Про двух ведьмаков, которые плохо начали, и одно чудовище, которое плохо кончило.
Алексей Вячеславович Зубков
Скажу, что упал с моста
В маленьком швейцарском городке была маленькая каменная церковь, и при ней был тощий священник весьма праведного вида, который сам латал церковную крышу и сам расписывал церковные стены.
В один прекрасный день после обедни, но перед вечерней, патер достал кисти и краски и продолжил работу над недоделанным "ноевым ковчегом". На простенке между окнами уже был нарисован седобородый старец, пинками загоняющий на угловатую баржу свирепого медведя. На палубе медведя встречали еще с десяток зверей. Судя по размерам корабля и фигурок, художник намеревался изобразить весь известный ему животный мир, правда, познания в зоологии имел весьма скромные и срисовывал откуда Бог пошлет. Поэтому собака, овца и корова были как живые, а грифон и единорог получились откровенно геральдического вида.
Преподобный, выглядывая в окно, неспешно внес в анналы истории жирного соседского кота и почесал затылок, прикидывая, кого бы изобразить следующим. Обернувшись на шорох, он увидел, что в церковь заглянул на огонек упитанный местный житель.
- Здравствуй, твое преподобие, - по-дружески обратился гость к священнику, - хочешь хлебцев на пивной закваске?
- Здравствуй, раб Божий, - кивнул в ответ преподобный, слезая со стремянки, - не откажусь. С чем пожаловал? Согрешил? Или желаешь помочь в богоугодном деле?
- И то, и другое, и хлеба принес, - ответил прихожанин. - Посмотрел я на твою работу и откопал дома вот эту картинку. Слава Богу, что дети раньше не нашли.
С такими словами гость достал из-за пазухи пожелтевший кусок пергамента и показал священнику, загнув нижний край.
- Неплохо, - протянул патер, критически разглядывая рисунок.
На листе был в полный рост скупыми штрихами изображен собеседник, но лет на пятнадцать моложе. Левой ногой он попирал нечто, скрытое загнутым краем листа.
- Есть у меня одна история, которую так и тянет рассказать, но никак не могу, - сказал прихожанин. - Во-первых, мне не поверят, во-вторых, рассказывать ее опасно. Я тогда нанес обиду не кому-нибудь, а баварскому герцогу и самому императору, да еще одному австрийскому рыцарю, но это уже ерунда.
- Это тот самый кинжал из Грансона? - присмотрелся к картинке священник. - Значит, дело старое, еще до твоей свадьбы. Ты ведь мне все эти годы исповедался, как получилось, что я эту историю не знаю?
- Так там грехов-то серьезных и не было, - пожал плечами прихожанин. - Даже не убили никого.
- И не пограбили, и не пожгли? - удивился священник.
- Было немножко, - вздохнул прихожанин, - так ведь от всей души ради богоугодного дела.
- А подробнее?
- Ты не поверишь…
- Отчего же опять не поверю? Ты почтенный отец семейства, честный ремесленник. Что ты тогда такого натворил, чтобы тебе не верить?
Прихожанин отогнул нижний край листа.
- Матерь Божья! - священник вздрогнул и перекрестился. - Это что за богомерзкое создание? Или это аллегория какого-то порока? Любопытства?
- Это не аллегория, - вздохнул прихожанин. - Чтобы ты поверил, давай ты меня как бы исповедуешь. Не буду же я на исповеди врать.
Преподобный вытер руки ветошью, накинул на шею столу и предложил пройти в исповедальню.
- Было дело в год моей свадьбы, - начал рассказывать прихожанин.
Я тогда возвращался домой из Праги. Денег и времени у меня хватало, так что я еще и в Вену заглянул. Там у марковых братьев всегда была хорошая база. И поучиться есть у кого, и гостиница своя. Провел я у венцев пару недель, скрестил мечи с тамошними фехтмейстерами, да и собрался дальше. А вместе со мной собрался в путь еще один парень. Альбрехт, живописец из Нюрнберга. Хотя и человек искусства, а не белоручка. И борец, и фехтовальщик. Скуповат, правда, но зато талантом его Бог не обидел. Эта картинка - его работа.
Погрузились мы с ним на кораблик и добрались по Дунаю до Пассау. Мне дальше надо было домой через Инсбрук, а ему в какой-то городишко на берегу Инна. По реке оно может и разумнее бы было, только не люблю я эти посудины, укачивает меня. Купили мы пару мулов и поехали берегом. Дня не прошло, останавливает нас стражник на дороге.
- Стоять! Сегодня проезда нет! И завтра нет! Все в объезд!
- Вот же беда, - огорчился Альбрехт, - почти приехали, к ночи бы на месте были. Поворачивай, Якоб, поедем другой дорогой.
Я промолчал. Можно бы было стражнику денег дать, да Альбрехт не захотел, а мне до дома далеко, и лишний день в пути погоды не делает.
- Давай срежем, - предложил Альбрехт вскоре после того, как мы развернулись и поплелись обратно. - Обогнем эту заставу и до темноты на месте будем. А то лишнюю ночь в гостинице, да мулов лишний день кормить…
- Давай, - кивнул я.
И мы срезали. Свернули на первую же тропинку, а с нее на первый поворот на запад. И заблудились. Тропинки вели куда угодно, только не на ту дорогу. Проплутав до заката, мы вышли к какому-то ручью.
- Заночуем тут, а утром пойдем вниз по течению ручья, - предложил я. - Он должен впадать в Инн, а там, где его пересекает наша дорога, должен быть мост. Перед заставой моста не было, значит, заставу мы по ручью обойдем.
Альбрехт согласился, мы привязали мулов, перекусили сухарями и легли спать, завернувшись в плащи.
Ночью нас разбудили мулы. Они визжали, как на пожаре. А в темноте происходило что-то нехорошее. Деревья трещали как от урагана, хотя ветра не было. Кто-то огромный фыркал "пфафф, пфафф", потом завыли волки: "У-у-у-у-у-у…" Далеко в лесу испуганно выругался мужчина, потом мы услышали женский крик. Крик оборвался, потом вроде бы плакал ребенок, но недолго.
Мы с Альбрехтом стояли плечом к плечу, прижавшись спинами к толстому дереву. На левую руку я намотал плащ, а в правой держал корд, купленный в Праге. В самом деле, не с мечом же мне было ездить. Меч, конечно, оружие серьезное, но он и тяжелее, и внимание привлекает, а против мелких разбойников, если подумать, корда вполне достаточно. И по хозяйству корд сподручнее. У Альбрехта был короткий меч вроде катцбальгера, с великолепным нюрнбергским клинком и идеально подогнанной рукоятью.
Какое-то время мы думали, что весь переполох не про нашу душу, но звуки приближались. Со стороны тропинки послышался быстрый и громкий топот, "бум-бум-бум-бум", мы повернулись туда, и на нас выбежал волк.
- Волк? - переспросил священник. - С топотом?
- Вот те крест, - ответил прихожанин. - Средней величины волк, самый обыкновенный. И с ним еще два почти сразу. Потом-то мы поняли, что топали не волки, но тогда такого страху натерпелись.
- Тогда продолжай.
Мулы увидели волков и заметались на привязи. Волки увидели нас и мулов и передумали бежать за топотуном, шаги которого удалялись в ночь. Я повернулся, приготовился подставить руку с плащом и колоть кордом. Вожак приблизился и зарычал, двое волков стали обходить нас с боков.
Альбрехт поступил умнее. Он двумя взмахами меча обрубил поводья обоим мулам. Молодец, что меч не забывал точить. Упряжь - не веревочка, там просто не разрубишь. Я до этого случая оружие не точил, пока совсем не затупится, а с тех пор с собой брусочек таскаю и остроту поддерживаю.
Мулы сорвались в лес, волки за ними. Я взмолился, чтобы Бог дал мулам убежать хоть сколько-нибудь подальше, чтобы увести от нас волков, и Бог меня услышал. Мулов мы больше не видели.
До утра мы дремали сидя, прижавшись спинами друг к другу, привалившись к дереву, с оружием в руках и просыпаясь при каждом шорохе. А на рассвете пошли вдоль ручья.
Ручей привел нас к пруду, на берегу которого стоял охотничий домик. Красивый такой, почти новый, даже в два этажа и с крытой конюшней. Мы надеялись, что в домике кто-то будет и даст нам, или хотя бы продаст горячего питья и корку хлеба, но в доме не было никого, а дверь была не заперта.
Мы поначалу не хотели входить в дом, но Альбрехт услышал ржание из конюшни и сказал, что там страдает лошадка, некормленая и непоеная. Мы пожалели скотину, зашли в конюшню, налили ей воды, насыпали овса. Лошадь была верховая, ухоженная, но по статям не рыцарская. Судя по навозу, она там стояла со вчерашнего вечера, не дольше.
- Давай в дом зайдем, - сказал я.
- Нехорошо, - ответил Альбрехт, - домик рыцарский, а нас не звали. Скажут, что воры, и повесят.
- Рыцаря тут нет, - возразил я, - а тот, кто приехал на лошади, должен где-то быть рядом. Почему он с утра не покормил лошадь? Может быть, он упал с лестницы и сломал ногу? Может быть, у него сердце прихватило? Может быть, у него защемило позвонок, и он с кровати встать не может? Может быть, ему нас Бог послал?
- Давай зайдем, - согласился Альбрехт. Ему, как и мне, нужен был формальный повод, чтобы в случае чего оправдать свое нахождение в чужом доме, посещение чужой кухни и съедение корки хлеба с кипятком.
Кухня в доме была, и припасы там были. Человек, приехавший вчера вечером, оставил на столе хлеб, сыр и полбутылки вина. Но самого его в доме не было. Мы сначала съели половину, потом увидели в углу мышь и доели остальное, чтобы мышам не досталось. И допили. Зачем ему вино, если нет закуски?