- То‑то, что на хлеб, - возразил Чабаненко. - Загубить природный дар - раз плюнуть. А станет богомазом - деньгу большую зашибет. Ныне я по силе возможности помогать не прочь. Не бусурманского же мы роду. Хлопец, считай, сирота.
- Ну, если так, - согласился Спиридон. - Пусть идет в городскую школу.
Предприимчивый Чабаненко, хотя и питал к Архипу добрые чувства, но не без корысти изъявил желание давать целковый в месяц на его учение. Наметанный глаз делового человека подсказывал ему, что из парня выйдет способный мастер живописи. Он пригреет его, поддержит и в будущем не станет нанимать чужих богомазов для росписи храмов и их реставрации. Они берут немалую копейку, а тут собственный появится.
Архипа удивила неожиданная доброта брата и ласковость его жены в последнее время. Золовка сшила ему холщовую сумку, а Спиридон самолично положил в нее две купленные тетрадки и грифельную доску с карандашом.
- От меня гостинец, - сказал он. - Старайся, брат. Грамотному легче в жизни.
В сентябрьское, по–летнему теплое утро жена Спиридона подала Архипу выстиранные накануне и выглажен–ные клетчатые штаны, красную рубаху и черный жилет, расшитый зелеными и синими крестиками на груди. Парнишка смутился, взглянул исподлобья на свою чистую одежду и неторопливо оделся.
На деревянном, до бела выскобленном столе уже стояла глиняная чашка с молоком, на ломте хлеба лежала брынза. Позавтракал он молча.
За порогом низкой хаты золовка поправила на Архипе холщовую сумку и тихо проговорила:
- Ну, с богом.
По своей улице он шел степенно, чуть покачиваясь на коротких ногах в кожаных чувяках. Спустился в лощину, отделявшую Карасевку от города, и с присвистом кинулся бежать по узкой тропе, пробитой среди пожухлой травы. Легкая сумка болталась за спиной, расстегнутый жилет и рубаха навыпуск топорщились парусом. Архипа словно подгоняла мысль о том, что в школе будут учить рисовать. А ради этого парнишка готов был мчаться хоть на край света.
Тропинка вывела Архипа на окраинную улицу Мариуполя. Дома здесь стояли вразнобой. Облезлые, с маленькими окошечками, они, как и в Карасевке, были покрыты красной полукруглой черепицей. Неровная длинная улица отлого подымалась вверх к центру города.
Впереди Архип увидел группку ребят, видимо, тоже направлявшихся в школу. Мимо него прошмыгнул мальчишка в белой рубашке и зеленом картузе. Он догнал друзей и что‑то им сказал, показывая рукой в сторону Архипа. Ребята остановились и стали поджидать его.
Их было пятеро, они стояли на противоположной стороне канавы, пересекавшей улицу. Верховодил ими рыжеволосый веснушчатый парнишка Лет двенадцати. Он и обратился к Архипу:
- Эй, ты! Чего забрался на нашу улицу?
- Еще чего! - отозвался спокойно Куинджи.
- А ничего! Зачем трогаешь наших? Моего брата и Ваньку Карася побил.
- Я видел! - вдруг радостно выкрикнул худой нескладный мальчишка. - Ну и здорово дал им!
- Пусть не мучают кошек и собак, - сказал глухо Архип. - Им тоже больно, как и людям.
- Его правда! - снова крикнул худенький мальчишка. - Грех обижать всяких тварей. В божиим писании так сказано.
- Не тварей, а животных и птиц. Если увижу мучителей, эт‑то… Кулаки у меня сильные, - сказал Куинджи и легко перепрыгнул через канаву. Ребята шарахнулись в разные стороны. - Да не бойтесь. Лучше давайте дружить.
В это время на Марии–Магдалиновской церкви ударили в колокола.
- К заутрене звонят, - испуганно проговорил рыжий, стянул с головы картуз и перекрестился.
Осенили себя крестом и остальные. Худой мальчишка подошел к Архипу. Глядя на него доверчивыми синими глазами, сказал:
- Ты сильный. Мне нравятся сильные. А я вот ведра воды не могу поднять. Смеются надо мной.
- Ну и зря.
- Не ем гарбузячую кашу, оттого и такой.
- Эт‑то, ты ешь.
- Не люблю. Она на медузы похожа.
- Кирьян выдумщик, - вмешался в разговор рыжий. - Как соврет что‑нибудь! Ты его не слушай. Как тебя зовут?
- Архипом.
- А я - Гришка Каракаш. Ты тоже в школу?
- Как видишь.
- Теперь вместе будем! - опять выкрикнул Кирьян. - Сядешь со мной на парту.
- Как учитель решит, - ответил Архип.
Мариупольское–Александровское двухклассное приходское училище горожане называли школой. Оно было открыто в честь императора Александра I в доме греческого суда: в июне 1818 года здесь останавливался самодержец всея Руси, когда ехал из Таганрога через Мариуполь в Крым. Три года спустя училище перевели в нынешнее здание - одноэтажный дом с двумя большими комнатами для полусотни учеников, с небольшим директорским кабинетом, учительской, служившей одновременно и библиотекой, в которой было 105 книг шестидесяти шести названий.
На невысоком крыльце училища ребят встречали смотритель купец Константин Григорьевич Попов, старший учитель Семен Степанович Косогубов, законоучитель священник Харлампиевской церкви Илия Юрьевич Юрьев и учитель Федор Федорович Серафимский. Они стояли по обе стороны открытой двери, чопорные и торжественные. Длинный и тощий отец Илия держал в руках массивный крест, прижав его к животу. Тучный и бородатый Попов в начищенных до зеркального блеска сапогах–бутылках переминался с ноги на ногу. Серафимский в клетчатом костюме безразлично глядел поверх голов проходивших мимо мальчиков. Приземистый и широкоплечий Косогубов с коротко подстриженными черными усами во всю губу отвечал на приветствия учеников наклоном лысеющей головы.
Стеснительный Архип нерешительно, боком пошел за Кирьяном, бросая исподлобья настороженный взгляд на незнакомых людей у двери. Кирьян громко поздоровался с учителями. Что‑то невнятное пробурчал Куинджи. В коридоре он огляделся. Высокие потолки и большие окна показались неправдоподобными. В хате Спиридона в окошки вставлена слюда, свет сквозь нее пробивается желтый, безжизненный.
- Ты чего остановился? - спросил Кирьян, дергая Архипа за жилетку, - Давай скорее! Все парты займут!
В классной комнате к Куинджи подошел Каракаш и потянул за собою.
- Давай сюда. У окна все видно будет, - сказал он.
- Зачем перехватываешь? - выкрикнул Кирьян. - Так нечестно! Я первый загадал на него!
Он, как тощий длинноногий петушок, встал между Архипом и Гришей, поворачивая голову то к одному, то к другому и громко повторяя:
- Я первый! Я первый!
Куинджи стоял спиной к двери и не увидел, как в класс вошел Косогубов. Ребята вмиг затихли, и только Кирьян в азарте выкрикивал:
- Я первый! Я первый!
- Что у вас? - спросил Семен Степанович, подходя к ученикам. Каракаша и Кирьяна как ветром сдуло. Они сели за одну парту.
Архип повернулся на голос учителя и насупился.
- Садись и ты, - предложил тот. Потом сощурился, будто хотел получше разглядеть парнишку, и спросил: - Не ты ли работал у господина Чабаненко? Я вроде бы видел тебя у него.
- Работал, - глухо отозвался Куинджи.
Косогубов едва заметно улыбнулся и еще пристальней посмотрел на коренастого, твердо стоявшего на ногах Архипа с чуть наклоненной курчавой головой.
- Господин Чабаненко рассказывал о тебе, - вновь заговорил учитель, - Буду рад поближе познакомиться. Садись на вторую парту. Садись…
"Рассказывал, - подумал с неприязнью Архип, - Наверное, как выгнал меня за рисунок Бибелли". Он неловко втиснулся за низенькую неудобную парту.
- Да тише ты, - раздался шепот соседа. - Как медведь.
Куинджи сердито сверкнул глазами. Радостное настроение, с которым шел в школу, пропало. Положив руки перед собой и чуть наклонившись, он стал наблюдать за учителем. Косогубов, напоминавший Архипу широкогрудого дядю Гарася, несколько раз почти неслышно прошелся от двери к окну и обратно. Остановился возле кафедры, потер широкие ладони и заговорил ясным и ровным баритоном:
- Ну, что ж, господа мои ученики. Поздравляю вас. Отныне вы стали на стезю, прямо скажу, нелегкую, но светлую и необходимую человеку. Наше училище углубит полученные вами начальные знания в словесности и арифметике. Мне же предстоит познакомить вас с азами великой географии - науки о земле, которая тесными узами связана с историей всего человечества.
Он замолчал, вытащил из брючного кармана желтый носовой платок. Вытер глубокие залысины на высоком лбу, сложил платок вчетверо и снова положил в карман. После этого, до самого звонка, говорил без передышки, все время прохаживаясь от двери к окну или между рядами парт.
Архип не заметил, как спало его напряжение и как он увлекся рассказом Косогубова о Мариуполе, о родной Карасевке, о земле, по которой он ходит и не знает ее историю. Он даже не догадывался, что в семи верстах от города за рекой Кальмиус есть Ляпина коса, а в другой стороне, в двадцати верстах - Белосарайская коса. Мариуполь - не просто город у Азовского моря. Он стоит на водном пути, который соединяет север Российской империи с Черным морем.
По Азовскому морю к нынешним мариупольским берегам много веков назад плавали греки. Они торговали со скифами, жившими здесь. Тогда море называлось и Меотийским озером, и Скифскими прудами, и Матерью Понта. А место торговли именовалось Кремны. Оно находилось где‑то вблизи Мариуполя, который расположен на обрушившейся, стертой веками скале. Слово "кремны" и означает‑то скалы, утесы, крутизну. Именем Кремны и сейчас называют скалу между городом и Белосарайской косой.
В двенадцати верстах от нынешнего Мариуполя, в долине, где протекает речушка Белая Межа, или Вежа, находился город Саркель.