли. Долги-то у них есть, я знаю, - конфиденциально, понижая голос, промолвил полковник. - Есть… Не по средствам живут… Любят форснуть. Вот хоть бы эта шуба? Ну к чему, скажи на милость, Леночке такая дорогая шуба? Положим, отец - тайный советник… Так ведь и ты, сестра, генеральша, однако и не подумаешь делать своей Женечке шубу в семьсот рублей… К чему?.
В эту минуту в гостиную вошли Женечка, недурная собой, полненькая, свеженькая брюнетка, и Володя, молодой, довольно пригожий офицер, остриженный под гребенку, высокий и стройный, с кольцом на мизинце и браслетом на руке. Он имел заспанный вид и протирал глаза.
- Вот и поздние птички явились, - ласково приветствовал молодых людей полковник. - Ну, здравствуй, милая племянница, здравствуй, мой друг Володя… Видно, вчера ужинал, а? - подмигнул глазом полковник.
- Было дело под Полтавой, дядюшка! - весело смеясь, отвечал Володя.
Дядя поцеловался с молодыми людьми, после чего они подошли к матери и поцеловали ее руку.
Мать с видимым восторгом любовалась своими птенцами.
- Про какую это вы шубку говорили, дядя? - спросила Женечка.
- Вообрази себе, Женечка, - сказала Олимпиада Васильевна. - Тетя Тоня сделала Леночке новую ротонду… Денег нет, а они ротонду…
- В семьсот рублей, Женечка, - досказал полковник.
- Ловко! - откликнулся Володя.
В Женечкиных глазах блеснул завистливый огонек, и она заметила:
- Тетя так любит Леночку… Недавно вот новое бальное платье ей сшила… И прелестная, дядя, я думаю, ротонда?.
- Разумеется. И деньги прелестные…
Олимпиада Васильевна бросила недовольный взгляд на полковника, что он своим разговором об этой "дурацкой ротонде" только смущает Женечку, и заметила:
- Это разве любовь настоящая!.. Просто пыль в глаза хотят бросить… Антонина воображает, что эти шубы да бальные платья помогут скорей найти Леночке жениха…
- А о женихах что-то не слышно! - вставил полковник.
- Еще бы… Леночка хоть и милая, а - сапог! - засмеялся Володя… - А кто на сапоге без хорошего приданого женится, а?
Олимпиада Васильевна бросила многозначительный взгляд на сына. "Дескать, не говори при дяде!" И то она уж пожалела, что сама дала волю языку из-за этой шубы. Братец ведь все передаст Антонине.
И Олимпиада Васильевна поспешила заметить сыну:
- Володя! Какие выражения! И ты неправду говоришь. Леночка хоть и не красавица, а прехорошенькая. Очень миленькая, особенно глаза у нее прелестные. Ведь правда, братец?.
Горничная вошла и доложила, что подан завтрак. Олимпиада Васильевна с обычным своим радушием пригласила братца позавтракать чем бог послал.
- Посидеть с вами - посижу, а есть не стану… Боюсь, сестра… У тебя всегда все так вкусно, а у меня, сама знаешь, катар…
- Отличное средство есть против катара, дядюшка! - проговорил Володя.
- Какое, мой друг?
- Три рюмки перцовки перед каждой едой, вернейшее средство! - рассмеялся Володя.
- Шутник ты…
- Нет, в самом деле попробуйте… Мамаша, а разве водки не полагается сегодня?.
Олимпиада Васильевна достала из буфета графинчик, бросив меланхолический взгляд на Володю.
Завтрак был вкусен и обилен, и полковник, несмотря на катар, отведал и маринованной осетринки и телячьей котлетки, не переставая рассказывать о том, как он сегодня утром был на Сенной и приценивался к провизии, как потом встретил богатые похороны и узнал, что хоронили купца Отрепьева, оставившего пятьсот тысяч, как потом прошел на Большую Морскую…
- И знаешь, сестра, кого я встретил?
- Кого, братец?.
- Твоего Сашу… Стоит у витрины и брильянты рассматривает… - Что, он разве больше не служит?.
Олимпиада Васильевна встревожилась.
- Он, может быть, на службу шел…
- Едва ли… Служба его совсем в противоположном конце. Да и двенадцатый час был.
- Странно… разве дело какое, что он не пошел на службу…
- То-то и я подумал… Но ежели дело, к чему разглядывать брильянты?