Обоз поведёт Тымыш Вутлый. Каменчане не раз, особенно в последние дни, говорили ему, чтобы он подумал, отказался от атаманства, - мол, куда лезешь, справишься ли с такой обязанностью. Намекали ему и на то, что нехорошо становиться на место Цеповяза, пользуясь случаем, что Мартын попал в немилость к Саливону. Но Тымыш не хотел никого слушать. Он рвался в дорогу и был уверен, что справится. Ведь сколько раз уже он направлял под присмотром атамана Цеповяза чумацкий обоз и на ярмарках вёл торг с покупателями и продавцами. Цеповяз даже хвалил его за расчётливость, за бойкость. Кроме того, Тымышу было приятно, что ему доверяет такой хозяин, как Кислий, и плату даёт большую, нежели давал до сих пор Цеповязу. А перед Мартыном он - чистый, вины в его судьбе-беде нет. Почему же он должен отказываться от атаманства?
Последнее время Тымыш Вутлый дневал и ночевал около обоза. Проверял снаряжение, исправность возов - хороши ли грядки, дышла, не трут ли ярма, как подмазаны оси, - и встретиться Гордею и его друзьям с новым атаманом с глазу на глаз, без свидетелей, в эти дни было просто невозможно.
И вот стало известно: последнюю ночь перед отъездом Тымыш будет ночевать дома.
- Не прозевать бы, товарищи, - взглянув на небо, проговорил Максим Чопило, - а то проморгаем. Времени в обрез.
- Впритык, - добавил Михаил Гулый.
- Да, впритык, - поддержал их Гордей. - Обоз нужно задержать только тогда, когда его обезглавим… Сегодня ещё можно что-то сделать. А завтра… - и он развёл руками покачал головой.
- А если не договоримся с этим Тымышем, что тогда? - спросил Михаил.
- Последняя надежда на нашего волшебника-знахаря, - поглядывая на Гордея, сказал Максим. - Может Сыть, он выручит…
- Выручу, - лукаво подморгнул Головатый. - Тот, кто употребит мои лекарства, далеко не убежит, прикипит к своему месту.
Когда совсем стемнело, они подошли к хате Тымыша. Гордей показал, в какое окно стучать, и стал недалеко, за кустами сирени, что росли против дверей.
Хозяин не замедлил явиться.
Он переступил порог и остановился: удивлённый, настороженный. Нежданные "гости" поздоровались, пожелали доброго вечера.
Вутлый на приветствие ответил с неохотой.
- Мы по очень важному делу, - начал первым Максим.
- А кто ж вы такие? - немного осмелев, спросил Тымыш.
- Кто и откуда - не интересуйся, - решительно предупредил Михаил.
- Но если интересуешься, то знай, - сказал так же решительно Максим, - за нами большое товарищество, и весьма почтенное. Нам, уважаемый, известно, - произнёс он уже спокойно, по-деловому, - тебя назначили атаманом и будто бы вы завтра выезжаете.
- Завтра, - глухо буркнул Тымыш.
- А мы просим не выезжать… Не выезжать! - повторил ещё раз Максим.
- К отъезду уже всё готово, - несмело проговорил Вутлый. - Как же это так?..
- А так, - повысил голос Максим. - Задаток, который ты получил, возвратишь! А самому нужно, наверное, заболеть. Мы просим, понимаешь, просим!..
Тымыш только сейчас заметил, что у обоих посетителей под накинутыми на плечи жупанами торчат пистолеты, а к поясам приторочены сабли.
- Но как же это, здоровый, совсем здоровый - и вдруг больной? Никто ж не поверит…
- Вот, держи! - протянул Тымышу Максим кошелёк с деньгами. - А вот это, - подал он маленький узелок, - если нужно заболеть… Возьми хотя бы половину, разбавь водою и выпей. Как будешь выполнять нашу просьбу и совет - проверим.
- И об этой нашей встрече, хозяин, никому ни слова, - предупредил Михаил.
- Помни!.. - крикнул, не утерпев, из-за кустов Гордей.
В тот же момент все трое исчезли в ночной темноте.
…Войдя в хату, Тымыш засветил каганец и пересчитал высыпанные из кошелька деньги. Их было много. Вутлый обрадовался: можно не только отдать Кислию задаток, а ещё купить и себе две пары воло? даже с ярмами.
Налюбовавшись деньгами, Тымыш развязал таинственный узелок. В нём находилась вроде бы обыкновенная соль. Попробовал языком - да; что-то солёное и горче полыни.
"А вдруг это отрава?! - испугался Вутлый. Попробовал ещё раз. - Нет, не может быть…" Он отсыпал половину содержимого узелка в воду и выпил. Постоял немного с закрытыми глазами. "Вроде ничего. В животе не печёт, не колет… Что же будет завтра, если я не выйду на рассвете к обозу?.. - Но, взглянув ещё раз на кошелёк с деньгами, Тымыш решился: - А, будь что будет!.. Если уж болеть, то болеть по-настоящему!" И он выпил остаток горькой соли.
Всю ночь Тымышу не спалось. Он тревожился, как и что с ним будет, если к нему не придёт обещанная болезнь. Его беспокоило, что он ничего не чувствует, будто бы и не пил эту горечь.
На рассвете, когда Вутлый наконец-то задремал, сквозь сон он услышал призывные звуки рога - это со двора Кислия сзывали чумаков и оповещали село, что обоз отправляется в дорогу.
"Пусть трубит…" - махнул рукой Тымыш. Он поднялся с постели, ещё раз полюбовался деньгами, даже потряс их в раскрытом кошельке, чтоб послушать, как они звенят, затем отсчитал несколько золотых, которые нужно было вернуть Кислию, и снова завалился в постель.
Вскоре в хату Вутлого пришли нарочные от Саливона. Они были удивлены, что тот, кто должен быть сейчас около обоза первым, - вылёживается. Но, узнав; по какой причине Тымыш находится в постели, посочувствовали ему, посоветовали лекарства и пошли сказать хозяину о скоропостижном несчастье.
Вторично прибывшие нарочные заявили, что волы уже в ярмах и что атаман должен явиться немедленно и отправляться с обозом в путь, отлежится, мол, на возу, а всякие лекарства ему будут приготовлены.
В третий раз нарочные - гайдуки - ворвались, подхватили Тымыша под руки и насильно повели к Саливону.
Опечаленный, что не сдержал слова, что, наверное, придётся возвращать такие большие деньги неизвестным ночным посетителям, да ещё и нести, видимо, какое-то наказание, Тымыш был готов на отчаянный поступок - вырваться и куда-нибудь убежать. Но гайдуки держали его мёртвой хваткой, вели, куда хотели. И Тымыш злился на тех неизвестных ночных посетителей, "Обещали, что заболею, но в животе лишь немного побурчало, и всё".
Но возмущался он напрасно.
На дворе Кислия у переднего атаманского воза стоял отец Танасий со всем своим причтом. Над их головами развевались разноцветные, позолоченные хоругви. Рядом с отцом Танасием находились Саливон, Казьо Пшепульский и группа каменских богачей. Все с нетерпением ждали атамана Вутлого.
Наконец явился и он. Правда, не по своей воле, но всё же явился. Чумаки тут же поспешили к своим возам. Обоз начал оживать. Защёлкали кнуты, послышалось: "Гей, гей! Цоб, цобе!" Задние возы стали подтягиваться к передним.
И вдруг… Как раз в тот момент, когда батюшка, поднимая мокрое кропило, начал благословлять, а за ним заученно, дружно и торжественно запели дьяк и певчие, Тымыш тревожно, глухо вскрикнул: "Ой" - и, схватившись за штаны, тут же присел на корточки.
Батюшка и все, кто его сопровождали, видя такое дело, отвернулись, а потом быстро покинули двор.
Вскоре ушёл, никем не удерживаемый, и Тымыш Вутлый.
Чумаки начали выпрягать волов из возов, загонять их в загон. А звонарь на колокольне продолжал назойливо вызванивать, уверенный, что провожает обоз в дорогу.
Августовской, озарённой луной ночью три десятка чумацких возов выехали из Каменки на восток. За селом они присоединились к обозу, который прибыл с юга, из Запорожья.
Мартын Цеповяз обошёл длинный ряд мажар, но не проверял, чем они нагружены. После этого обхода чумаки собрались все вместе. Мартын снял шапку, низко поклонился и застыл в ожидании - настал час избрания атамана обоза.
- Цеповяза!
- Мартына!
- Мартына! - разнеслось многоголосое, утверждающее. И сразу стало тихо. Больше никого чумаки не называли.
Цеповяз поднял голову, выпрямился, поблагодарил, поздравил всех и пожелал счастливой дороги. Чумаки тоже почтительно поклонились, пожелали старику здоровья, твёрдой руки в делах и доброй удачи. Цеповяз взобрался на свой, передний воз и дал знак трогаться в путь.
Конные дозорные выехали вперёд.
Как-то незаметно с первого же дня Гордей Головатый стал правой рукой Мартына Цеповяза. Он помогал атаману наводить порядок во всём немудрёном хозяйстве обоза, а главное - следил, чтобы все чумаки-погонщики придерживались заведённых в дороге правил. Когда же возы останавливались хотя бы на минуту, Гордей проверял, всё ли исправно, не трут ли ярма волам шеи, как сохраняется товар и другая поклажа. А ещё - при всяком удобном случае - Гордей собирал степовиков и учил их орудовать саблей, пикой и метко стрелять из пистолета и гаковницы. Чумаки упражнялись охотно, с удовольствием, называли себя шутя "добровольцами", и, конечно, никто из них тогда не думал о том, что, скоро им всем пригодится эта воинская наука.
В первый день на отдых остановились далеко до захода солнца, потому что с непривычки от долгого перехода утомились люди, да и волы начали сдавать. Около лагеря разложили три костра и в трёх котлах начали варить пищу. В отличие от употребляемого обычно в дороге чумаками кулеша и саломаты, в этот раз на первый обед, или, скорее, ужин, сварили борщ и кашу; в сумках нашлись свежеприпасенные буряки, капуста, лук… Старое, уже немного пожелтевшее сало затолкли чесноком. Запахи от этого прадедовского, ни с чем не сравнимого яства затопили всю окружающую степь.