Она видела, что все как-то безмолвно вместе с матерью осуждали его, и тем сильнее любила, умея своей приветливостью и лаской рассеять подчас постоянно угрюмое расположение духа отца.
Остальные дети, по-видимому, были совсем безучастны к обмену колкостей, происходившему между родителями.
Алексей, удивительно похожий на мать, изящный блондин, с красивыми, точно выточенными чертами лица, чистенький и свеженький, как огурчик, выстриженный по-модному, под гребенку, в опрятной тужурке, необыкновенно солидный по виду, с невозмутимым спокойствием и с какою-то торжественной серьезностью, точно делал необыкновенно важное дело, - очищал костяным ножиком кожу с сочной груши, стараясь не прихватить мясистой части плода. Окончив это, он разрезал грушу на куски и стал их класть в рот опрятными, с большими ногтями, пальцами с противной медлительностью гурмана, желающего как можно более продлить свое удовольствие. На его лице с едва пробивающимися усиками и девственной бородкой, на манерах, на всей его худощавой, небольшой, стройной фигурке был отпечаток чего-то самоуверенного, определенного и законченного, точно перед вами был не двадцатидвухлетний молодой человек, полный жажды жизни и мечтательных планов, а трезвенный, умудренный опытом муж с выработанными правилами, для которого все вопросы решены и жизнь не представляется загадкой.
Сестра его Ольга, стройная, высокая, хорошо сложенная брюнетка лет двадцати, с красивыми темными глазами, смугловатая в отца, одетая, как и мать, с претензией на щегольство, отличалась, напротив, самым беззаботным и легкомысленным видом хорошенькой, сознающей свою обворожительность куколки, для которой жизнь представляется лишь одним веселым времяпрепровождением.
Взор ее рассеянно перебегал с предмета на предмет, и мысль, очевидно, порхала, ни на чем долго не останавливаясь.
Она то равнодушно прислушивалась к словам отца, то взглядывала на мать, завидуя ее брошке и новому красивому кольцу с рубином, которое, по словам мамы, было переделано из старого (чему, однако, дочь не верила, а подозревала иное происхождение кольца), то в уме повторяла напев модной цыганской песенки, то от скуки благовоспитанно зевала, прикрывая маленький, с крупными губами, рот красивым жестом руки с бирюзой на мизинце, который она как-то особенно выгибала, отделяя от других пальцев. Давая ему разнообразные, более или менее грациозные изгибы, она сама любовалась крошкой-мизинцем с розовым ноготком.
"Скорей бы конец этим сценам!" - говорило, казалось, это подвижное, хорошенькое и легкомысленное личико.
И молодая девушка думала:
"С чего они вечно грызутся? Папа, в самом деле, странный. Мог бы, кажется, зарабатывать больше, чтоб не раздражать маму. Когда она выйдет замуж, она не позволит мужу стеснять себя в расходах и говорить дерзости!"
Улыбка озарила лицо Ольги. Мысль остановилась на одном господине, который с недавнего времени ухаживал за ней основательнее других. Она знала, что сильно ему нравилась, и особенно, когда бывала в бальных платьях. Недаром же он возит конфекты и фрукты, достает ложи в театр, как-то особенно значительно жмет руки и, когда остается с ней наедине, глядит на нее глупыми глазами и все просит целовать руку. И мама говорит, что он подходящий жених, но советовала не позволять ему ничего лишнего, а то мужчины нынешние вообще подлецы. Она и без мамы это знает, слава богу! Еще когда кончала курс в гимназии, то один студент на даче целовал в губы, обещал сделать предложение и… исчез. Вчера вот Уздечкин непременно хотел поцеловать ладонь, так она отдернула руку и представилась, что очень рассердилась, и он просил прощения.
Чего, глупый, не делает предложения? Тогда целуй как угодно! Она пойдет замуж, хотя и фамилия "мовежанрная", и вульгарное лицо, и лысина, и прыщи на щеках, и рост очень маленький… Но зато он добрый, и у него дом в Петербурге… Неужели он будет только целовать руки и не сделает предложения только потому, что она благодаря отцу не имеет приданого. Или он узнал, что она занимается флиртом с другим, который ей нравится?
Так что же он, дурак, медлит?
Недовольная гримаска сменяет улыбку, и длинные тонкие пальцы капризно мнут хлебный катышек. Она сердита на отца, который не заботится о дочери. Должно же быть у всякой порядочной девушки приданое. Отец просто-таки не любит ее… Ничего для нее не делает!
Но через секунду-другую беззаботно-веселое выражение снова озаряет ее личико. О, она знает, что нужно сделать - она поступит на сцену. Все говорят, что у нее талант. Один папа нарочно не признает… Он увидит, какой будет успех… А со сцены можно сделать хорошую партию…
Гимназист Сережа, с неуклюже вытянутой фигурой тринадцатилетнего подростка, с испачканными чернилами пальцами и вихорком, торчавшим на голове, съевши в два глотка неочищенную грушу и пожалевши, что нельзя съесть еще по меньшей мере десятка, тотчас же, с разрешения матери, сорвался с места и с озабоченным видом вышел из столовой. Ему было не до родительской перебранки, к которой он относился с презрительным недоумением, так как у него было дело несравненно важней: надо было готовить уроки.
"Заставили бы их зубрить, небось бросили бы ругаться!" - высокомерно подумал гимназист и, собравши книги и тетрадки, засел за них в комнате матери и, заткнувши уши пальцами, стал долбить, с добросовестностью первого ученика в классе, урок из географии.
II
Ордынцев собирался было встать из-за стола, как жена с едва слышной тревогой в голосе, но, по-видимому, довольно добродушно спросила:
- Верно, у тебя опять вышла какая-нибудь история с Гобзиным?
"Уж струсила!" - подумал Ордынцев, и сам вдруг, при виде семьи, струсил.
- Никакой особенной истории! - умышленно небрежным тоном ответил Ордынцев. - Гобзин хотел было без всякой причины уволить одного моего подчиненного… Андреева…
- И ты, разумеется, счел долгом излить потоки своего благородного негодования? - перебила жена, презрительно усмехнувшись.
Этот тон взорвал Ордынцева.
"Так на же!"
И он с раздражением крикнул, вызывающе и злобно глядя на жену:
- А ты думала как? Конечно, заступился за человека, которого эта скотина Гобзин хотел вышвырнуть на улицу. Да, заступился и отстоял! Тебе это непонятно?
- Благородно, очень благородно, как не понять! Но подумал ли ты, благородный человек, о семье? Что будет, если Гобзин выживет такого непрошеного заступника? - произнесла трагически-мрачным тоном Ордынцева, и тревога виднелась на ее лице.
- Не выживет. Не посмеет!
- Не посмеет? - передразнила Ордынцева. - Мало ли тебя выживали? Видно, какой-нибудь посторонний человек тебе дороже семьи, - иначе ты не делал бы подобных глупостей… Все у тебя идиоты… Один ты - необыкновенный человек. Скажите, пожалуйста! Все уживаются на местах, - один ты не умеешь… Воображаешь себя гением… Нечего сказать: гений! Опять хочешь сделать нас нищими!
- Не каркай! Еще Гобзин не думает выживать. Слышишь? - гневно воскликнул Ордынцев.
- Забыл, что ли, каково быть без места? - умышленно не слушая мужа, продолжала жена. - Забыл, как все было заложено и у детей не было башмаков? Тебе, видно, мало, что мы и так живем по-свински - не можем никаких удовольствий доставить детям… Ты хочешь, чтоб мы переселились в подвал и ели черный хлеб! - прибавила Ордынцева, с ненавистью взглядывая на мужа.
Ордынцев уж раскаивался, что его дернуло сказать об этой истории.
Ведь знал он эту женщину, которая вместо поддержки в трудные времена, напротив, старалась изводить его, издеваясь над тем, что он считал обязательным для порядочного человека. Знал он, что уже давно они говорят на разных языках и что ее язык более, чем его, понятен детям. Видел, хорошо видел, что он чужой в своей семье и что, кроме Шурочки, все безмолвно осуждают его и всегда на стороне матери и смотрят на него, как на дойную корову.
"Но, быть может, дети за него? Молодость чутка!" - подумал Ордынцев, не терявший надежды встретить хоть теперь сочувствие детей.
Он взглянул на них и увидал испуганное, недовольное личико Ольги и невозмутимо спокойное лицо первенца.
Эта невозмутимость ужалила Ордынцева, и злобное чувство к этому "молодому старику", как звал он сына, охватило отца. Давно уж этот солидный молодой человек возбуждал в Ордынцеве негодование. Они ни в чем не сходились. Старик отец казался увлекающимся юношей перед сыном. Отношения их были холодны и безмолвно-неприязненны, и они почти не разговаривали друг с другом.
Но слабая надежда, что сын если не почувствует, то хотя поймет правоту отца, заставила Ордынцева обратиться к Алексею с вопросом:
- Ну, а по-твоему, Алексей, глупо, - или как там у вас по-нынешнему? - рационально или не рационально поступил я, вступаясь за обиженного человека?
Алексей пожал плечами.
Дескать, к чему разговаривать!
- Мы ведь не сходимся с тобой во взглядах! - уклончиво проговорил молодой человек.
- Как же, знаю! Очень даже не сходимся. Я - человек шестидесятых годов; ты - представитель новейшей формации. Где же нам сходиться? Но все-таки интересно знать твое мнение по этическому вопросу. Соблаговоли высказать.
- Если ты так желаешь…
- Именно, желаю.
- Тогда изволь…
И, слегка приподняв свою красиво посаженную голову и не глядя на отца, а опустивши серьезные голубые глаза на скатерть, студент заговорил слегка докторальным тоном, тихо, спокойно, уверенно и красиво: