- До конца турнира время есть. Сейчас будущие теща и свекровь договорятся о подробностях, поставят в известность будущего мужа, выслушают гневную нотацию будущего свекра, потом отправят гонца с письмом будущему тестю, чтобы он выпустил пар за недельку до того, как прибудут молодые. У него намного больше пряностей, чем влезет в галеру, а продать надо будет очень быстро. Уцелевший остаток Вашего груза продадите здесь, в Ферроне. Вашему грузополучателю предложите встретиться где-нибудь на западном побережье, чтобы не огибать всю Италию по пути в Венецию. Заодно избежите венецианских налогов.
- Замечательно! - искренне обрадовался Габриэль, - у меня тогда всего два маленьких вопроса: к кому мне обращаться в Кастилии и что Вы попросите взамен за информацию?
- Я попрошу всего лишь, чтобы Вы исполняли свои новые почетные обязанности так, как подобает рыцарю чести. Хотя бы в отношении моего мужа.
Макс скромно кивнул. Деловая беседа проходила как-то мимо него, и он уже начал зевать.
- Полагаю, меня это не затруднит, - ответил рыцарь чести, - я думал, Вы попросите большего.
- Зачем? - нашел возможность высказаться Макс, - честный бой меня устраивает как нельзя лучше. Намного большая опасность исходит от нечестного боя, если кто-нибудь покалечит меня подлым приемом при попустительстве судей, или если меня на ровном месте обвинят в применении запрещенных приемов.
- Понимаю, - ответил Габриэль, - а что насчет моего первого вопроса?
- Я дам ответ по окончании турнира, - ответила Шарлотта.
- Какие гарантии Вы можете дать? Если я выполню свою часть договора…
Макс хлопнул в ладоши.
- Замечательно! Рыцарь чести торгуется, чтобы честно выполнить свои прямые обязанности!
Габриэль не нашел, что возразить. Шарлотта была готова к такому повороту событий.
- У меня есть для Вас небольшой подарок, Габриэль.
- Подарок?
- Что бы Вы выбрали, провести ночь с красавицей при условии, что об этом никто не узнает, или чтобы все узнали, что Вы провели с ней ночь, и ей понравилось, пусть это и не правда?
Габриэль не сразу подобрал ответ, но ответ, как оказалось, был и не нужен.
- Не задумывайтесь, - опередила его Шарлотта, - я решила за Вас. С сегодняшнего дня пойдут слухи, что Вы лучший любовник из всех рыцарей на этом турнире. В том числе и поэтому все дамы, не считающие себя связанными узами брака, поддержали Вашу кандидатуру. Вы услышите про себя много нового, но, если не будете удивляться и поведете правильную игру…
Если бы каталонец стоял, он бы сел прямо на этом месте. Сказать такое при муже…
- Думаете, меня будут волновать слухи? - Макс правильно понял его удивление, - Я-то отлично знаю, что я здесь самый лучший и моя жена ни на кого меня не променяет.
"Какая самоуверенность!" - подумал Габриэль, - "Он выиграет этот турнир. По крайней мере пеший, а если его конь похож на своего хозяина, то и конный".
- Это больше, чем хороший ход, это стратегия, - уважительно сказал Габриэль Шарлотте.
- Мужчины любят сравнивать жизнь с игрой.
- Разве не похоже? - поднял бровь каталонец, - Жизнь это игра вроде шахмат, а мы в ней фигуры и пешки.
- Война, может быть, и похожа на шахматы, но в жизни все не так, - поправила его Шарлотта, - в жизни на одной доске играют десять игроков, каждый против всех. Половина фигур делает ходы под доской, а некоторые фигуры из видимой половины сами становятся игроками.
8. Несчастный келарь
Фехтовальное братство святого Марка существовало в Европе уже полтораста лет и, что удивительно, пользовалось всеобщим одобрением и никому не мешало, несмотря не то, что его уставной деятельностью была наука убивать, а его целевой аудиторией - средний класс.
В Италии были свои традиции фехтования, но Итальянские войны сильно поспособствовали культурному обмену. В итальянских доспехах появились латные горжеты и рифленые кирасы, в итальянской моде - буфы и разрезы, а в итальянском фехтовании - братство святого Марка. В Ферроне филиал братства открыл Франческо Уццано, заработавший звание фехтмейстера за двенадцать лет, прожитых во Франкфурте.
Бартоломео ни разу не был в школе фехтования, но из исповедей горожан знал, что таковая в городе существует. Из исповедей он мог знать все, что происходит в городе, если бы взял себе труд все это запоминать. По здравому размышлению, он предложил Патеру и Быку компромисс: обучать желающих боевым искусствам в предназначенном для этого месте, а не в божьем доме. Швейцарцы с удовольствием согласились.
Скромный булочник, как можно было догадаться по его действиям в Швайнштадте, не всегда занимался мирной работой. Много лет назад, когда дядюшка Бык обучался практической механике во Франкфурте, он с честью прошел вступительные испытания братства святого Марка и посвятил добрых полтора десятка лет сначала обучению в братстве, а потом и преподаванию. Бык вернулся домой в почетном звании фехтмейстера, хотя по природной скромности никогда этого не афишировал.
Напоминанием о тех временах был перстень с гербом братства, предъявив который, толстяк не только получил разрешение преподать урок монахам в тренировочном зале братства, но и был приглашен на семинары по боевым искусствам. Марковы братья планировали во время турнира каждый день устраивать разбор поединков и обсуждение техники бойцов.
Вечером перед открытием турнира Патер и Бык провели занятие для послушников и марковых братьев и, не нарушая монастырского распорядка, отправились из западного предместья обратно, чтобы успеть до закрытия городских ворот. С моря дул легкий ветерок, из окон пахло едой, по улицам прогуливались влюбленные парочки. По пути попадались мужчины, оживленно обсуждавшие рыцарей, лошадей и доспехи, и женщины, обсуждавшие дам и наряды.
Попадавшиеся навстречу духовные лица, как правило, тучные, холеные, с модными прическами, в богатых одеяниях и с огромными золотыми крестами оглядывали скромного пожилого священника свысока. Патер в ответ хмурился и ругался шепотом, поминая грех гордыни и чревоугодия. Бык не обращал особого внимания на безоружных пешеходов, сколько бы золота на них ни было, и прокладывал себе путь широкими плечами и внушительным брюхом. Оба думали о своем, первый - о проблемах морали и нравственности в Римской католической церкви, второй - о завтрашнем разборе турнирных боев для молодежи из Братства.
На последнем перекрестке, выходя из узкого переулка на ведущую к воротам улицу, шириной аж в десять футов, Бык случайно сбил одного из местных "символов гордыни и чревоугодия". Столкнувшись с набравшим скорость швейцарцем, монах отлетел на пару шагов и чуть не оказался под копытами огромного рыцарского коня, если бы Бык не поймал его за рукав. Священник пошатнулся и упал швейцарцу на грудь. От преподобного несло выпивкой как из винной бочки, он едва стоял на ногах, а по его толстым щекам текли крупные слезы.
- Эй ты, жирный, не трожь нашего приятеля! - крикнул Быку с другой стороны улицы прохожий, в котором человек с мало-мальским жизненным опытом легко узнал бы разбойника. Чего-чего, а преступных элементов в городе было с избытком. Вот и у этого за спиной стояли еще трое.
- Че? - прогудел в ответ швейцарец, левой рукой прижимая к себя падающего священника, а правой нащупывая на поясе баселард.
Автор не берется дать точный перевод на средневековый итальянский русского "Че?", которое является не столько вопросом, сколько универсальным ответом в виде риторического вопроса. Но в переводе на русский мысль, которую выразил Бык, звучала бы именно так.
По всей видимости, разбойники шли за пьяным монахом уже давно, но улицы до сих пор были достаточно широкие и многолюдные, и по пути им не попалось место, где бы можно было тихо затолкнуть жертву в угол и ограбить.
Рыцарь на своем огромном коне проехал мимо, прошли в разные стороны еще несколько человек, и разбойники направились к Быку, вытаскивая оружие. Порядочные горожане, подходившие к перекрестку со всех трех сторон, элегантно развернулись и, как ни в чем не бывало, зашагали в других направлениях.
Баселард против четырех полноценных мечей не оружие. Но Бык точно знал, что бегает намного хуже, чем сражается. К тому же он был швейцарцем. Поэтому толстяк аккуратно посадил попа на мостовую и отступил на середину главной улицы, держа в правой руке кинжал, а в левой свой берет из толстого сукна. Будь у него меч, он бы отступил обратно в проулок или к стене, но с кинжалом против мечей не стоило лишать себя маневра.
Шаг назад, еще шаг. Швейцарец не дурак, чтобы атаковать первым, и не трус, чтобы звать на помощь. Но и четверо чувствовали, что он не дурак и не трус, осторожно наступали плечом к плечу, перегородив всю неширокую улицу.
Черная сутана - хорошая маскировка в сумерках. Когда Бык отступил по широкой улице, Патер остался стоять в темном переулке и, выбрав момент, ударил посохом снизу вверх по руке ближайшего бандита. Меч вылетел вверх, а Патер сделал выпад и пробил горло обернувшемуся второму. Обезоруженный разбойник схватился за посох, но Патер ударил его левой рукой по почкам и правой поддых, выдернул посох из рук падающего и отпрыгнул обратно. Третий бандит отвлекся на Патера и несколькими взмахами меча заставил того отступить вглубь переулка. Бык прыгнул на четвертого.
Меч разбойника пробил набивку на левом рукаве насквозь и чиркнул по могучему бицепсу швейцарца. Бык через берет схватился левой рукой за лезвие меча, а правой попытался достать врага кинжалом. Не получилось - тот отпрыгнул и дернул на себя меч, разрезая берет. Получилось другое - его товарищ, отвлекшийся на Патера, снова повернулся к Быку, а Патер воспользовался моментом и в длинном выпаде пробил бандиту затылок острым концом посоха.