Могутовъ былъ плохой знатокъ женской мимики. Ему казалось, что улыбка на лицѣ женщины - насмѣшка надъ нимъ и надъ его чтеніемъ "Коробейниковъ", которое она, навѣрно, слышала, сидя такъ близко отъ рабочихъ. Ему стало досадно; онъ хотѣлъ отвѣтить, что столько же знаетъ толку въ иностранныхъ языкахъ, какъ свинья въ апельсинахъ. - "Но зачѣмъ и буду лгать? - надумалъ онъ. - Да и за что отвѣчать ей грубо? Пусть смѣется. Я не виноватъ, если вышло смѣшно… И она не виновата, если имѣетъ впечатлительные нервы…"
- Давайте! - сказалъ онъ громко. - Коли не очень трудныя фразы, переведу.
Она открыла книгу и пробѣжала строки.
- Я сейчасъ найду, сказала она и начала скоро перелистывать страницы. - Вотъ это, подавая книгу и держа палецъ на французскихъ фразахъ, сказала она.
- J'aimate les fleurs, les bals, la musique et mon mari, qui était beau, - прочиталъ онъ и перевелъ.
- Вотъ еще здѣсь, она опять скоро перелистовала страницу.
- Est ce ma faute, si je (route parient les bornes, si ce qui est fini n'а pour moi aucune valeur? - прочелъ онъ и перевелъ, когда она отыскала эти фразы въ книгѣ и подала ее.
- Такъ скверно, когда не знаешь языковъ, - говорила osa. - Просто хоть перестань читать многія русскія книги. У меня на дому съ десятокъ книгъ отложено въ сторону, потому что въ нихъ встрѣчаются французскія и нѣмецкія фразы… Вы, вѣроятно, и по-нѣмецки знаете?
- Немного знаю, - нехотя отвѣтилъ Могутовъ и приподнялъ молотъ.
- Какая я чудачка! - продолжала женщина. - Я еще не сказала вамъ спасибо, какъ обѣщала, а ужь опять имѣю къ вамъ просьбу… Очень, очень вамъ благодарна! Великое спасибо вамъ! - горячо сказала она и протянула ему свою руку.
Онъ опустилъ молотъ, посмотрѣлъ на свою руку и, найдя ее грязною и потною, вытеръ объ рубашку, взялъ ею руку женщины и, какъ всегда, пожалъ ее крѣпко.
- Не можете ли вы помочь мнѣ перевести иностранныя фразы и въ другихъ книгахъ? Я бы была премного благодарна… Я отсюда живу очень близко: пятый домъ отъ угла, на правой сторонѣ вотъ той улицы, - указывая на ближайшую къ мосту улицу, говорила она. - На домѣ вывеска: "Акушерка Ашутина" - это и есть я. Можетъ-быть вы сегодня, зайдете?
Могутовъ молчалъ. Онъ вспомнилъ о тѣхъ пустыхъ фразахъ, переводъ которыхъ сдѣлалъ, и думалъ, что, вѣроятно, для такихъ же пустыхъ фразъ она проситъ его и на домъ; но когда она назвала свою фамилію, ему показалась она знакомой и онъ думалъ: гдѣ онъ слышалъ подобную фамилію?
- Такъ вы зайдете сегодня? - опросила акушерка робко.
- Хорошо, зайду, - сказалъ онъ, не рѣшивъ, гдѣ онъ слышалъ фамилію Ашутиной…
- Благодарю васъ!.. Пока до свиданья, - сказала акушерка и хотѣла идти.
- А вы, барыня, нашего барина чайкомъ напойте, - обратился Дмитрій къ акушеркѣ,- а то мы его до васъ не пустимъ.
Онъ сказалъ это серьезно, какъ будто и впрямь могъ не пустить барина, если акушерка не пообѣщаетъ угостить барина чаекъ. Всѣ улыбнулись.
- Хорошо. Я непремѣнно угощу вашего барина чаемъ. Можетъ и вы бы зашли ко мнѣ, вмѣстѣ съ бариномъ, на чай? - улыбаясь сказала акушерка, довѣрчиво глядя на Дмитрія.
- Благодаримъ покорно. Вотъ ужо баринъ навчитъ на языкахъ болтать, то мы за барина къ вамъ на чаекъ хаживать будемъ, - отвѣтилъ тоже улыбаясь Дмитрій.
- Ну, такъ прощайте, господа, - сказала она, и пошла тихой походкой. Дорогой она думала, какъ это иной разъ дѣлается, все вдругъ, и не такъ, какъ предполагалось, а между тѣмъ - тоже очень недурно. Она хотѣла подойти и прямо попросить, Могутова къ себѣ на короткое время для нѣкотораго, очень важнаго дѣла, а какъ подошла, то и струсила. "Богъ знаетъ, откуда взялся французскій языкъ, просьба перевести сейчасъ и потомъ - перевести на дому… Но, во всякомъ случаѣ, вышло, недурно, даже очень хорошо. Звать такъ, Богъ вѣсть зачѣмъ, было бы странно, а такъ - вышло очень хорошо… Но какая я до сихъ поръ барышня, - краснѣла, заикалась!.. Придетъ ли онъ?… А я отгадала, что онъ изъ ученыхъ… Придетъ ли? - Придетъ" - подумала она и вдохнула.
А рабочіе, послѣ ухода акушерки, начали полудновать.
- А што, Митро, наши бабы такъ-то тужатъ на деревнѣ? - сказалъ Иванъ подъ конецъ ѣды.
- А какъ знать… Може которой и на свѣтѣ нѣту, - серьезно отвѣчалъ Дмитрій.
- Дядя Сидорычъ, а дядя Сидорычъ! - говорилъ Иванъ, глядя на Птаху. - Што, у те на деревнѣ баба есть?
- Чаво? - сердито прохрипѣлъ Птаха.
- Баба, говорю, на деревнѣ есть; аль нѣтъ?
- А тебѣ што?
- Мнѣ-то?… Мнѣ ничего, - такъ говорю.
Рабочіе сѣли за работу.
- Пойдемъ, Сидорычъ, коробъ носить, - сказалъ Яковъ.
- Дѣло, - сказалъ Дмитрій. - А капиталъ у васъ есть?
- У Сидорыча есть… Есть у тя, Сидорычъ, капиталъ эфтотъ?
Птаха сидѣлъ угрюмый. Рабочіе обращались въ нему ласково, вызывали его на разговоръ, какъ бы совѣтуя разговоромъ разогнать грусть и хандру; но ихъ участіе еще болѣе раздражало его. Послѣ вопроса Якова о капиталѣ онъ вскинулъ на него свои злые глаза, швырнулъ молотъ, порывисто сорвалъ съ ногъ оборы, всталъ, накинулъ на плечи зипунъ, напялилъ на голову истасканную шапчонку и скоро пошелъ отъ рабочихъ.
- Куда эфто, Сидорычъ? - спросилъ дядя.
- Куды?… Въ кабакъ - вотъ куды! - рявкнулъ Птаха въ отвѣтъ.
- Загулялъ теперь Сидорычъ, - сказалъ одинъ изъ рабочихъ, когда Птахи и слѣдъ простылъ.
- Пока зипунъ не пропьетъ, не жди касатки, - сказалъ Дмитрій.
- Такъ, такъ! - вздохнувши сказалъ дядя и почесалъ себѣ въ затылкѣ.
Разговоръ затихъ. Работа шла медленно и вяло. Воздухъ становился все болѣе и болѣе удушливымъ, - съ запада медленно ползла черная туча и закрывала. Собою четверть неба.
- Будя дождь.
- Какъ не быть, - ишь како!..
- А што, дядя, утекать, аль нѣтъ?
- Покрошимъ пока што, - отвѣчалъ дядя.
Могутовъ сидѣлъ насупившись. Онъ сперва досадовалъ на себя, на свое чтеніе, которое взбудоражило Птаху и погнало его въ кабакъ; но, прійдя къ заключенію, что червякъ, точившій Птаху, и безъ чтенія погналъ бы его въ кабакъ, - только не сегодня, а завтра или послѣ-завтра, - онъ началъ думать о Птахѣ, о причинѣ его злости и жалкаго вида, о средствахъ къ исправленію подобныхъ натуръ… И скоро онъ забылъ и Птаху, и рабочихъ, и самого себя, и весь погрузился опять въ сладкія грёзы о дивной фабрикѣ, на которой, какъ въ раю, нѣтъ ни печали, ни воздыханія, но счастіе безконечное.
- А што, дядя, помнишь ты эфту войну? - спросилъ Иванъ.
- Гдѣ не помнить, - не махонькій о той поры былъ! - сказалъ дядя.
- Ну, и што, дядя?… Какъ эфта война была? - спрашивалъ Иванъ.
Дядя молчалъ.
- Разкажь, дядя, про войну! - сказалъ Дмитрій.
- Чего разсказывать?… Слыхалъ, какъ баринъ сказывалъ, такъ само и было, - отвѣтилъ дядя.
Черная туча заволокла половину неба. Солнце было далеко подъ тучей, лучи его не проникали изъ-подъ нея, не окрашивали нигдѣ тучи въ пурпуровые цвѣта, - рано наступили сумерки.
- Шабашъ! - крикнулъ Дмитрій. - Нудьга, а не работа, - шабашъ!
- И то пора, - сказалъ дядя.
- А къ барышнѣ, знать, не пойдете? - спросилъ Дмитрій Могутова, когда рабочіе двинулись къ своей квартирѣ и онъ шелъ съ ними вмѣстѣ.
- Надо пойти, - сказалъ онъ, вспомнивъ данное слово.
- Сходите, баринъ, сходите, - говорилъ дядя, - а мы ужо вечерѣ оставимъ, мать кашицу въ печь поставитъ… Коли тамъ што, у барыни-то, а дома - тепленькая кашица.
- Ну, такъ прощайте пока, - сказалъ Могутовъ и повернулъ въ улицу, указанную акушеркой.