- Ступай сама, коли дочери жалко, ты еще сама работать можешь, - ейн, а это Чижов и пошел в комнаты.
Галчиха направилась было за ним. Чижов остановился в дверях и сказал, полуобернувшись и несколько возвысив голос:
- Не ходи напрасно: сказано - не могу уволить. Ступай-ка лучше домой да скажи ей, чтобы завтра непременно на работу шла.
И он ушел, сильно хлопнув дверью.
Постояла Галчиха с своей ношей в руках, потерла сухие глаза кулаками, покачала головой и пошла домой, повторяя в уме: "Не откупишься уж! Ничем не откупишься! Видно, не миновать!"
У ворот своего дома она встретилась с Груней.
- Не принял? - спросила та, взглянув на лукошко с яйцами.
- Нет, дитёнок, не принял, - грустно ответила Галчиха. - Велит завтра беспременно на работу выходить.
Груня сердито хлопнула воротами.
"Ишь, подлец, чем донять хочет, - подумала она, сверкнув глазами, - да не доймет, не на ту напал!"
И она так сильно затопала, поднимаясь по лестнице, что лестница задрожала.
Вошли в избу; Галчиха поставила на стол лукошко и, вздыхая, села на лавку.
- Что делать, мати, пойду робить. За тысячу нешто по полтине платят? - обратилась Груня к своей опечаленной матери.
- По полтине, дитёнок, - ответила та.
- Ну что же, по крайности, не даром; и полтина, - деньги, с полу не подымешь, - утешала Груня свою мать и принялась чинить старый сарафан для завтрашней грязной работы.
Галчиха между тем сидела, повесив голову; и жаль ей было отпускать свою молоденькую Груню на тяжелую работу, но еще больше боялась она, чтоб не прошла про ее дочь худая слава, чтоб не загуляла девка.
"Завсегда она там с мужиками будет, - думала Галчиха, - с девками всякими гулящими, не усмотришь там за ней, не укараулишь. Девка она резвая, ну куда я с ней денусь, как она понесет? Беда, отец тогда меня со свету сживет: зачем худо смотрела, а где за ними усмотришь! Лукавы они, шельмы, шибко лукавы".
И Галчиха вздохнула и тут же почему-то припомнила, как сама она, будучи девкой, бегала в Косой переулок повидаться с молодым соседом и как на вопросы своей матери всегда отвечала, что ходила телушку загонять, что телушка у них совсем от рук отбилась: как только выпустишь ее из двора, она учнет скакать по переулкам. И верила ей мать, и дивилась, что это с телушкой такое сделалось… "Быть бы беде, - думала Галчиха, вспоминая свое прошлое, - кабы меня той осени замуж не отдали. Горе мне с Грунькой будет, как никто ее ныне сватать не будет, не усмотреть мне за ней, ни за что не усмотреть. Вон у Набатова дочь загуляла, а какая девка смирная, степенная, отец-то на нее синь пороху сесть не давал, а теперича что случилось!"
Надумалась Галчиха и заговорила:
- Грунька, ты смотри у меня, с гулящими девками не связывайся, тары-бары не разводи с мужиками, они мигом тебя на смех подымут. Им верить вот на столько нельзя, - и Галчиха показала дочери кончик мизинца, - только и смотрят они, кабы вас обдуть. А ты тараторить да дурить лютая: как раз тебя по пустякам обнести могут.
- Я, мати, коли дурю или играю с кем, так у тебя же на глазах, а по-за глазами я смирная, - ответила на это Груня, не поднимая головы от работы.
- Как бы не так! - вздохнула Галчиха. - Знаю я, какие вы смирные по-за глазами-то. Вон у Сергея Набатова девка, уж какая смирная была, да и та вот смыслила же, а отец-то теперя и примай стыд из-за нее. Ты с ней не баяла: правда, не правда?
- Баяла еще о пасхе, отпирается, говорит, враки. А с той поры я ее не видала, - ответила Груня.
Галчиха вздохнула и помолчала.
- А уж отец-то любил ее, страсть, во всем ей верил, поил-кормил сладко, одевал хорошо, словно служительскую водил. А вот и вышло, что вам, козам, на грош верить ни в чем нельзя. Правду, видно, старики бают, что бить вас за все надо.
И Галчиха опять вздохнула, думая о том, что не поднимаются у нее руки бить ее красивую, чернобровую Груню.
- Что же ты не бьешь меня? - рассмеялась Груня в ответ на ее вздох. - И била бы.
- Да нечего зубы-то скалить, - сказала Галчиха, стараясь придать своему голосу сердитый тон. - Вот заслужишь, так и побью, поубавлю косу-то, ишь, отрастила какую! Смотри, девка, берегись, добром тебе говорю, что коли что худое замечу али от людей услышу, то беда тебе будет: отцу скажу, а он знаешь какой, он тебе шкуру-то сдерет.
- Да ты с чего на меня напустилась сегодня? - спросила Груня, поднимая на мать вопрошающий взгляд. - Наплел тебе про меня кто али что?
- Никто мне про тебя ничего не плел, а так я говорю, тебе же добра желаючи, - сказала Галчиха ласково.
- Ну и пустяки говоришь. Поди-ка, я без тебя не знаю.
И Груня опять принялась за работу, Галчиха замолчала, вздохнув о том, что она и пригрозить-то своей дочери не умеет как следует.
- Вечерком отпусти-ка меня, мати, к Оринке сбегать на часок, узоры на полотенцах посмотреть, - попросилась Груня после нескольких минут молчания.
- Ладно, сбегай, - согласилась Галчиха.
Когда Василий Галкин пришел домой с работы, жена сказала ему:
- Не могла отпросить Груньку, сотню яиц носила да полотенце браное, ничего не принимает. Нельзя, бает, отпустить, завтра на работу велел выходить.
- Я ведь тебе баял, что не отпустит, - сказал на это Василий угрюмо, - так не поверила; не по чего и ходить было. Собирай-ка скорее на стол, смерть есть хочу, - добавил он, умывая руки и садясь за стол.
Василий Галкин был высокий сухощавый мужик с болезненным лицом и угрюмым, но не злым взглядом.
- А где Грунька? - спросил он, сидя у стола и окидывая избу взглядом.
- К Оринке ушла, узоры смотреть, - покорно, как будто даже робко ответила Галчиха, торопливо собирая на стол.
- Что она больно часто к Оринке-то ходит?
- Коли же часто? В запрошлой неделе была да с тех пор не бывала, - сказала Галчиха, ставя щи на стол.
- Смотри, баба, гляди за девкой в оба, - сказал Галкин, принимаясь за еду. - Я сперва за тебя примусь, коли девка избалуется. Вон у Сергея Набатова девка ребенка принесла, срам ведь отцу-то!
- Неужели принесла? Да коли это случилось? - удивилась Галчиха, выпуская из рук ложку, за которую она было взялась.
- Принесла, бают, сегодня - ночью ли, поутру ли - не знаю, бают, в худых душах ребенок-от, да и самое-то-де отец избил так, что едва дышит.
- Что это, что это! - дивилась Галчиха, качая головой. - Я ведь слышала, что она брюхата, да все не верила, думала, понапрасну про девку толкуют, а вот теперь и вышло, что правда.
Прибежал Митька с улицы и тоже было полез за стол.
- Умой руки, да перекрести образину-то сперва, да тогда за стол-от лезь! - крикнул на него отец.
Митька поспешно плеснул воды на руки, обтер их синей тряпицей, служившей вместо полотенца, помолился на иконы и, пугливо косясь на отца, сел за стол.
- Ты, пострел, ешь скорее, да ступай к Оринке по сестру, скажи, мамка домой звала, - обратился к нему отец.
- Полно, Васильюшко, что такое пришло уж посылать, сама придет, - сказала Галчиха.
- Да я ее по другой вечер дома не вижу, - возразил Василий, вставая из-за стола.
- Она вчерась… - заикнулся было Митька, но тотчас же умолк, почувствовав, что мать толкает его коленкой.
- Что вчерась? - спросил Галкин.
- Да в огороде капусту поливала, ведь я тебе сказывала, - договорила Галчиха за Митьку.
- Ой, рученьки болят! - застонал Василий, растягиваясь на лавке. - Спинушку всю разломило, хотя бы баню про меня истопила завтра!
- А почему не сказал? - заговорила Галчиха, ободрившись. - Я бы и сегодня истопила, кабы сказал,
- Ну, живет уж сегодня, истопи завтра… Ой, спинушка болит, ой, ноженьки ноют! - стонал Василий, ворочаясь на лавке.
- А пошто ты тут ложишься? Ложись сюда вот на голбчик, я тебе постелю постель, - ухаживала Галчиха за мужем.
Она знала, что если Василий начнет стонать и жаловаться на болезнь, то все другое уже потеряет для него всяческий интерес. Уложив мужа, все продолжавшего стонать и охать, и прибрав со стола, Галчиха вышла за ворота и тревожно поглядывала вдоль по улице, поджидая свою дочь.
"Что она долго, где она? С кем она там засиделась?" - тревожно думала Галчиха.
Митька выбежал вслед за матерью и вертелся около нее, видимо, жедая и не решаясь заговорить.
- Мамка! - сказал он, наконец. - А Грушка-то вчера ведь не одна в огороде-то была.
Галчиха встрепенулась.
- Кто с ней был? - спросила она.
- Да Гришка Косатченок был.
- Врешь ты, углан! - испуганно удивилась Галчиха.
- Вот те бог, не вру, право, был, я сам видел.
- У меня молчи, пострел, никому не бай, а то я тебе такую волосянку дам, что страсть! Зачем мне вчера не сказал?..
- Да Грушка не велела, хотела пряник дать, да и не дала.
- Ишь, лукавая, вот я ей ужо полкосы-то выдеру, пусть только домой придет. А ты молчи, постреленок, отцу не пикни.
- Я не скажу, мне что? - ответил Митька, обидевшись тем, что мать на него же и взъелась.
Однако ж, когда вскоре после этого Груня подошла к воротам дома, Галчиха не выдрала ей полкосы, даже и не поругала как следует, а только велела скорее спать ложиться.
VII
На другой день Груня вышла на работу. Надсмотрщик указал ей яму, в которой она должна была топтать глину, дал ведро и рассказал, сколько следует принести воды, сколько прибавить песку. Сделав все, как было сказано, Груня сняла свои худые порыжелые башмаки, заткнула за пояс подол, соскочила в яму и принялась месить глину ногами. На краю ее ямы стояли две девки и давали ей советы и наставления, как лучше и легче работать.