У мальчишки от жалости к старику сжалось сердце. Он был похож на доброго деда Юрка, но тот не надрывался под палящим солнцем, а сидел на завалинке. Архип не знал, как помочь старому человеку. Хмурые, молчаливые и страшно тощие мужики тупо и остервенело ходили, как обреченные, по глиняному кругу, чтобы в конце работы получить харч и гроши на пропитание своей семьи.
Архип еще раз взглянул на сухого с выпирающими ребрами старика, глубоко вздохнул и пошел к навесам.
Нужно было считать и заносить в книгу количество сделанного кирпича.
К двум куполообразным обжигальным печам мужики носили сухой бурьян и складывали в кучи. Печи окутывал густой лиловый дым. В его клубах двигались люди. Архип подошел поближе, и едкий запах ударил в лицо, заслезились глаза. Пробежав мимо печей, он оказался под навесом, где ровными рядами стоял готовый кирпич.
Пока считал да записывал цифры, дым рассеялся. В топках печей полыхал огонь, похожий на осколки вечернего солнца. Живой и трепетный, он манил к себе, завораживал, и мальчик, прижав под мышкой книгу, направился к топке. Его окликнули. Невдалеке, возле нагруженной брички, запряженной двумя волами, стоял дядя Гарась. Архип подошел к нему и поздоровался.
- И ты, сынок, тут, - проговорил Гарась. - Горше полыни сиротская доля. - Помолчал немного и участливо спросил: - Что же ты делаешь в этаком пекле?
- Эт‑то, считаю и за–а-аписываю, - нараспев ответил Архип и протянул вперед конторскую книгу.
- Писарчук, выходит. То слава богу. Хозяин не обижает?
Мальчик ничего не ответил. Подошел к бричке и потрогал блестящие камешки.
- Что это? - спросил он. Повернул кверху ладонь и увидел на ней черные пятна. Удивленно проговорил: - Мажется. Черный кирпич будут делать?
- Жечь будут его. Вместо дров, - ответил Гарась. - Дрова дороги стали, и привозу нету. По Миусу и другим балкам все леса свели. А этот жар дает сильный. Каменное уголье называется.
- Камни не горят, - возразил Архип.
- Такие горят. Видишь на море заморские пароходы. Черный дым над трубой поднимается. Это каменное уголье пыхтит… Твой хозяин будет его жаром кирпичи обжигать. Я привез для пробы.
- У пароходов попросили?
- Они сами за ним гоняются. За углем ходил с чумаками на самый верх Кальмиуса. В селе Александровке из глубоких ям–колодцев достают его. И–и-и, страхи господни… Люди черные на свет божий выходят. В кадушке из колодца их достает паровая машина.
Рассказ Гарася привлек мужиков. Они устроили минутный отдых и слушали возчика с недоверием и страхом.
- Никак, в преисподнюю забрались? - спросил вислоусый с перевязанным левым глазом дядько. - На беду это…
- А то нынче беды нету? - перебил высокий мужик в бриле. - Хуже скотины живем. А ты…
Но его прервал зычный голос артельного, возившегося у печи:
- По местам, братцы!
Дядя Гарась и Архип снова остались одни.
- Там кра–а-асного и синего камня нет? - спросил мальчик. - Мне рисовать…
- Нема, сынок, - ответил возчик.
- Должны быть, если черный есть, - твердо сказал Архип, - Я нашел бы.
- Может, хозяин отпустит? Скажи ему, поедем разом…
К зиме кладку церкви закончили. Два красных купола без крестов были теперь видны даже из Карасевки. Архип еще затемно выходил из дому, и в глаза сразу же бросался новый храм, выросший на окраине города. Небо над морем серело, и пригашенный свет растекался по беспокойной свинцового цвета воде, выходил на берег, окутывал дома, голые сады и расстилался по холодной скучной степи.
Каждый новый рассвет отличался от минувшего. Мальчик отмечал это и мысленно пытался представить себе, как бы отобразил меняющиеся цвета на бумаге. То низкое багровое солнце, то клубящийся туман в балках, то просветленное безоблачное небо. Но красок у Архипа не было. Правда, Чабаненко, видя старание подростка и наклонности к художеству, дал ему чистую конторскую книгу. Ее страницы уже наполовину были заполнены рисунками, сделанными черными угольками.
В последний месяц кирпич на стройку не привозили Началась внутренняя отделка храма, и Архип частенько заглядывал в него. Сумрачные своды и сырой воздух действовали удручающе. Только свежие стружки и опилки издавали горьковатый смолянистый запах.
Плотники, столяры, краснодеревщики переговаривались между собой, и их голоса гулко перекатывались под высоким потолком, к которому тянулись леса - деревянные подставки с лестницами, перегородкамщ переходами. От мигающего света керосиновых ламп на стенах двигались уродливые многоголовые и многорукие тени.
На мастеровых по плотницкой части у Чабаненко был особый нюх. Уже по тому, как работник держит топор, он мог определить его умение. Нанимал он преимущественно пришлых из лесных местностей, особенно россиян.
Недавно в присутствии Архипа торговался с двумя мужиками - отцом и сыном, назвавшимися Карповыми. Оба рослые, но худые. У Карпова–старшего борода клином, нос широкий, через всю левую щеку синеватый шрам. Сын как две капли воды похож на него, глаза большие, круглые, на губе и подбородке курчавится, словно сизый дым, светлый пушок.
- Что можете? - спросил Сидор Никифорович.
- По–плотницкому все, хозяин, все, - ответил Карпов–отец. - По алтарям больше. Врата сделать, иконостас…
- А сами откуда?
- Смоляки мы. Из‑под Вязьмы, значится, - заговорил поспешно плотник, глянув на сына. - У себя дома окрест ходили по храмам божьим. В Касне ставили алтарь, Богородицком, Телепневе.
- Одним топором обходились? - перебил Чабаненко, криво усмехаясь.
Мужики стояли перед ним в берестяных лаптях, надетых на серые из мешковины портянки, закрученные крест–накрест тонкой веревкой, в потрепанных зипунах, подпоясанных бичевой. За ней, на боку, торчали короткие топорища, отполированные ладонями во время работы.
- Ды–к беда у нас, хозяин, - неуверенно сказал Карпов, - Утоп струмент. В ящике был, и рубанки, и долота, и коловорот… Справный струмент был.
- Кузнец вяземский сработал, - вставил приятным чистым голосом молчавший до сего часа Карпов–младший.
- На Днепре утоп. Кочерыгой лодку шарахануло… Топоры за поясами были. С ними выбрались на берег. Они кормилицы наши.
- Ладно, погляжу, - согласился Сидор Никифорович. - Инструмент мой - плата на четверть меньшая.
Карпов–старший сдвинул на лоб рыжий обвислый треух, почесал затылок и скосил глаза на сына, словно ждал его слова. Но тот потупил взгляд.
- Благодарствуй, хозяин, - проговорил наконец плотник. - Сработаем славно, не сумлевайся.
Архип привязался к Карповым. Старик оказался словоохотливым, рассказывал подростку о сортах дерева.
- Сосна не дюжа крепкая, но пахучая. Бук или дуб более подходящий, - говорил он, долбя стамеской паз в гладко выструганном бруске. - Полировке поддается. Все жилки видать, рисунок удивительный. Человеку невмоготу такое создать. От бога оно.
- Можно все нарисовать, - решительно возразил Архип.
- И то твоя правда, - согласился Карпов. - Сноровистый - он все сможет. - Оторвался от работы, поднял голову и позвал сына: - Давай, Митрий, вязать будем.
Из гладких брусков, планок, филенок они на глазах у завороженного Архипа делали переплеты, рамы, двери, склеивали их, составляли вместе и устанавливали в восточном крыле церкви. Здесь сооружался алтарь, готовились рамы для иконостаса.
Карповы в церкви и ночевали. В углу, невдалеке от печурки, настелили стружек, на них и спали. Говорили подрядчику, что хотят побыстрее выполнить заказ. Работали с ранней зорьки допоздна почти без роздыха.
Архипу разрешали строгать рубанком доски, пользоваться коловоротом. Мальчику все было в новинку. Сначала у него ничего не получалось. Карпов–старший становился рядом с ним у верстака и показывал, как правильно держать инструмент.
Вспоминал свою Смоленщину.
- Леса‑то у нас - одно любование, - говорил он с грустью. - Возьми елку. Зеленая летом и зимой. Вместо листьев - иголки длинные, колючие. Стоит в таком наряде, что в сарафане красавица… А береза, береза‑то! Впрямь на девицу похожа. Одно заглядение. Светлая, в сережках… Жаль, не растет в ваших краях, Архипушка. В рощу березовую войдешь - духмяность сердце обволакивает. А березовый сок по весне так и течет, так и течет. От разных хворостей он помогает. Вырастешь, Архипка, даст бог, в нашем лесном царстве побываешь. Да, может, времена лучшие придут.
Мальчик пытался мысленно представить ни разу не виденные им деревья, рисовал их в конторской книге, но ель скорее напоминала акацию, а береза вербу, которые росли в Карасевке. Как‑то решился показать рисунки Карповым.
- А что же енто такое? - спросил старший, показывая на рисунок, где были изображены горы и сакли с плоскими крышами. - Не приводилось такое видать.
- Эт‑то, здесь жил мой дедушка, - ответил Архип, - Горы называются, а рядом - дома.
- Чудно! - отозвался Карпов–сын. - А ты видел их?
- Нет, дед Юрко рассказывал, я и нарисовал.
- Проворный, стало быть.
- А э‑то… Вы говорили, береза, - перебил Архип и перевернул страницу, - И елка.
Карпов долго смотрел на рисунок. Почесал в затылке и, не желая обидеть юного художника, приглушенно сказал:
- И такие бывают… Однак в нашей деревне, - он не договорил, взял в руки грифель, торчавший из‑под шапки возле правого уха. Открыл чистую страницу конторской книги, прищурил глаза и вдруг быстро–быстро стал наносить кривые линии на бумагу.
- Глядикось, какая елочка получилась, - сказал Карпов, возвращая книгу Архипу.
Тот был поражен не формой необычного дерева, а умением плотника так быстро рисовать.
- Еще! - не попросил, а потребовал подросток.