- В неволе и птица не поет. У нас, возьми, какие радости были? Деды и прадеды до десятого колена, а может и больше, под крымскими ханами беду терпели. Язык родной забыли. Греки мы, а разговариваем по–татарски. Своих братьев по крови не понимаем - тех, которые сохранили язык отцов. Так‑то, сынок… Нам царица дала землю и волю на сто лет. А разве мы вольные от бедности? Опять богачи вперед вылезли. А они жадные. Зенгинин гойну хопса, гарибин джаны чихар. У великороссов и малороссов так совсем горе. В кабале их держат помещики. Но народ не мирится, - говорил Гарась вполголоса, будто рассуждал вслух. Неожиданно громко спросил: - Ты слыхал про славного Тер–Оглу?
- Нет, - отозвался мальчик.
- Тогда послушай. Как дед рассказывал, так и я передам тебе. Дорога длинная, время скоротаем.
Гарась поерзал на широкой, лежавшей на бортах телеги доске, устраиваясь поудобней, снова крикнул на волов и начал рассказ:
- У одного падишаха, царя, значит, был конюх. На всю округу один такой - лучших скакунов выращивал.
Как‑то мимо дворца табун лошадей гнали. Падишах приказал конюху выбрать из табуна двух породистых рысаков. Ходил, ходил конюх среди лошадей и ничего подходящего не нашел. Но к своему государю пришел не с пустыми руками, привел пару жеребят. А они некрасивые, на ногах еле стоят, только на свет народились. По приметам конюх знал, что из них вырастут первые скакуны на все царство–государство. Не успел сказать этого падишаху, а тот как закричит: "Не можешь отличить хорошей лошади от плохой? Насмехаешься надо мной, собачий сын? Приказываю ослепить его!" И конюху выкололи глаза.
Архип вздрогнул и схватил возчика за руку, испуганно прошептал:
- Эт‑то… Дядя Гарась, за что же так?
- А так вот - ни за что, сынок. Царям да богачам все дозволено.
- И он умер, да? Конюх, - все еще шепотом спросил мальчик.
- Ты слушай, что дальше было… Значит, выкололи глаза конюху, и с тех пор стали называть его Тер. Ну, если по–нашему, то слепой. Посадили его в самую захудалую хату, кормить стали, как нищего. У конюха был сын, из‑за слепого отца его прозвали Тер–Оглу. И хотя падишах отнял у Тера белый свет, но умение выхаживать лошадей отнять не смог. И никто, даже сам царь, не сможет отнять у человека доброе сердце и то, что ему от бога дано… Тер вырастил из некрасивого жеребенка сильного скакуна, дал ему имя Крат, лучшая лошадь значит, подарил сыну и сказал: "У тебя лучшая в царстве лошадь. Езжай в лес, он тебя укроет от гнева падишаха и богачей. Они унижают бедных людей. Могут избить палками, забрать последнее зерно, выколоть глаза, как мне, или казнить. Мсти им, сынок, за своего отца и за всех бедных. В лесу ты найдешь себе смелых товарищей".
Так и сделал Тер–Оглу. Он покинул родной дом, стал разбойником. Нападал на богачей и купцов жадных, забирал у них золото и товары, и все отдавал бедным людям. Молва о смелости и храбрости Тер–Оглу пошла по всему царству–государству. Падишах посылал свое войско поймать бесстрашного разбойника, но его укрывал могучий и темный лес. Тер–Оглу не боялся ни стражников падишаха, ни лешего, ни другой нечистой силы.
- Леший? - повторил вопросительно Архип. - Тоже царь?
- Угадал, - ответил, скупо улыбнувшись, Гарась. - Страшный царь, лесной. Однак в натуре его никто не видел.
- Чего не видно, того нет, - твердо проговорил мальчик.
- Э, не кажи, брат. Я про лес такого наслышан от людей бывалых - волосы дыбом подымаются от страха. Этот леший, особливо в дремучем лесу, что хочешь с человеком сделать может. Он хозяин лесного царства. Уяви себе - кругом деревья до самых туч стоят, ни назад, ни вперед не видно, одна тропочка петляет, а по ней человек с котомкой бредет. Ты за ним, гадаешь, что он по нужному делу через лес направляется. А то леший прикинулся мужичком. Заведет в такую чащобу, где волков, медведей, другого дикого зверя видимо–невидимо, вот и конец твоей жизни… А то враз песня в лесу почудится или филин кричать начнет. Жутко становится, ни с того ни с сего плутаешь меж дерев высоких. С лешим не шути. Сказывали сведущие люди, которые возле леса живут, - далеко не заходят, боятся нечистого. А вот Тер–Оглу ничего не пугался.
- Эт‑то, дядя Карпов говорил - лес красивый…
- Леса разные бывают. Оно - в каком краю. Раньше особливо глухие леса росли. В таких, значит, и разбойничал Тер–Оглу… Слушай, что дальше сталось. От быстрой езды у коня часто терялись подковы - не простые, а медные. Однажды Тер–Оглу приехал к кузнецу и попросил подковать скакуна. Кузнец быстро справился - подковал. Тер–Оглу дал ему за работу золотой червонец. Ну, десять рублей значит. Большие деньги. Кузнец взял деньгу и незаметно провел по ней большим пальцем. Показывает ее Тер–Оглу и говорит: "Она стерта". Не пригодная значит. Просит другую. Разбойник дал ему самый новый червонец, и снова свершилось чудо - монета опять оказалась стертой. Догадался тогда Тер–Оглу, что кузнец настоящий богатырь, пригласил его к себе в напарники. Стали они вместе богачей, ханов, купцов на дорогах перестревать и забирать все драгоценности и добро всяческое. Себе ничего не оставляют, все бедным людям раздают… Рассвирепел, разгневался государь. Кричит на своих прислужников, ногами стучит, ногти от злости себе кусает. А самый главный стражник на коленях ползает и клянется из‑под земли достать разбойника. А Тер–Оглу с кузнецом по имени Темир–Оглу еще пуще богачей наказывают.
Как‑то рано утром едут они по лесу, слышат печальную песню. Остановили коней, спрятались за деревьями широкими. Видят - юноша в бедной одежде на тропке показался, песню о своей несчастной любви поет. Такая она была… - Гарась на мгновенье замолчал, прокашлялся, выпрямился и хрипловато запел.
Архип поглядывал на возчика. Тягучая и тоскливая песня тревожила сердце, и мальчик сожалел, что с ним нет скрипки, он ведь умеет играть на ней, сразу подобрал бы мелодию и вторил дяде Гарасю. А тот, внезапно оборвав песню, крикнул "цоб–цобе!" - и продолжал рассказ:
- Тер–Оглу и Темир–Оглу выехали навстречу юноше, расспросили, где живет его девушка. Тот охотно ответил. "Не убивайся, - сказали они. - Возлюбленная будет принадлежать тебе". Так оно и вышло. Провор–ный и бесстрашный Тер–Оглу увез девушку на своем скакуне, а неповоротливого кузнеца схватила стража. Ее тогда поставили в каждом селении. Падишах и его подданные обрадовались: подумали, что поймали, наконец, самого Тер–Оглу. Решили казнить его при всем народе. Мол, смотрите, как будут сдирать кожу с ненавистного богачам разбойника. Узнал об этом Тер–Оглу и поклялся спасти своего верного друга. Переоделся в одежду сторожа–лесника, пробрался к месту казни Темир–Оглу. Видит, невдалеке сидит сам падишах. Переодетый Тер–Оглу совсем близко подобрался к кузнецу и спрашивает его, что с ним хотят сделать. Темир–Оглу сразу узнал своего напарника, обрадовался и весело ответил: "А ничего! Будут надевать красные сапоги". Это значит сдирать кожу на ногах. Тогда Тер–Оглу в ответ на слова кузнеца громко сказал: "Так тебе и надо, разбойник!" И тут же обратился к падишаху: "О великий, преступник - все равно подохнет, так заставь его перед смертью спеть какую‑нибудь песню. Говорят, он большой мастер петь. Пусть тебя, великий, и народ твой потешит". Падишах приказал, и кузнец запел. В песне он смеялся над прислужниками падишаха, называл их баранами, которых ничего не стоит провести за нос. Говорил, что Тер–Оглу жив и он егце отомстит богачам за бедных людей.
Народу песня понравилась, толпа зашумела, стала подбадривать кузнеца. Поднялся страшный шум, стража бросилась успокаивать людей. В это время Тер–Оглу и кузнец исчезли. Неподалеку стояли их кони, и они ускакали в густой лес. Вот какой был Тер–Оглу - защитник бедных, -закончил рассказ возбужденный Гарась, взмахнул кнутом и весело прикрикнул на волов: - Ну, живей, живей пошли!
Архип долго молчал. Как ни напрягал он своего воображения, а не мог представить лес, в котором разбойничал Тер–Оглу. Вокруг лежала степь. Под самый горизонт простиралась она взбугренным зеленым ковром под золотистым солнцем. Карпов тоже рассказывал про лес, про березы и ели, рисовал их в конторской книге. Какой же он, этот загадочный лес?
Может быть, в эти минуты раздумья у мальчика уже зарождалось желание во что бы то ни стало побывать в лесу, увидеть и услышать его голос, ибо о нем говорят, как о чем‑то могучем и таинственном. Архип тронул возчика за рукав и спросил:
- Дядя Гарась, эт‑то, вы в лесу бывали?
- Нет, в настоящем, дремучем не приходилось, - ответил тот, - Рощицы по балкам встречал. Их насквозь видать. Тощие они, жидкие.
Длинная однообразная дорога начала утомлять. Архип, рано вставший сегодня, перебрался с сиденья в бричку и лег на душистую траву, скошенную Гарасем вчера вечером. Под мерное поскрипывание колес и покачивание брички Архип уснул.
Уже на закате его разбудил разговор Гарася с незнакомыми людьми. Мальчик открыл глаза, приподнял голову. Невдалеке паслись волы, телега стояла на обочине дороги. Чуть поодаль, положив на землю по охапке травы, сидели Гарась и два бородатых мужика в лаптях. Было им лет по сорок. Сбоку них лежали котомки из суровой холстины.
- Нету никакой мочи, братец, - говорил с присвистом скуластый, с красными слезящимися глазами мужик, что сидел справа от Гарася. - Ни коровенки, ни лошаденки в хозяйстве. Гол как сокол. На барина - денно и нощно, денно и нощно…