- Ну вот погоди, - говорит Александра Петровна, - на Рождестве мы тебя ещё супом с гусиными потрохами угостим.
- Вот чудесно! - восторженно откликается Наташа.
- Как заль, Натка, стё ты только на пляздник плиехала; позиля бы у нас подольсе, - сказала бабушка.
- Ой, бабушка, я и так долго! До праздника целых девять дней, да все Святки. Ещё и вам надоем и сама соскучиться успею.
- Нам-то не надоес, а лязве вот тебе-то с нами-то надоест, - сказала немного огорчённым тоном бабушка и добавила: - Да на Святках-то весело будет: гости будут, плиедут и Надя, и Оля, и лебятиски из Петелбулга, Зенька с Володей.
- Ну да, бабушка, знаю, знаю: к детям приедут и ещё дети, начнутся святочные игры, ёлка, - все это очень мило, весело, прелестно, но… но…
По лицу Наташи пробежала лёгкая тень как бы мелькнувшего перед ней призрака скуки, и она с немного иронической улыбкой, резко меняя свой восторженный тон на скучающий, сказала;
- Все это так знакомо-перезнакомо, так пригляделось, все эти празднования праздников.
- Разве тебе, как художнице, не интересны такие впечатления? - вставила своё замечание Анна Петровна.
Наташа просто, задушевно ответила:
- Нет, тётя.
- Так что же интересно? - с лёгким оттенком уязвлённого самолюбия спросила Анна Петровна.
- О, многое другое, тётя! - воскликнула Наташа и, снова оживляясь, заговорила с возрастающим увлечением: - Живой, творческий труд - вот что интересно! А не интересно все, что избито, истрёпано, что стало банальным. Я лично потеряла всякий вкус к тому, что называется праздниками. Мой праздник только в труде, за работой. Вся моя жизнь - праздник!
- Ну да, - снисходительно произнесла Анна Петровна, с разочарованием качнув головой, - если… так…
А Наташа горячо продолжала:
- Я сама создаю праздник себе и другим своей работой. И на этом пути я жажду новизны. Новизны впечатлений, новизны настроений. Я бегу от всего, что нарушает моё творческое настроение.
Лина с неопределённой задумчивостью как-то кротко произнесла:
- Бежишь и от нас - с нашей работой и заботой и с нашими праздниками…
Наташа взглянула на неё, и ей вдруг стало жаль сестру, в глазах её мелькнула ласковая грусть. Мягко, задушевно она сказала:
- Родные, хорошие мои, я не бегу, я приехала к вам больше чем на две недели. Ведь это же страшно долго! Целая вечность. В это время я успею все вам рассказать, вы все расскажете мне. Дальше у меня уже больше ничего не останется.
Точно соскучившись даже и говорить-то об этом, она опять резко переменила тон и, вся ликующая, восторженная, с пафосом, но быстро-быстро произнесла:
- И я помчусь за запасом новых впечатлений туда, где кипит мировая жизнь! Помчусь в мой Париж, где каждый новый день родит новую идею, новую красоту, новую гармонию, где жизнь горит и блещет, как алмаз, переливаясь всеми цветами радуги!..
- Дай твою тарелку, - сказала Наташе Александра Петровна, беря с только что поданного горничной блюда кусок жареной курицы.
- Merci, мама, - сказала Наташа и, обласкав улыбающимся взглядом сочную, белую грудинку, положенную ей матерью, она слегка покачала головой и с шутливым сокрушением произнесла: - Одна из ваших воспитанниц, тётя? Бедная куринька!
И Наташа взглянула на Анну Петровну.
Та улыбнулась.
- Какая она вероятно была ласковая. За вами по двору ходила, кудахтала… Правда, тётя?
Анна Петровна усмехнулась:
- Может быть.
- А вы и не заметили! - с шутливой укоризной сказала Наташа. - У вас сколько их?
- Сейчас с полсотни.
- Ах да, тётя! - спохватившись, сказала с улыбкой Наташа. - Я хотела вам рассказать давеча анекдот. Слушайте: мне рассказывали, что какой-то богобоязненный помещик, из истинно-русских, решил, что если уж исправлять нравы, так во всем. И ввёл законное единобрачие у себя в курятнике. Из проволочной сетки устроил клетки и в каждую посадил во курице с петухом.
- Н-но?.. Натка, ты влёс? - отозвалась бабушка!
- Нет, бабушка. Мне рассказывали.
Александра Петровна с улыбкой, но ворчливо заметила:
- Охота такой вздор повторять.
Наташа возразила:
- Мама, на свете все бывает. А в особенности в наше время.
- В наше время девушки таких анекдотов не рассказывали.
- Да что же тут, такого, мама? Это рассказывал у нас в классе один из учеников, у него у самого имение рядом с тем помещиком. Он уверял, что это истинная правда и что помещик находил, что так куры больше яиц нести будут.
- Какой вздор! - возмутилась Анна Петровна.
- Тётя, я ничего в сельскохозяйственных рецептах не понимаю! - иронизировала Наташа. - А мы только все немало смеялись, что помещиковы дочки будто бы рассказывали, что половина кур подохли. Вероятно, куры способны только нести яйца, а не способны к семейной жизни.
Улыбнулась бабушка, улыбнулась Лина, улыбнулась и Анна Петровна и, обгладывая куриную ножку, сказала пресерьезным тоном:
- Очень вероятно.
С минуту, занятые едой, все помолчали. Потом Александра Петровна сказала:
- Хорошими рассказами вы там занимаетесь в вашей школе.
- И такими ли! - звонко рассмеялась Наташа. С лукавой улыбкой посмотрев на мать, она добавила: - Я думаю, мамочка, и вы в институте были не без греха.
- Так ведь мы были одни барышни, а вы там вместе с учениками.
- Так что же, мамочка. Мы привыкли в одном классе рисовать голых натурщиков и голых натурщиц. Мы не видим в этом ничего дурного, и, если мы в разговорах называем иногда вещи своими именами, так, право же, мама, все это очень-очень прилично, и как бы тебе это сказать… это и чисто, и чистоплотно.
Она стала вдруг серьёзна и углубилась на минуту в еду. И сейчас же, так же серьёзно и очень выразительно, как бы отвечая на какую-то свою мысль, сказала:
- У нас нет фарисейства. Мы открыто называем предрассудки предрассудками, и не делаем ничего тайного, чего не посмели бы сделать явно.
На минуту опять общее молчание.
Заговорила бабушка:
- Да ты зацем опять была в сколе-то, Натка? Ведь ты усь коньциля.
- Я же писала вам из Петербурга, что приехала сдать отчёт о своей заграничной поездке за первый год. Теперь опять получила деньги и еду на второй.
- Да, да, я и забыла. "Девичья" память-то, - пошутила бабушка. Помолчав, спросила: - Ты сто зе, опять в Палис?
- В Париж, бабушка.
- И надольго?
- Навсегда, бабушка.
- Н-но! Ну, усь и навсегда. Плиедесь когда-нибудь к нам-то.
- Ещё бы, бабушка, летом же приеду.
- Ну, то-то! Эх, кабы у меня ноги не болели, и я бы с тобой в Палис поехаля.
- Поедемте.
Бабушка сокрушённо качнула головой:
- Нет усь, куда усь! Цево тут людям месять зить. Умилять сколя надо. Вот ты там будесь в Пализе-то, мне и писи. А я буду думать, как будто это я сама там. Ты мне все писи.
- Что же ты теперь будешь делать в Париже? - спросила Александра Петровна.
- Ещё хорошенько не знаю, - ответила Наташа. - Думаю начать писать какую-нибудь картину.
- А твои офорты, гравюры?
- Да, конечно и это. Но это я теперь делаю только для школы.
- А ты мне ещё писала с таким увлечением о твоих офортах, - сказала Лина. - И правда, те рисунки, которые ты мне прислала, они были прелестны. Ты говорила, что у тебя там есть какая-то своя печатная машина?
- О, да, да, - с какой-то наивной небрежностью и точно торопясь, ответила Наташа, - но теперь меня уже влечёт другое. Я почувствовала в себе силы. Настоящее искусство - только в красках. У Штиглица я занималась живописью как бы мимоходом. У нас ведь там все больше к прикладному искусству тяготеют. Ну и у меня не было веры в себя. Теперь пробудилась. В Париже я познакомилась с одним художником. Он тоже офортист и чудный преподаватель по офорту, но пишет и масляными красками. Как офортист, он - профессор; как живописец - он ещё только "ищет себя". Меня так увлекли его искания, что я сама попробовала писать тоже. И он одобрил.
- Что же ты пишешь: пейзажи или жанр?
- Пока только пейзажи, но пробовала писать и лица.
- И что же, удачно?
- Да. Улавливаю сходство.
- Натка, ты написи с меня польтлет, - сказала бабушка шутливо, но так, что в её тоне послышался страстный каприз старого ребёнка.
- Непременно, бабушка! Я сама об этом думала, когда ехала сюда. Ведь я с собой взяла все: и кисти, и краски, и полотна. А мольберт мы тут как-нибудь соорудим.
- Да твой старый цел, - сказала Лина.
- Да, я и забыла.
- Вот холёсё-то, - обрадовалась бабушка.
- Ну, Наташа, у нас сегодня пирожное неважное, - сказала Александра Петровна, когда на стол подали печёные яблоки. - Тебя сегодня не ждали, и ничего другого сделать не успели. Вот завтра…
- Мама, да разве я такая избалованная! Что ты! - тоном ласкового упрёка прервала её Наташа.
Александра Петровна любовно поглядела ей в глаза:
- Я хочу, чтоб ты "ощущала радость бытия".
Наташа притянула к себе её руку и поцеловала её:
- Мамочка, мне здесь все хорошо, все радостно! Я страшно люблю печёные яблоки! Да ещё со сливками. Довольно, довольно, мамочка, куда ты! Неужели ты думаешь, что я выпью целый стакан? Боже, какие вкусные сливки, - вот что значит свои-то!
Бабушка сказала:
- И яблоки свои. Ныньце холёсий-холёсий был улозяй на яблоки.
- Это все ты, Лина, заведуешь этим? - сказала Наташа, обращаясь к сестре.
- Да, - просто, но с чувством удовлетворения сказала Лина. - У меня нынче был очень удачный год. Мы одних яблоков продали на тысячу рублей.