- Прекрасно-с. Но в заключение я хочу сказать еще одно слово. Шесть тысяч - в случае выигрыша, полторы - в случае проигрыша. C’est à prendre ou à laisser.
- За что ж в случае проигрыша-то?
- За труд-с, почтеннейший Алексей Степаныч! за труд-с!
- Какой тут труд, сделай милость! Ты с утра до вечера рыскаешь да языком отбиваешь, так для тебя даже лучше, если за дело малость присядешь! Может, язык-то у тебя и поостепенится маленько!
- Это уж мое дело. Штука не в том, велик или мал мой труд, а в том, что на него существует требование. Я вчера два дела взял, сегодня утром одно наклюнулось; кроме того, у меня на руках два конкурса, да в десяти коммерческих домах я юрисконсультом состою… стало быть, мой труд ценится-с! Однако pardon, я заболтался. До обеда мне еще в пяти местах побывать нужно. Ежели надумаете - пожалуйте. Каждый день утром, кроме праздников, у меня от десяти до двенадцати прием. Au revoir.
Он подал Молчалину руку ладонью вверх, почти неприметно кивнул мне головой и поплелся развальцем в переднюю. Алексей Степаныч последовал за ним, и я слышал, как на прощание он сказал ему:
- Говорил я тебе, Балалай Балалаевич, что быть тебе в местах не столь отдаленных… и будешь!
Я взглянул в окно: у подъезда стояла великолепная пара серых, запряженная в коляску. Балалайкин вскочил в экипаж, разлегся на подушках и помчался.
- Каков? - обратился ко мне Алексей Степаныч.
- Недурен. Но воля ваша, он на Репетилова не похож!
- А кто их знает, мой друг. Говорили, будто тут и Удушьев вкладчиком был… Ведь и в наше время бабочки-то слабеньки бывали! Да это еще что! Это больше по части легкомыслия! А вот ты бы на Клеща взглянул! Того я - боюсь!
- А что?
- Да то, что вот хоть бы в настоящем случае; уж он бы не уехал, как Балалайка! Он бы заставил с собой покончить!
- Как так "заставил" бы?
- Да так вот: глаза бы отвел. Тот и обедать остался бы, и у Анфисы Ивановны руку поцеловал бы, и с Павлинькой насчет "родов и видов" поговорил бы, и Леночке табакерку с музыкой подарил бы, да и насчет вознаграждения не стал бы спорить…
- Так что ж вы! - обратитесь к нему!
- То-то и есть, что он взять-то дело возьмет, да сейчас же с ним - к Загорецкому! Тот у него Софью-то Павловну и купит!
- Ах, боже мой!
- Да, мой друг, в распутное времечко пришлось нам век доживать. Ходишь, это, по белу свету ровно оплеванный. По улице идешь - к сторонке жмешься, в общество попадешь - в уголку на стульце сядешь. И смотрят на тебя все как-то дико, словно совсем ты не туда попал, где тебе быть надлежит. А впрочем, ведь нам с тобой людей не исправить, а жаркое, пожалуй, и подгорит, коли дольше болтать будем. Обедать! - крикнул он в дверь.
Через пять минут мы уже сидели за обедом. За едой дурное впечатление, произведенное Балалайкиным, изгладилось совершенно. За столом было шумно, свободно и весело. Алексей Степаныч ел очень исправно, что не мешало ему, однако, и беседу вести; дети тоже кушали с большим аппетитом, но при этом ни одной минуты не сидели смирно: шептались друг с другом, делали друг другу таинственные знаки и громко-громко смеялись. Разговор сначала вертелся около хозяйственных вопросов, а потом мало-помалу перешел и на почву современности.
- А помните, Алексей Степаныч, вы обещались вразумить меня насчет современного направления? - напомнил я.
- Вразумить - отчего не вразумить! Только я, признаться, и сам в нынешних делах мало понимаю!
- Что ж так?
- Да так уж… Ведь ты писатель?
- Гм… что это вам вздумалось напомнить?
- А отчего бы и не напомнить! Стыда тут нет. В наше время в писателях-то даже славу отечества видели… Помнишь Грибоедова, Александра Сергеича, - ведь тоже писатель был! Конечно, не всякому Грибоедовым быть, а все-таки… Впрочем, я не к тому веду речь, чтоб тебе о твоем писательстве напомнить, а вот к чему: знаешь ты, что такое "период"?
- Конечно, знаю.
- Ну, так вот я тебе что скажу. Коли затеял ты период написать, то, конечно, так уж и пригоняешь, чтоб его как следует в конце закруглить. Начнешь, например, с "так как" - дальше у тебя непременно будет "то"; начнешь с "хотя" - дальше будет "но". Так ли, сударь?
- Кажется, что так…
- Ну, вот видишь ли! А в современном-то нынешнем направлении вот этого именно и нет. "Так как" и "хотя" - в полной силе состоят, а "то" и "но" - в умалении, а не то так и совсем в отсутствии!
Определение это, на первый взгляд, показалось мне настолько остроумным, что я и сам поддался ему. А ведь и в самом деле, и "то" и "но" в умалении! невольно подумалось мне. Однако, вникнув в дело ближе, я нашел, что в мнении Алексея Степаныча кроется известная доля односторонности, которую я и решился исправить.
- Ваше замечание очень метко, - сказал я, - но едва ли оно исчерпывает предмет вполне. Я, по крайней мере, имею основание полагать, что в некоторых случаях даже лучше, ежели периоды не имеют полной синтаксической округленности.
- Ну, уж это странный вкус у вас, сударь!
- Нет, это не личный мой вкус к синтаксической безурядице, а просто инстинкт самосохранения.
- Самосохранение-то как же тут попало?
- Очень просто. Помните, в тот раз, как мне приходилось туго и вы пришли мне на помощь - чем вы меня из беды вызволили?
- Чем, например?
- А тем именно и вызволили, что начатой период без округления оставили. Согласитесь, что если бы в ту пору Сахар Медович период-то свой округлил, - вряд ли бы мне сегодня у вас обедать!
- Да! так ты вот об чем? случай-то этот вспомнил?
- Нет, я не об одном этом случае говорю, а вообще… Вспомните-ка, Алексей Степаныч, один ли такой казус с вами был, где вы, вместо округлений, "обстановочки" разные придумывали?
- Мало ли со мной случаев было - и не перечтешь! Вот даже намеднись - призывает он меня к себе и говорит: "Так как, говорит, наблюдения за современным настроением умов обнаруживают, что превратные толкования"… Да, к счастию, на самом этом месте курьер с письмом от метрески подоспел… ну, он и бросил период без округления!
- А как вы думаете, если бы не случилось этого письма, в каком бы смысле ваш Сахар Медович свой период округлил?
- Поход бы, вероятно, против обывателей объявил. Да, мой друг, есть в твоих словах правда! есть! Оно, конечно, странно начала без концов слушать, а как подумаешь…
- Не наоборот ли, Алексей Степаныч? не правильнее ли будет сказать, что нам чаще концы без начал выслушивать приходится? По крайней мере, что до меня, то мне именно сдается, что в тех "периодах", о которых мы с вами повели речь, совсем не "то" и "но" в отсутствии, а именно "так как" и "хотя".
Вместо ответа Алексей Степаныч взял меня за локоть и крепко пожал его, как бы заявляя о своем сочувствии.
- Знаете ли что! - продолжал я, поощренный этим вниманием, - вот вы прошлый раз, встретясь со мной, на молодых чиновников жаловались, что они к "делу" не прилежны, больше тем занимаются, что папиросы курят да из "Мадам Анго" мотивы насвистывают. Конечно, с точки зрения производительности труда, они поступают неправильно. Но ведь, с другой стороны, представьте себе, что вдруг, по мановению волшебного жезла, эти люди перестают курить и свистать и все разом присаживаются вплотную за дело… ведь это что ж такое будет!
- Да, да, да! Вот и сами они то же говорят! Подойдешь, это, к ним иногда: шалберничаете, мол, вы, господа молодежь! А они: да разве лучше будет, коли мы всписываться-то начнем?
- Вот видите ли! Положим, что они не серьезно это говорят, а больше лень свою оправдывают, однако и в этой лени есть что-то такое… провиденциальное!.. - Сообразите же теперь! в одном месте лень, в другом - метреска, в третьем - еще случайность какая-нибудь - смотришь, ан "периоды"-то и остаются без округления!
- Однако, не любишь ты этих "периодов"! Ну, а вы, молодые люди, какого на этот счет мнения? Ты, Павел Алексеич! как ты об этих периодах полагаешь?
Я заметил, что, покуда мы вели эту беседу, молчалинская молодежь не обращала на нас никакого внимания. Даже взрослые молодые люди, как Павел и Соня, - и те держали себя особнячком, не только не вмешиваясь в разговоры старших, но даже и не прислушиваясь к ним.
- Что такое? Об чем вы, папенька, спрашиваете? - отозвался Павел Алексеич, застигнутый врасплох.
- А ты бы, мой друг, и прислушался иногда! Ведь старшие-то не всё одни пустяки говорят!
- Ах, папенька! вы ведь знаете, что я не интересуюсь этим!
- Чем "этим"-то?
- Да вот… внутреннею политикой этой… мероприятиями…
Павел Алексеич как-то загадочно улыбнулся и, обратясь к сестре, начал шептаться с нею, как бы возвращаясь к прерванному разговору. Алексей Степаныч укоризненно покачал на него головой.
- Вот они, молодые-то люди наши! - сказал он, - никакого в них к жизни внимания нет, все где-то витают, в эмпиреях каких-то!
- Вот уж извините! - обиделась Софья Алексеевна, - это вы в эмпиреях живете, а мы признаем только действительность, или, лучше сказать…