V
- Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, - громко кричали астраханцы и бежали толпою за Стенькою Разиным, когда он на другое утро въезжал в город, окруженный своими есаулами, с Фролкою и Васильем подле себя.
- Здравствуйте, детки! Здорово, ребятушки! - говорил весело Стенька и, выехав на площадь, остановил коня и поднял руку. Толпа сразу замолкла. - Говорили вам вчерась мои есаулы про славное казачество! - заговорил Стенька. - Ну вот, так все вы теперь казаки будете. Идите в поле, и там я присягу возьму с вас!
- В поле, в поле! - закричали вокруг, и толпа бросилась бежать к городским воротам.
Площадь опустела. Стенька Разин оглянулся.
У раската грудою лежали трупы: лдни были с отсеченными головами, другие с разбитым черепом, третьи просто удушенные. Казалось, все они намокли в крови, потому что вокруг них была топкая кровавая грязь. То тут, то там валялись руки и ноги…
- Закажи яму вырыть, - сказал Стенька Шелудяку, - да всех их туда. А то смердеть дюже станут!
- Где яму-то копать?
- Яму? А ну, тут Троицкий монастырь есть. Пусть братья и постараются. Много? - спросил он, указывая на трупы.
- А вчерась считано четыреста. Да опосля приводили.
- Ладно! Так им и надо, псам! Иваша, - обратился он к Терскому, - тащи на поле попов-то! Пусть с книгой придут да крестом. А мы поедем!
Он тронул коня.
- Дорогу атаману! - закричали в толпе, едва он показался из ворот, и толпа разом раздвинулась на две стороны.
- Ну, детки, - сказал Стенька, не сходя с коня, - сейчас попы придут. Станете крест целовать на честной службе. Богом поклянетесь стоять за великого государя да за меня, Степана Тимофеевича, атамана Разина, да за честное казачество. Богом поклянусь вам и войску честно служить, изменников выводить!
- Дорогу, дорогу! - раздались возгласы. Толпа снова расступилась. Впереди ехал Ивашка Терской, сзади него шло восемь священников в оборванных рясах, с растрепанными волосами, и их окружали казаки с плетьми.
- Едва повытаскал, - сказал Терской, подъезжая к атаману. - В чуланы, в подвалы попрятались, что кроты! А кресты из церквей взяли. Вот!
Терской опустил руку за голенище сапога и вынул оттуда три напрестольных креста и поднес их атаману. Толпа безмолвно стояла в ожидании церемонии.
- Ну, три попа, берите кресты и держите! - крикнул на священников Стенька. - А вы чередом целовать крест станете, а потом мне кланяться. Ну!
Но священники стояли неподвижно, опустив головы.
- Ах вы, длинноволосые! - закричал Васька Ус. - Али не слышите, что батюшка вам приказывает? Ну, ты! Иди! - он схватил одного старика за плечо и с силою толкнул к атаману.
Стенька протянул ему крест, но старик вдруг выпрямился, глаза его сверкнули, бледное лицо залил румянец.
- Не оскверняй святого креста, богоотступник! - громко сказал он. - Поругатель святыни, антихрист! Братия! - закричал он народу. - Образумьтесь. Се не человек, а дьявол во образе человека!
- Голову его, голову! - завопил в ярости очнувшийся от изумления Разин.
- И сказано в Писании, - кричал священник, - придут дни и…
Толпа охнула. Сабля Уса сверкнула на солнце как молния, и отрубленная голова священника упала на грудь, вися на окровавленной коже. Тело упало на землю, и кровь пошла широкой струею. Толпа в страхе отодвинулась.
Стенька дрожал от гнева, и глаза его метали искры.
- Иди ты! - сказал он молодому священнику. Тот выступил и твердо ответил:
- Богу служу, а не дьяволу!
- Ну, ну! - заревел Стенька. - Ой, казаче, отсеките ему руку одну да ногу одну! Пусть другие поглядят на свово батьку! Ну!
Страшное приказание было исполнено мгновенно. Истекая кровью, священник лежал на земле рядом с отсеченными рукою и ногою.
Стоявшие близко слышали, как он молился, и невольно крестились.
- Ты! - показал Разин на следующего.
- Невместно и мне свой сан порочить! - ответил третий.
- Ин! - сказал Стенька. Лицо его окаменело в зверском выражении. - Вы ему, казаче, две руки отрубите, а тому, четвертому, две ноги! Так вот! А вы будете крест держать? - спросил он угрюмо у оставшихся.
- Смилуйся! - воскликнул устрашенный молодой священник.
- То-то! Ну, иди, держи крест, - сказал Стенька, протягивая ему крест, - и вы!
Священники подошли и взяли кресты в руки.
- Ну, детки, подходите на целование! - обратился Степан к толпе.
Народ дрогнул и длинной лентою потянулся мимо атамана. Каждый, крестясь, целовал крест, кланялся Разину и отходил в сторону.
Священники стояли бледные, дрожащие от ужаса и держали кресты перед собою, стараясь не видеть страшных трупов своих собратий, залитых кровью. Народ испуганно косился на мучеников, а Стенька Разин, страшный, как карающая судьба, как неведомый антихрист, недвижно сидел на коне.
Часа четыре длилась церемония присяги. Наконец она кончилась, и Стенька облегченно вздохнул.
- Ну, други, вот вы и казаки стали! Нет над вами воевод и бояр. Сами себе вольные! - сказал он. - Разделитесь вы теперь на тысячи, и будут у вас от вас тысячники, а каждая тысяча на сотни, и у сотни свой сотник будет, а сотни на десятки с десятским. Правиться все кругом радою будете. Как што, сверитесь и думайте сообща. А для порядку вам атаманом вот он будет! - Стенька указал на Ваську Уса. - А его есаулами - вот они! - он указал на Федьку Шелудяка и Ивашку Терского. - Им во всем верьте! А теперя выберите тысячников да посылайте их в городок. Дуванить добро станем!
- Многая лета Степану Тимофеевичу! - заревела обрадованная толпа.
- А, испить теперь! - сказал уже весело Стенька и, ударив лошадь, погнал ее в город.
При самом въезде у ворот стояло кружало. Длинная изба с широким навесом, под которым стояли столы и лавки. Вокруг росли тенистые тополи и ветвистые липы.
- Ой, славно! - сказал, осаживая коня, Степан. - Ивашко! - крикнул он Волдырю. - Ну ее, приказную избу! Давай тут пить! Раздобудьте, братья, горилки!
Он слез с коня и сел на лавку. Казаки скрылись и через минуту выкатили бочку.
- А ну, по-казацки! - смеясь сказал Стенька.
В один миг бочку поставили стоймя.
Фролка подскочил к ней и богатырским ударом кулака расколол дно.
- Ото ладно! - одобрил Стенька. - А ну! За качество!
Гришка Савельев спешно подал ему деревянный ковш. Стенька зачерпнул водки и жадно выпил.
- У-у! Здоровая горилка! Бисова вудка! - сказал он.
Ивашка Волдырь торопливо шел, махая руками, и сзади него казаки тащили мисы с галушками, варениками, пирогами, мясо и рыбу, баклаги, фляги, сулеи и жбаны с вином и медами.
- Ой! И опохмелимся же! - радостно закричал Стенька. - Ты, астраханский атаман, угощай, что ли!
Василий не отставал от других. Вино туманило ему голову и разжигало кровь. Убийства уже не приводили его в содрогание.
- Пити - греха не быти! - кричал он. - Тут вино, а в Саратове кровь пить буду!
- Ай да Вася! - радостно смеялся Разин.
- На дуван! На дуван! - кричала толпа, устремляясь снова за ворота к Ямгурчееву городку..
- Ну, Вася, - сказал Степан Ваське Усу, - вина всего не выпьем, иди дело делай, без тебя нельзя дуванить. И вы, есаулушки! - сказал он Шелудяку и Терскому. - Ну-те, шубу-то мою не забудьте! - крикнул он вслед.
- Наливай, что ли, ты, Гришка! - приказал он Савельеву.
Василий тихо вышел и прошел в городок.
Там шумела и волновалась толпа. Кричали и стрельцы, и казаки, и голытьба, и вновь испеченные казаки-астраханцы.
Груды добра высились посреди площади. Василий подошел к Ваське Усу и сказал:
- Моим молодцам тоже батька дать указал!
- Знаю. Много их?
- Сто сорок!
- Пришли от них молодца!
- Здеся я, атаман, - словно из земли вырос Кривой и поклонился, сняв шапку.
- Ну и стой тут! - сказал Ус, деля добычу.
Чего только не было в горах наваленного добра. Мешки с деньгами, и одежда, и сбруя, и оружие, и тут же кресты, образа, церковное облачение и мисы с самоцветными камнями.
Казаки привычными руками сортировали кучи, складывая одно к одному.
Потому Ус стал делить. Четвертую часть каждой кучи он отделил на атаманство. Половину оставшихся на казачество, половину вновь оставшегося стрельцам и работникам Разина, а остальное астраханцам.
Тысячники, а потом сотники подошли к своим частям и поделили их поровну, потом десятские разделили на десять куч каждую, а там подошли дольники и стали метать жребий - кому что.
Василий выбрал себе дорогие чеканные пистолеты, кинжал и саблю, а все остальное отдал своим удальцам.
Их нельзя было узнать. Пасынков оделся в парчу и бархат. На Кривом был дорогой атласный кунтуш, Дубовый надел на себя боярский кафтан и гарлатную шапку.
В толпе замелькали армяне и евреи, и пошел торг и потом пьянство.
Густая толпа стояла вокруг кружала, где пил Степан, и, как собака, ждущая подачки, жадно смотрела на своего батьку. А тот, в шубе, возвращенной ему назад, без шапки, время от времени кидал в толпу мелкие деньги.
Среди пьяного гомона нередко слышались вопли и стоны. Это астраханцы вылавливали своих ворогов и казнили их.
Попадался купец, приказчик, приказный или дьяк - и, насмеявшись над ним, буйная толпа убивала его каким-нибудь хитрым способом.
- До атамана! До атамана! - изредка раздавался крик. - Батька! Послушай!
- Чего там? - спрашивал Стенька. В кружало входил полупьяный казак и волок за собою девушку.
- Ин, - говорил он, - я при Астрахани один на десять по распорядку оставлен. Полюбилась мне красна девица, а поп не венчает.
Стенька сразу приходил в ярость.