"Но влюблена ли я въ него, люблю ли я его? - Да, да. У меня мысли, думы о немъ; стараюсь забыть его, и не могу, - онъ такъ и лѣзеть въ мысли, онъ какъ живой стоитъ передъ глазами, - а это и есть любовь… Я, какъ Эсфирь, хочу быть такою, какъ онъ желаетъ, какъ ему хочется, чтобы была хорошая женщина. Онъ хвалитъ, онъ считаетъ Порцію идеаломъ женщинъ, и я хочу быть Порціей: я порѣзала себѣ руку сама, смѣялась при этомъ и мнѣ не было больно. Онъ хвалитъ Эсфирь, - и я познакомилась съ нею, узнала ее и могу быть такой, какъ она… А вѣдь и онъ похожъ на Феликса по уму, смѣлости, по добротѣ… Только онъ еще добрѣе Феликса: тотъ очень умно и зло бранитъ Эсфирь при первомъ свиданіи и не извиняется, а этотъ тоже выбранилъ, но его доброй душѣ было это непріятно, онъ былъ недоволенъ, что выбранилъ насъ, что не научилъ правильно, а выбранилъ… И какъ онъ смотрѣлъ тогда! "Не думайте, что я такой бранчивый: я лучше, я добрый, я люблю всѣхъ, въ томъ числѣ и васъ, хочу учить всѣхъ, но погорячился; учить другихъ такъ трудно, для этого нуженъ геній, - и онъ вспомнилъ чьи-то стихи и сказалъ ихъ. Это вышло такъ хорошо, онъ прочелъ ихъ искренно, отъ души, какъ будто спѣлъ… Да, это любовь… Такова должна быть любовь… Онъ говоритъ, что безъ работы жить нельзя, и мнѣ хочется работать, я хочу работать и буду скоро учить дѣтей, какъ Эсфирь… Но это мнѣ самой пришло въ голову, - я его не знала, когда захотѣлось учить дѣтей… Это было послѣ рѣчи Лукомскаго о стремленіи къ равенству, полному равенству женщинъ съ мущинами. Я долго думала объ этомъ, послѣ совѣтовалась съ папой… Тутъ Могутовъ ни при чемъ".
- Катя! одѣвайся, - черезъ часъ ѣдемъ на омовеніе ногъ въ соборъ, - прервала Софья Михайловна думы падчерицы…
Гдѣ умъ красавицы не бродитъ,
Чего не думаетъ она?!
III.
Дмитрій Ивановичъ и Софья Михайловна не были обрядно-религіозны. Они глубоко вѣрили въ Бога и умомъ, и душою; но бывали только въ торжественные дни въ церкви, исповѣдывались и пріобщались разъ въ годъ, не приготовляя себя къ этому таинству недѣльною молитвой въ церкви и болѣе или менѣе строгимъ постомъ: вечеромъ исповѣдывались, на другой день утромъ пріобщались и все это дѣлали какъ самое обыкновенное дѣло. Катерина Дмитріевна, вмѣстѣ съ музыкой и языками, унаслѣдовала отъ покойной матери и сильное религіозное чувство; но ей было только одиннадцать лѣтъ, когда умерла мать, и скрытая вѣра отца и мачихи, съ одной стороны, и толковое изученіе исторіи, съ ея изложеніемъ религій и вѣрованій разныхъ народовъ, борьбой религіозныхъ ученій, связью ихъ съ христіанствомъ, самый расколъ въ христіанскихъ религіяхъ, съ другой стороны, - охладили ея религіозный пылъ, отъучили отъ внѣшнихъ обрядностей, и ея вѣра въ Бога была внутри, а наружу она проявлялась только въ глубокой любви къ людямъ, въ желаніи дѣлать имъ добро и остерегаться дѣлать зло.
Она обрадовалась предложенію мачихи ѣхать въ соборъ, гдѣ архіерей будетъ въ этотъ день совершать обрядъ омовенія ногъ. Церковь была полна народу, было жарко, душно, тѣсно и молиться не было возможности; но не было возможности и думать о чемъ бы то ни было, - и это положеніе нравилось дѣвушкѣ. Нѣтъ молитвы, нѣтъ опредѣленной мысли, нѣтъ дѣла, а между тѣмъ и тяжело, душно, тѣсно, какъ бываетъ при дѣлѣ: глаза смотрятъ на разнообразную публику, на блескъ иконостаса, на священниковъ и архіерея въ дорогихъ парчахъ, на ихъ спокойныя и сосредоточенныя движенія въ процессѣ службы; слухъ ласкаетъ стройное пѣніе пѣвчихъ, въ головѣ обрывки мыслей, а во всемъ тѣлѣ усталость, жаръ…. Священнодѣйствіе омовенія ногъ особенно было торжественно и сосредоточивало на себѣ вниманіе: усталость, духота, тѣснота дошли до самой высшей степени, а глаза не могутъ оторваться отъ медленныхъ, плавныхъ, полныхъ религіознаго чувства и глубокаго смысла, движеній архіерея, его колѣнопреклоненія, омовенія ногъ и вытиранія ихъ… Басъ протодіакона густо раздается среди собора, какъ медленные удары колокола: "и положи ризы своя", "и умыя ноги ученикомъ своимъ:….", а самъ протодіаконъ на амвонѣ, съ крупнымъ, обросшимъ волосами, мускулистымъ, смуглымъ лицомъ, съ длинными густыми волосами на головѣ, закинутыми назадъ, съ крупными каплями пота на крутомъ и низкомъ лбу, - очень похожъ на Іоанна Крестителя во время проповѣди въ пустынѣ…. И все это, вмѣстѣ съ физическою усталостью, прижало, придавило и заглушило на время мысли Катерины Дмитріевны о себѣ.
Такъ прошелъ чистый четвергъ. Въ пятницу она съ мачихой опять была въ соборѣ и служба, съ обнесеніемъ плащаницы вокругъ собора, при чемъ опять было душно, жарко и тѣсно, дѣйствовала на нее такъ же, какъ и обрядъ омовенія ногъ. Въ субботу она цѣлый день была занята приготовленіемъ къ столу, уборкой его и разсылкой пасокъ, съ разными принадлежностями, бѣднымъ знакомымъ Рымнина, его крестникамъ и крестницамъ, а также и всѣмъ хорошимъ знакомымъ холостымъ мущинамъ. Этотъ обычай заведенъ былъ Софьей Михайловной, которая славилась и гордилась своей кухней, знаніемъ кулинарнаго искусства и, главное, умѣньемъ все приготовить безъ хлопотъ, особеннаго труда, а только одною распорядительностью. Катерина Дмитріевна всегда помогала, въ этомъ случаѣ, распоряжаться мачихѣ и уже два года она исключительно завѣдывала уборкой пасхальнаго стола и распредѣленіемъ, что и въ какомъ количествѣ должно быть послано знакомымъ, крестникамъ, крестницамъ, бывшимъ хорошимъ слугамъ, прикащикамъ и т. д.
Къ семи часамъ вечера субботы столъ былъ убранъ, посылки разосланы и Катерина Дмитріевна просматриваетъ списокъ и вспоминаетъ: не пропущенъ ли кто, всѣмъ ли послано, кто значится въ спискѣ… "Кому бы еще послать? - спрашиваетъ она сама себя. - Могутову, Могутову нужно послать!" - довольная и улыбаясь, говоритъ она, какъ будто онъ единственный былъ пропущенъ въ спискѣ, какъ будто она чувствовала, что кого-то нѣтъ, никакъ не могла вспомнить и вдругъ вспомнила.
- Кому это еще, барышня? - спрашиваетъ горничная, когда посылка готова.
Она не отвѣчаетъ, она думаетъ: что если это обидитъ Могутова, покажется ему подачкой, милостыней, противъ которой такъ сильно былъ вооруженъ ея отецъ и успѣлъ вооружить и ее? Кожуховъ, Кречетовъ и прочіе всегда приносятъ за пасху букеты, конфекты, а у Могутова можетъ нѣтъ средствъ, да онъ можетъ и не хочетъ бывать у нихъ, - пожалуй еще разсердится за посылку, отошлетъ назадъ… "Я напишу ему, чтобъ онъ не сердился", рѣшила она и, сказавъ горничной, чтобы позвали Ивана, пошла въ кабинетъ и безъ помарки, въ одинъ присѣетъ, какъ говорятъ чиновники, написала слѣдующее письмо къ Могутову.
"Милостивый Государь
Господинъ Могутовъ!
"Извините, что не знаю, какъ васъ зовутъ и что поэтому называю васъ по фамиліи. Я васъ видѣла только одинъ разъ, когда ворона сидѣла на спинѣ лошади у широкаго поля, когда вы пѣли пѣсню на голосъ "Руслана" и когда двѣ дамы помѣшали вамъ пѣть, за что вы ихъ очень справедливо назвали воронами. Но я много о васъ слышала, что возбудило во мнѣ глубокое уваженіе къ вамъ и сильное желаніе познакомиться покороче съ вами.
"Папа и мама посылаютъ сегодня пасху всѣмъ своимъ хорошимъ знакомымъ, а мнѣ пришла мысль послать пасху вамъ, чтобы напомнить вамъ время вашего дѣтства и, главное, чтобы заявить вамъ о своемъ сильномъ желаніи познакомиться съ вами. Вы извините и не сердитесь за это на уважающую васъ Екатерину Рымнину".
Прочитавъ написанное, она осталась имъ довольна, запечатала. въ конвертъ, написала адресъ и, войдя въ залу, отдала: письмо Ивану, сказавъ, чтобъ онъ зашелъ къ Львову, спросилъ у Львова, гдѣ живетъ господинъ, который написанъ на конвертѣ, и снесъ ему письмо и завязанное въ салфетку.
- Отвѣта не требуется? - спроситъ Иванъ.
- Если дадутъ отвѣтъ, - принесите, а не дадутъ, - не спрашивайте.
- Слушаю-съ.
Иванъ ушелъ. Она старается быть спокойной, мо ея сердечко бьется ужасно и она съ нетерпѣніемъ ожидаетъ возвращенія Ивана. - "Если возвратитъ назадъ, - думаетъ она, - если ничего не отвѣтитъ на письмо, - я забуду его, перестану думать о немъ, всему будетъ конецъ… Я дамъ согласіе Кречетову, я буду его любить…" Она задумывается, садится у окна на улицу и къ глазамъ подступили слезы.
"Не плачь, перестань, глупенькая дѣвочка! Вѣдь слезами горю не поможешь, - утѣшала она громко самоё себя, а слезы сами собою катились изъ ея глазъ и тихо, тихо струились по ея блѣднымъ щекамъ. - Не всѣ выходятъ замужъ по любви, а живутъ, и счастливо живутъ".
Она хочетъ прогнать тяжелыя мысли, перестаетъ плакать и смотритъ въ окошко. Темно, почти ничего не видно, и лишь вдали мелькаетъ слабый желтый свѣтъ уличнаго фонари.
"А что если прыгнуть въ окно, упасть въ низъ головой? Умереть и - всему конецъ… А тамъ?.."
- Сторонись, лѣшій! - громко крикнулъ кто-то на улицѣ.
Она вздрогнула, торопливо отошла отъ окна, сѣла въ самый дальній и темный уголъ залы и начала тихо разговаривать сама съ собою:- "Тамъ будетъ тяжело. Такъ грѣшно. Нужно жить, какъ можно… Не всѣмъ весело, не всѣ счастливы. Мама развѣ счастлива, голодные крестьяне развѣ счастливы? Нужно любить всѣхъ, а не одного…"
- Кланялись и приказали отдать письмо и вотъ это, - подавая ей письмо и приподнявъ другою рукой что-то, завернутое въ бумагу, прервалъ ея думу возвратившійся Иванъ.
- Хорошо, - совершенно спокойно отвѣтила она, взяла письмо и свертокъ и медленно ушла въ кабинетъ. Она не распечатываетъ письма, она держитъ его въ дрожащей рукѣ, а сама морально улыбается и торопливо ходитъ по кабинету. Что такое написано въ письмѣ,- ей все равно. Она заранѣе довольна отвѣтомъ, - довольна, что не возвратили назадъ ея подарка, что ей также прислано что-то тяжелое. Наконецъ, она порывисто распечатываетъ письмо и читаетъ отвѣтъ Могутова:
"Милостивая Государыня
"Екатерина Дмитріевна!