Сердце его то замирало, то билось. Он смотрел на глубокое небо и день за днем вспоминал любовь свою, свои и ее речи, ее робкие ласки. Когда сердился он, она тихо гладила его по лицу рукою и словно паутину снимала со лба его глубокие морщины. Когда тосковала она, опускала головку свою ему на плечо, поднимала лицо кверху, и он видел при свете месяца, как наполнялись глубокие очи ее слезами и потом медленно катились по щекам. Прижимался он губами к ее глазам и пил ее слезы и целовал ее, пока тихая улыбка не озаряла ее лицо.
"А встретились как?" - вспомнил он. Как бродил лесом и вдруг услышал крик. Прибежал, а девушка сидит на пне, бледная как смерть, а другая вопит и на землю кажет. Глянул он: вьется, ползет гадюка прочь от них. Понял разом он, что приключилось. Каблучком раздавил гадину, а потом припал на колено, взял ногу девицы, нашел раночку и быстро высосал ядовитую слюну вместе с ее алою кровью.
"Верно, с той кровью и любовь вошла в мое сердце", - подумал Василий, и воспоминания его потекли дальше. Вспомнил он случайные встречи, а потом вдруг подошла к нему однажды Паша, девушка, и говорит:
- Знала я молодца. Гнался он за чернохвостой лисичкою, а та в сад боярский. Он не будь труслив да за нею в тын. А время-то позднее было, солнышко-то зашло уж! Глядь, а лисичка и тут как тут.
- Я такого молодца тоже знаю! - усмехнулся тогда в ответ Василий и в ту же ночь перемахнул через лукоперовский тын. Там его встретила Паша и подвела к Наташе.
А дальше! Только зима разлучала их, а чуть начинались теплые весенние ночи и до поздней осени, что ни ночь они виделись друг с дружкой и говорили о том, как помирится он с ее отцом, сыграют они веселую свадьбу. Да не так делается, как загадываешь… "Что-то с ней, с голубушкой, теперь? Знает ли она, что со мной вороги сделали?" - подумал Василий, и с этой мыслью сон смежил его веки.
Он проснулся от утреннего холодка и открыл глаза.
Его товарищи что-то варили в котелке и тихо говорили промеж собою, и едва поднялся Василий, как они тотчас смолкли.
Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:
- Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!
- И тебе тоже! - ответили все разом.
Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:
- Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!
- Что! - вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.
- Будь над нами старшим! - проговорил Кривой. - Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!
- Не откажи на милости! - подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.
- Я ли откажусь от такой чести, братцы! - ответил он, кланяясь. - Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!
- Мы-то уж не оставим тебя. За тобой везде!
- А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..
- Мы смекали, - заговорил Дубовый, - может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.
Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.
- Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! - сказал он, тряхнув головою. - Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..
- Убережем, милостивец! - ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.
- А теперь похлебаем, что Бог послал, да и в путь! - сказал Кривой.
- Верно! - подтвердил Василий, и все жадно и торопливо стали хлебать сваренное толокно.
Потом поднялись и стали сбираться. Яков Кривой взял на плечо огромную дубину. Степан Дубовый топор и мешок с хлебом, а Ермил Горемычный, вооружившись вилами, взял под мышку бочонок с брагою.
- На один привал, - сказал он, - а там хоть брось!
Кострыга забрал котелок и поднял косу, прикрепленную лезвием вдоль палки, Тупорыл пошел с рогатиной, а Пасынков с гибким кистенем в руках, и вся эта ватага, покрестившись на восток, тронулась в дорогу.
- Нас-то поначалу одиннадцать было, - сказал дорогою Кривой, - да, вишь, не поладили и подрались. Одного вот Дубовый ненароком убил, а четверо прочь пошли. Потому и надумали тебя за старшего!..
Они пошли с малыми роздыхами, больше днем, несмотря на жару, а ночью останавливаясь на роздых. По дороге к ним пристало еще несколько человек, и мало-помалу отряд Василия увеличился до тридцати человек.
- Ишь, - шутил Кривой, - нас теперь целая рать идет!
Василий с гордостью оглядывал своих воинов и думал: "Ништо! Такие с любым воеводою управятся!"
На пятый день своего пути им встретилась ватага нищих.
- Бог в помощь, добрые люди! - крикнул им вожак.
- Дай Боже благополучно! - ответил Василий.
- Вы куда, добрые молодцы?
Василий оглядел их и не побоялся ответить:
- К батюшке Степану Тимофеевичу! А вы откуда?
- А мы от него! Идем разносить вести добрые: слышь, Царицын взял, теперь на Астрахань пошел батюшка!
- Ну? Вот-то добрая весть! - весело воскликнул Горемычный. - Что с воеводою сделали?
- Утопили! И приказных с ним, а дела все приказные на площади сожгли. Теперь там Ивашку Хохлова оставил батюшка, есаула свово!
- Важно, важно, - сказал Пасынков, - так их и надобно!
- А что, мы нагоним его?
- Поспешить надобно. Сказывано, под Астрахань ушел. Теперя вы в Царицыне не забражничайте. Тогда в самый раз!
- Мы не для пьянства идем! - строго ответил Василий. Нищие затянули песню и пошли своею дорогою.
Василий, уже не приваливаясь на ночь, повел своих молодцов к Царицыну. За час пути до города на них вдруг налетели казаки с диким криком.
- Нечай! Нечай! - кричали они.
- Стойте! - остановил их Василий. - Мы идем служить все Степану Тимофеевичу.
- Тогда милости просим! - заголосили казаки. - Нашего полку прибыло! Гайда до атамана!
- А кто атаман ваш?
- Ивашка Хохлов, ближний есаул батюшки. Ладный казак, ласковый до своих! - ответили казаки.
Василий пошел впереди своего отряда. Скоро они вошли в город, носивший на себе следы разорения. Некоторые дома были сожжены и разметаны, на некоторых дворах на воротах качались трупы, одетые в боярские кафтаны, с почерневшими уже от времени лицами. На соборной площади, куда привели Василия и его отряд, подле сожженного воеводского двора и приказной избы шло пьянство. Казаки и голытьба выбили дно у бочки и черпали из нее ковшом водку, крича:
- Здоровье батюшки Степана Тимофеевича!
Тут же, на обгорелом бревне, сидел и сам атаман Ивашка Хохлов.
На нем был кунтуш алого цвета, широчайшие шаровары синего и желтые сапоги из телячьей кожи. Длинный оседелец спускался с бритой головы и был заложен за ухо. Рыжие усы висели почти до груди, черные масленые глаза глядели тупо перед собою.
- Вот, пане атамане, новых молодцев привели! - сказал один казак, слезая с коня. - Хотят служить нашему батюшке!
- Добре! - кивнув головою, ответил Хохлов и уставился на Василия. - Кто будешь?
- Дворянский сын Ва…
- А коли дворянский сын, так повесить!..
- Постой! Не годится! - остановил атамана казак. - Коли он служить к нам пришел.
- А тогда не лайся! У нас все казаки. Нет дворян! Чего он? - обиделся Хохлов.
- Что правда, то правда, добрый молодец, - сказал вступившийся за него казак, - мы все равны. Ты, может, наших казацких обычаев не знаешь, так слушай! Ты в наш-то монастырь, видно, с горя пришел, так у нас свой устав.
- Я буду служить вам верой и правдой! - твердо сказал Василий.
- Вот добре! - одобрил его Хохлов, кивая головою, а казак заговорил снова:
- Казачество это, братику, святая вещь! На земле стала неправда, грехов много, сильный слабого обижает. Ну, наш батька Степан Тимофеевич и вступился за всех. Кто за ним пойдет, тот и казак. Казак вольный человек, сам себе пан, бедному брат, никого над собой не знает. Так ты и помни. Хочешь быть казаком - будь. Не хочешь, мы не неволим! Вот что!
- Хочу! - ответил Василий.
- Тогда присягни на верность!
- Присягаю! - ответил Василий.
- Ну, и помни! Теперь поцелуемся, братику! - и он трижды поцеловался с Василием, а Хохлов сидел и только мотал головою.
- Ну вот! А вы слышали?
- Слышали! - ответил за всех Кривой.
- Присягаете тоже?
- Присягаем!
Лицо казака просветлело.
- Вот-то добры молодцы! - сказал он. - Так пусть он будет над вами атаманом. Его во всем слухайте! А теперь выпьем.
Он достал ковш, зачерпнул водки и крикнул:
- За вольное казачество!
- За казачество! - подхватили гультяи.
- А теперь и вы выпейте! - сказал казак отряду Василья, и ковш заходил у них по рукам.
- Ты мой есаул будешь! - проговорил Василий Кривому. - Смотри, чтобы все налицо были.
- Откуда и куда? - спросил его казак. Василий объяснил.
- Так, так! Завтра в утро пойдете, его нагоните. Да что это у них и сабелек нету. Ты дай им.
- А откуда взять их?
- Грицько! - закричал казак. - Принеси сабелек охапку!..
На другой день Василий вышел из Царицына, ведя за собою отряд, и все были у него уже вооружены не чем попало, а саблями и пиками.