Вы идете следом и никто не спросит, куда это я вас? Зачем?.. Да и я-то хорош: по Невскому, по паршивой Сорочке. Вкривь и вкось, сикось-накось... То ли сам не знаю, куда веду, то ли страшно мне по привычке становится за ту ответственность, которую взвалил на себя. Вы вправе спросить меня, а было ли что-то хорошее у тебя в жизни? А то все гундосишь, ноешь, лаешь, хаешь, порочишь, упрекаешь, винишь, ругаешь, злопыхаешь, брюзжишь, ворчишь, скулишь, плачешь, мямлишь что-то. Клянешь всех и все. Под решетом родился, что ли, в погребе? Или в детстве в бочку квашеной капустой свалился? Тут вон некоторым товарищам, выяснилось, и вовсе непонятно, зачем вся эта петрушка? К чему наворочено этой тягомотины воз и маленькая тележка? Я бы, конечно, объяснил особо бестолковым, что и как сделано, из скольких пластов состоит данная наша дорога, какой герой для чего выписан и обрисован, где служит главный герой "я", и где он сшибает деньгу для прожитья и выплаты алиментов, и даже взялся, было, за дело, даже запланировал такую "Главу для бестолковых", но потом одумался - зачем? Кому эти пояснения затянувшейся концовки анекдота? Дурак не догадается, а умный - и так все поймет. А повесть, пока я находился в замешательстве, и вовсе обнаглев - сама потекла, в руки уже не дается. Я пытался править кое-какие главы, ну, хотя бы многочисленные "было" повычеркивать. Не даются! Паршивые "было" не даются, боже!.. Заглянув через плечо в рукопись, один гражданин сказал, что герой-то у меня подкачал - нуль он кромешный, бездействующий. А он должен работать на сюжет, занимать активную жизненную позицию... На что я возразил, что нулей у вас навалом, благодаря чему у вас всюду миллионы: стали, зерна, людей, кубометров, одиноких. Только есть большие нули, с обруч хула-хуп, а есть малюсенькие нулики, с маковую баранку... Посмотри - изберут, бывало, свинарку в Верховный Совет - она что? Действующий герой, что ли? Сократиха? Раз свинарка - значит, хреново училась, значит, учеба не поддавалась ее мозгам. Как же она может сенаторшей быть? Если у нее ума на простую "арихметику" не хватило? Она со своими считанными извилинами нами руководит? Решает государственные задачи? Как вам с тобой лучше жить, тем, которые валандались в университетах? Получается, как в дурной сказке - умные ушли, честные спрятались, а власть захватили остальные. Вот и нету белого батона в черноземной деревне. Или - весь зал сидит и торжественно голосует "за". Неужели ни у кого нет и не было сомнений ни по одному вопросу? Или долго-долго подыскивали по всей стране таких бесхребетных, беспринципных, трусливых людишек, чтобы удобнее было со многими нулями единице чувствовать себя миллиардом, а? Нам говорят, что вот он - цвет державы, весь в зале собран, краса и гордость народа и партии. Что вам тогда, грешным, делать? Если гордость ваша получается такая марионеточная? Человек с хорошей анкетой - опасный человек! Берегись его. Говорят, как-то приняли решение с завтрашнего дня всех вешать (по просьбе советского народа). Кто "за"? Единогласно. И вдруг вопрос - да, слушаем вас! Скажите, пожалуйства, а веревки свои приносить? Или со склада, казенные выпишут? Но это - частности. Народ давно привык в эти спектакли не верить, а верить в надбавку к зарплате, в кусок колбасы, в украденный с работы электродвигатель или фанерку, и бытует частной жизнью, и его теперь дубиной правды надо поднимать на какие-то свершения. Так же - досыта насвершались и по многим программам и плавам семимильным давным-давно живем в будущем, в коммунизме. (Кстати, как-то мужичье ваше неугомонное свистнуло на предприятии листовую платину и наварганило из нее ведер бабкам, по бруснику ходить. Откуда им было звать, что это платина. Ну, толкнули они одно ведро старухе за портвейн. Потом оценили эксперты, стоимость его определили - получилось, триста тысяч с мелочью.) И живут единицы, притворившись нулями - так целее будешь. Еще говорят, что народ у вас делится на черных и красных. Красные пьют красное вино, у них красные морды, они ходят в магазины с красного входа и так далее. Черные едят черную икру, ездят на черных машинах, и в магазины проникают с черного входа... "Если твою белиберду напечатают,- сказал другой товарищ,- тогда действительно гласность грянула, а не пустые слова". А третий сказал коротко, глянув, о чем пишу: "Посадят".
И я жду - куда: в высокое кресло или на кичу, теплую еще от моего отца.
Ну, так какой вопрос там прозвучал? Было ли у меня хорошее в жизни? Щас, почухаю в патылице, соображу, смикичу и отвечу. Щас.
Действительно, граждане попутчики, было. Только поросло все пылью и паутиной, как гитарка, струн которой касаться не хочется уже несколько лет - незачем, думаю. Как пианино, по клавишам которого только и бегают мои сорванцы, создавая невоображаемый грохот на все этажи бывшего моего (не моего) дома. Счастье иметь? Или счастье - в минуту невзгоды прикрыть очи и замреить в душе огонек о когда-то минувшем дне, часе, минутке? Или томиться предчувствием хорошего? Или знать - что наступит оно?
Всегда было хорошо в начале, и казалось, в такие мгновения, что на зонтике улетишь к облакам. В детстве я был вечно бит и голоден, но сейчас вспоминаю детство, как океан лазуревого счастья. Я был счастлив в своей первой любви, в шестнадцать лет, когда душа долгое время находилась в сладостном томлении, и я не замечал неприятностей в качестве подзатыльников и ругани. Потом меня совали головой в помойный ушат, говорили - это жизнь. Я очухивался, долго приходил в себя, и следующее счастье было еще слаще, так как оно являлось человеку, поверженному духом. Но история повторялась, и с каждым разом все тяжелее было подступиться к счастью, поверить, что оно бывает, и каждый раз оно было еще слаще ... В последний раз я просто-таки сходил с ума от нахлынувшего счастья, и как-то странно воспринял в последний раз мое уже любимое помойное ведро как простую водную процедуру. Вот тебе и ощущение полета. И наоборот. Затомишься, бывало, вспоминая теплую летнюю ночь, ее в беленьком платьице, самого себя, готового на любой подвиг, и балдеешь, и торчишь (так сейчас говорят подростки. А я, к сожалению, на пятом десятке остался трудным подростком, так и не пережив, не изжив переломный возраст. Как-то получилось, что переломный возраст мой растянулся на всю жизнь), и вдруг вспомнишь, нечаянно, а она ж меня предала, продала. Ну и что, думаешь. Все предавали. Это естественно. А вот, как ни странно, вспоминается то и дело один простенький случай.
Предыстория его такова. Летом жена сообщила мне, что она беременна. Мы с ней обсудили этот вопрос. Я втайне порадовался, потом стал прикидывать - на какие шиши жить, пока она полтора года будет сидеть дома с новым ребенком. Шишей вблизи особенных не наблюдалось. Из моей двухсотрублевой зарплаты вычитывали подоходный, профсоюзные взносы, алименты - итого, тридцать девять процентов, и от зарплаты оставалось жалование. Значит, надо где-то грабить, с топором в руках, по ночам. (А то днем - на работе.) Вспомнив про топор, я вспомнил, что знаю, как с ним обращаться, где пусковые кнопки на топорище, и кинулся на шабашку - строить дом. Шабашка, конечно же, мне была уже не по здоровью. Несколько лет под землей и на Севере даром не прошли. Не курорт это, ребята, не Пицунда - гадом буду!.. Но взял я сам себя за штаны и приказал. Ради будущего. И вот. 0-о-о! - поднимаю бревна с шести утра до десяти вечера, с шести утра до десяти вечера я превращаюсь в скотину, в тягловую силу, корячусь, и в редкие выходные - навещаю свою пузатенькую женушку. На работе собрал правдами и неправдами все отгулы за народную дружину, за пожарную (свои и чужие), за учебу, за все-все-все - по сусекам. И рву жилы, и становится мне худо в конце шабашки. Да тут еще и простыл, с температурой, но болеть, товарищи, в такой момент никак нельзя. Болеть - роскошь. Она меня жалеет, и то и дело говорит, чтобы я отдохнул денька два как-нибудь, подлечился... Но этого я допустить не могу. Время дорого стоит, а ей впереди еще полтора года сиднем сидеть, а на какие шиши? По сотне в месяц требуется пристегивать к моей кастрированной зарплате. Я, как дурак, глажу ее живот, а сам думаю, что ничего, мужик, ничего... Проскочат эти полтора года, и дальше станет легче. Авось в больницу лягу потом, подлечусь. И вкалываю ради будущего дальше, упиваясь мыслью, что раз я мужик - значит, я просто-таки обязан обеспечить жену, детей, иначе грош мне цена в базарный день, и не мужик я тогда буду, а дерьмо... И пру бревна уже на верхние венцы. Как назло постоянно лили дожди, и простуда не проходила, и в шесть вставал я с температурой и брал топор ... И тут еще кровь пошла из задницы... И вот - в золоченой раме я - с пачкой денег, заявляюсь домой. Вот я моюсь в ванной, надеваю чистую рубаху. Все, дело сделано! Мой детеныш обеспечен. Петру гарантирую еще братана (или сестренку) нужно подчеркнуть... "Завтра,- говорю за ужином, растирая задубевшие ладони со множеством ссадин и заноз,- отнесешь деньги на книжку, и как выйдешь в декрет - станешь снимать по сотняге в месяц. Там видно будет, когда надо - побольше, когда надо - поменьше". Там видно будет. Она кивает. Но ничего не говорит. Я же рассуждаю, что еще надо будет коляску, кроватку, разные там тряпки и прочее, да и ей необходимо просторное пальто и сапоги без каблуков...