- Учился, да только до Симеона ему, ой, как далеко. А сочинений Симеоновых нам нынче не хватает. Ведь по каждому придворному случаю сочинял. Складно так и непременно с поучением. Как бы сейчас нашей государыне-правительнице рацея в стихах пригодилася. Может, помнишь, Катеринушка, как отец Симеон к первому бракосочетанию братца Федора Алексеевича писал:
Желах сим гуслем печатным быти,
Дабы им царску славу возгласити
По всей России и где суть словяне,
В чюждых далече странах христиане.
Да в книгах идет слава во вся страны
Царя пресветла, иже Богом данны,
И род российский да ся прославляет,
Что стихотворцы свойственны питает.
Ничто бо тако славу расширяет,
Якоже печать, та бо разношает
Везде, и веком являет будущим
Во книгах многих, и за морем сущим.
…Убо подобает,
Да и Россия славу расширяет
Не мечем токмо, но и скоротечным
Типом, чрез книги сущим многовечным…
- Как не помнить. Государь-братец как сими строками утешен был. Едва не все на память потом знал. Он еще с царицей Агафьей Семеновной любил препираться виршами Симеоновыми. У отца Симеона в его "Женитве" жена
…утружденну мужу не дает обнощь спати,
В ложи обыче ему о нуждах стужати;
То жалостне глаголет, мужа укоряет,
Ако о ней недобре в нуждах помышляет.
Иных мужей во образ супруги приводит:
"Се она красней мене одеянна ходит,
Ову же вси люди зело почитают,
А мене, за тобою сущия, не знают"…
Покойница больно веселилася от сих виршей. А как учнет о чем государя-братца просить, на своем стоять, он ей и так отвечал:
Хощет бо, да на ону выну светло зриши,
Красоту лица и нрава ее хвалиши.
Аще на ину когда возрети случится,
То аки презренная, вельми оскорбится…
Кого-либо возлюбит, - и ты да любиши,
По хотению ее присно да ходиши…
- Поди ж ты, не знала я, коль много виршей Симеоновых ты помнишь, Катеринушка. Чтишь, значит, учителя в памяти своей. Сказать не могу, как отрадно мне это.
- Чтой-то, царевна-сестрица, никак загрустила ты? Сейчас тебя развеселю. Знаешь, Наталья-то Кирилловна о женитьбе сынка подумывать стала.
- Шутишь? Петру Алексеевичу еще семнадцати лет нету.
- Что из того? Бывало, и раньше женились, лишь бы охота пришла да невеста подвернулась.
- Откуда знаешь, Екатерина Алексеевна?
- Господи, уж воробьи под застрехами про сватовство чирикать стали, а ты - откуда!
- И о невесте знаешь?
- Что слыхала, то и скажу. Одни будто предлагали вдовой царице девиц из знатных семейств. Там присматривали. Да родня царицына воспротивилась.
- С чего бы?
- Толкуют, доказали Наталье, что знатные на свою сторону Петра Алексеевича перетянут. Сыном править не сможет.
- Не глупа царица, коли поняла.
- Еще как поняла. Тихон Стрешнев всех Нарышкиных в кучу сбил среди мелкопоместных девиц найти. Наталья Кирилловна рада-радешенька, что глупей себя невестку заиметь дозволили.
- А Петр Алексеевич что же?
- А он и так, говорят, с каждой девкой, что под руку подвернется, гуляет. Ему все едино. Так и родительнице сказал. Мол, ваша воля, а наше поле, воли не хотим, да и поля не отдадим. Тут и Никита Зотов причинился, уговорил парня. Теперь будет кому вирши слагать свадебные.
13 августа (1688), на день памяти мучеников Ипполита, Иринея, Авундия и Конкордии в Риме и преподобного Аркадия Новоторжского, приходили к патриарху в Крестовую палату с отписками от Германа И. С. Мазепы генеральный есаул Андрей Гамалея да Запорожских казаков куренной атаман Яков Костенков.
- Не пожелал государь Петр Алексеевич почтить дом голицынский своим присутствием. Не приехал.
- О чем ты, князь Василий Васильевич? Сама я решила в твое Петровское вдвоем с государем Иоанном Алексеевичем прибыть. Соскучился ты, что ли, по нарышкинскому отродью? Аль со всеми хорошим быть захотел? Отвечай, князь, не стесняйся - люди кругом свои, близкие, во всем поймут, все объяснят.
- Вот я к тому и говорю, как княгине Авдотье объяснить, что государь не приехал.
- Шутишь, князь?
- Зачем шучу? И княгиня и невестки порастерялися. Засомневалися, не гнев ли это царский.
- Терпения моего, Василий Васильевич, не испытывай! Знать ничего о супруге твоей законной не хочу, а тут еще Петр Алексеевич ей понадобился.
- Государыня, княгиня Авдотья в тонкостях придворных не разбирается. Один порядок знает: коли такая высокая честь семейству ее выпала - царское семейство в имении своем принимать, всем бы угодить хотела, всех приветить.
- Действо, значит, такое комедиальное Голицыны сочинили, и государыне Софье Алексеевне в нем тоже местечко отвели. Может, и в новоосвящаемом храме стоять мне за государем прикажешь, место свое знать?
- Как можно, великая государыня! Я только о княгине…
- И княгиню с глаз моих долой убери. Поклон государыне отдала и пусть прочь с глаз моих уходит. Сколько мы с тобой, Васенька, в подмосковных видеться-то можем, и тут минуты у меня крадут.
- Народ кругом, государыня. Как можно!
- Ты что - учить меня вздумал, аль о других более, нежели обо мне, печалишься? Не пойму я тебя, князь, не пойму.
- Великая государыня, и говорить нечего, как тебе я всей душой моей предан.
- Душа душой, сердце мне твое нужно, Васенька, сердце! Вот только что я о нем знаю. Нет больше моего терпения в полжизни жить, от людей да семейства твоего голицынского крыться. Кончать с этим надо.
- Пугаешь ты меня, великая государыня. Как кончать?
- Государей побоку, Софье Алексеевне на престол, а там и под брачный венец. Так-то, князь! От своего ни в чем не отступлюсь, пугайся ты аль нет.
- Слыханное ли дело, государыня! Столько дел разом перерешить и одно дивнее другого. Ты и так всем одна правишь, погоди еще. Дай людям приобыкнуть.
- Приобыкнуть! А слыхал ли ты, что вдовая царица Наталья Кирилловна государя Петра Алексеевича женить надумала?
- На Лопухиной Евдокии. Как же.
- Слыхал и мне словечком не обмолвился?
- Да что тут толковать, государыня. Их право. Парень молодой. Хоть и царь, а без супруги не обойтись.
- И право у них увидел! А что теперь при дворе меняться начнет, пораскинул?
- Меняться? О чем ты, великая государыня? Я потому и назвал невесту, что ничего от такой ждать не придется. Родня нищая, малоземельная. Таких в руках ничего не стоит держать.
- А с Наташкой как? С царицей из Нарышкиных? Она что - из знатных? А справиться-то не можем. На всю жизнь забота.
- Нарышкины - другое.
- Это почему же другое?
- Их государь покойный Алексей Михайлович ко двору приблизил, первыми назначениями да землями одарил. А что Петр Алексеевич может? Разве что у тебя за них просить?
- Этот попросит! Этот бунт, увидишь, подымет. Не то, что родственниками дорожит, а для забавы. Потешные свои войска устроил, теперь жди, какое им применение найдет. В десять лет солдатики - одно, в шестнадцать - совсем иное.
- Вот тут у меня, великая государыня, предложение тебе есть. Твоя правда - выросли солдатики. С каждым теперь отдельно решать надо. Так я насчет Александра Арчиловича.
- Имеретинского, что ли?
- Его. Товарищ он Петру Алексеевичу самый что ни на есть близкий. Не разлей вода - иначе не скажешь. Так вот не женить ли княжича.
- А нам-то что за печаль дела его семейные устраивать? Только новые траты нести. На свою голову семейку эту в Москву взяли. Одной свиты три тысячи человек. Всех размести, всех накорми, будто деньги у нас в казне не считанные.
- Вот кстати и казну от Имеретинских избавить можно.
- Как это?
- Да проще простого. Жена молодого мужа, известно, на свою сторону перетянет. Так пусть она из твоих сторонников и слуг верных, великая государыня, будет.
- Нашел, что ли, кого?
- Нашел. Федосью Ивановну Милославскую.
- Крестницу мою!
- Крестницу. В отце ее тебе, великая государыня, сомневаться не приходится.
- Да уж, и сродственник наш близкий.
- И дочка единственная, значит, и наследница богатейшая.
- Всехсвятское у них.
- Чем плохо? Может, и все семейство имеретинское туда переселится. Об устройстве их хлопотать больше не придется. А уж Федосья Ивановна со всеми своими людьми за мужем приглядит. Все о нем знать будет, да и времени у него шастать по Преображенскому уж не будет.
- А что, Василий Васильевич, не правду я говорю, что голова у тебя золотая. На такую свадьбу я согласна. Пожалуй, и поторопиться с ней неплохо.
27 января (1689), на день Перенесения мощей святителя Иоанна Златоуста, состоялось бракосочетание царя Петра Алексеевича с Евдокией Федоровной Лопухиной.
- А князь Василий Васильевич не так уж и неправ оказался. Молодые-то наши вон как милуются, друг от дружки оторваться не могут. Никак, Петр Алексеевич и потешных своих позабывать потихоньку стал. Как полагаешь, Марфа Алексеевна?
- Рано еще полагать-то. Поживем - увидим. Нрав у молодого буйный, непоседливый. Поиграет, поиграет с молодой женой, глядишь, и притомится. Иной игрушки возжелает. Так что, зря тебя оберегатель печати успокаивает.
- Не любишь ты Василия Васильевича, Марфа, ой, не любишь. А спроси, за что, сама не знаешь.
- Что мне его любить. Лишь бы тебе верно служил да с пользою. Опять его хочешь в Крым отправлять?
- Не могу иначе, сестра. Сама рассуди, Петр Алексеевич в возраст входит, не сегодня-завтра власти для себя прямой потребует. Наташка ведь и об этом думала.