Казалось, весь город и все окрестные деревни собрались на площади-майдане, огороженной высоким дырявым забором. Крики и шум, шарканье тысяч ног, игра патефонов и гармошек сливались в сплошной гул. В десять утра Сорочинское столпотворение редело. Все, словно по команде, двигались к трамвайной остановке, и уехать отсюда в этот час казалось делом невозможным. Благо еще, что рядом пролегала железная дорога, по которой изредка проходил пригородный поезд. Вагоны его в таком случае заполнялись до отказа. Парни лезли на крыши, прицеплялись между вагонами, висели на подножках. По тротуарам Сибирского тракта двигались могучие толпы. Словно дореволюционные каторжане решили вернуться из гибельной Сибири обратно. Люди поколачивали валенками, покуривали, смеялись. Кто-то что-то купил, кто - продал. Не купить на Сорочке ничего - делом было немыслимым. Даже имея в кармане рваную трешку. Впоследствии Сорочка стала притоном спекулянтов и фарцовщиков. Власти города относили ее все дальше и дальше. Не раз закрывали, разгоняли с милицией, устраивали облавы, но Сорочка живуча - хоть хлорофосом поливай. В наше время здесь развернулся огромный мотоциклетный толчок. Рано утром съезжаются тысячи мотоциклистов не только из Казани, но и из других городов Поволжья и Предуралья...
Тогда мы с отцом направлялись с Сорочки пешком. Вероятно, я замерз, ибо мы зашли к слепому Батрашову. (Они жили - нам по пути. В большом доме, в комнате с тамбуром. Кроме Батрашовых в квартире жили еще две офицерские семьи.) Слепой сидел на корточках и топил печь льготными дровами.
Мы с отцом пошли в магазин за водкой, а слепой принялся возиться с закуской. Потом мужики пили и разговаривали. А я болтался на широкой коммунальной кухне. Его жена тетя Тася вручила мне банку из-под сгущенного молока. Я звучно выскребал железной ложкой засохшие бугорки и удивлялся: "Живут же люди - сгущенка у них засыхает! " В нашем доме подобного бы не случилось, окажись, волей рока, банка сгущенки там. Ее бы не только вылизали, выскоблили, вымыли, но и, думаю, этикетку бы слопали. Так бы обработали, что служила бы потом банка нам зеркалом.
35
Как условились, мы встретились с Хахановым на Невском, и он предложил поужинать в ресторане. На что я сказал ему, что материально не соответствую в данный момент ресторану.
- Мы же не станем зеркала бить и в фонтан нырять. Хватит - не волнуйся.
Но я, тем: не менее, волновался. Дело в том, что друг-приятель был шибко неугомонный человек, каких бы в цивильный город без намордника впускать не следовало. Главное - никакие инструкции и предупреждения на него не действовали.
Мы шли по летнему цветастому проспекту. Хаханов резал духоту воздуха расправленной грудью, на которой трещала по швам чистая розовая рубаха. Возле всеизвестного "Сайгона" (кафетерия при ресторане "Москва") околачивались разные хиппи, панки и прочие лентяи, с виду похожие скорее всего на нищих иностранцев или же - на наших блаженных. Некоторые из них обреченно сидели на паперти этого божьего приюта. Хаханов не мог пройти мимо. Он остановился около них и стал спрашивать, отчего они не стригутся и не моются, и почему они такие чудики. Они посмотрели на него высокомерно, как на идиота. (И правильно!) Но он был настойчив, тогда блаженные встали и стайкой направились в кафе.
- Что ты к ним привязался,- сказал я. - Человек имеет право ходить так, как ему заблагорассудится.
- Человек не имеет никакого права. Человек это право либо зарабатывает, либо берет. Но главное - зарабатывает, понял? - возразил Хаханов.- Постой-ка! - он внезапно притиснулся к лотку с тортами, за которым стоял сытенький холеный мужчинка, весь в фирме, при золотых печатках. - Здорово...- сказал ему Хаханов и свойски подмигнул.
- Здорово,- с усмешкой ответил тот и принялся возиться с коробками.
"Ну-ну,- подумал я.- А что здесь северянин выкинет?"
- Ты что ж это? - спросил Хаханов соболезнующе продавца.- Инвалид, да?
- Почему? - тот рассчитывался с женщиной за торт.
- Или болит что?..
- Ничего не болит. Даже зубы. О!.. Давай, шагай дальше и ширше, не мешай-ка...
- А что же ты, парень, торгуешь? Ведь неудобно же - люди на тебя смотрят.
- Работаю потому что,- огрызнулся продавец.
- Так разве это работа для мужика? - удивился искренне Хаханов.
- Иди-иди дальше. Или помочь тебе - походку продолжить? Вон, сейчас мента позову. Он тебе скорость включит.
- Зови. Я не о милиции. Я думал, что ты просто инвалид... Эх, небось, мечтал мальчишкой в космос, а? Ну, давай - решай, пока не поздно. Поехали со мной! - загорелся он. - Я под Киев сейчас! .. Вот где дела... Или - к нашим, на полярную станцию, ну? ..
Продавец захлопнул в ответ лоток и покатил его по тротуару.
- Ты не сомневайся,- торопился за ним следом Хаханов, хотя я и держал его за локоть.- У нас хорошо выходит. В среднем по шестьсот. А бывает и по тысяче, когда с морозными и коэффициентом!.. Да еще полярки набегут...
- Отвяжись! И у меня бывает не меньше...
- Поздно же будет потом!
Парень почти бежал от него.
- Слушай, действительно! Что ты, как репей прилип,- сказал я ему.
- Дурачок ты,- сокрушенно вздохнул северянин.- Пожалеешь же в старости...
- Не волнуйся - не пожалеет. Пошли дальше. Что ты ко всем подряд пристаешь,- потащил я его в сторону.
- Так жалко ж его. Ты, правда, лучше здешние порядки знаешь.
- Обязательно с тобой в какую-нибудь историю влипнешь... Кончай. Веди себя прилично. А то помнишь - в прошлом году взялся цыганок устраивать в детскую комнату на вокзале.
- И устроил же!
- Так цыгане ж привыкши.- Ну и что? И цыганам пора отвыкать на полу валяться. Сколько же можно! У нас все равны.
- Лучше, конечно, с тобой встречаться на дому... И желательно, на Ямале. Там ты спокойнее.
- Как хочешь, но поужинаем в ресторане... В самом лучшем. Ни разу не бывал в самых лучших.
- Только трудно попасть...
- Врешь, - уверенно сказал он.- Как это трудно попасть в ресторан? Кому захочется есть дороже, чем дешевле? Это у меня как бы последнее желание. Праздник души - получил работу, о которой мечтал!
- Там у многих - праздник души. Порой - ежедневно.
- А я спрошу там.
- Вот этого только не надо!
- Ладно. Но - для тебя.
Он почти сдержал свое слово, и вечер выдался почти без закидонов, если не считать некоторых несущественных мелочей. Прошел сквозь швейцара, выговорив ему, что тот не знает своих обязанностей, что тот обязан радоваться посетителям, а не глядеть на них рублевыми глазами. Оттеснив швейцара, пригласил всех, кто стоял у дверей, войти. Толпа вошла. Швейцар засвистел в милицейский свисток, но было уже поздно.
Мест не оказалось, хотя половина столиков пустовала. Тогда Хаханов принес из какой-то подсобки столик сам. Потом он сманивал официанта ехать с ним в Чернобыль. Пить он не стал вовсе, чем удивил обслугу.
Когда установился порядок и нам принесли еды, Хаханов вышел на минутку и привел трех совершенно законченных проституток, усадил их за наш столик и мне (!) стал объяснять, что "девушки не успели в столовую, что они студентки и живут в общежитии, где буфет только что закрылся на капитальный ремонт ..." Видимо, они наплели ему про столовую и буфет! Заказав им по солянке, по бифштексу и компоту, он успокоился. Они, конечно, же почти не ели. Им, естественно, хотелось другого. Не за тем сюда тащились. Из- за девушек этих впоследствии вспыхнула в вестибюле блиц-драка персон на десять, которая окончилась боевой ничьей.
Возвращались к дому на частнике. Хаханов никак не мог понять, что от него хочет владелец "жигуля". На Севере, шш там, вон я в Челнах жил, не заведено платить шоферу, если он взялся тебя подкинуть по дороге. Не только за какие-нибудь пять улиц, но и за сто, за двести километров - денег с тебя не возьмут. А если предложишь трешку - могут и в рыло съездить. И тут, когда владелец машины сказал с усмешечкой "на бензин", Хаханов велел ему ехать к бензоколонке. В бак вместилось не больше пяти литров. Хаханов укоризненно сказал:
- Как же тебе не совестно врать?! А еще комсомолец, наверное!
(Ну-у, братцы, я таких придурков давненько не встречал! Даже в нашем Кинематографе!)
Водитель, пользуясь тем, что мы вышли, захлопнул дверцу, не пустив нас в машину, и в щелочку закручиваемого окна крикнул:
- Два идиота!
(Я-то при чем?!)
- Канай по холодку, пока не помяли твою фольгу! - лениво посоветовал ему Хаханов.
Мы перлись пешком от бензоколонки и Хаханов говорил:
- Люблю я белые ночи! У нас на Ямале сейчас полярный день. Ума не приложу, как буду в Хохляндии спать?! Там ночи, говорят, совсем черные, а я так не привык...
- С твоими выкрутасами - вот премся пешкодралом, правдолюбец, правдоискатель сраный!
- Перед сном полезно даже таким дуракам, как ты.
36