И он тяжело вздохнул, грустно поглядев на племянника. А тот только беззвучно шевелил губами, стараясь выразить дяде свою благодарность, и не мог сказать ни слова - радость захватила ему дух.
- Будь ты вместо отца родного, пособи ты нам, сиротам убогим, - слезливо заговорила Егоровна, подходя к Набатову.
- Ну да полно, чего ты канючишь. Смерть этого не люблю, - сказал Набатов, но в голосе его не было обычной строгости, и потому Егоровна не унялась.
- Будь отец родной, не покинь нас, сам уж и сосватай по своему разуму, где найдешь лучше, - заговорила она.
- Ну, ладно, ладно, об этом еще речь впереди будет. А ты вот давай-ка собирать на стол - обедать пора, - нетерпеливо перебил Набатов.
Пока Егоровна накрывала на стол, Гриша спросил у Набатова:
- А ты, дядя, помнишь, об чем я с тобой летом говорил?
- Как не помнить - помню, - отвечал Набатов, - а что?
- Да так, ты уж того, у Галкина-то и посватался бы, - сказал Гриша, поглядывая на дядю.
- У кого? - сказал на это Набатов. - Тебе жить-то - ты и выбирай, у Галкина, так у Галкина: Аграфена - девка славная, бойкая, работящая.
- Кто это? Про кого баите? - спросила Егоровна, внимательно прислушиваясь к разговору.
- Да про Аграфену Галкину, ее хочет сватать.
- Чу кого! Что же, с богом - девка хорошая.
Пообедали. Набатов лег спать, а Гриша оделся и вышел из дому. Ему хотелось повидаться с Груней, но он не знал, где и как.
"Пройду мимо их, авось, не выйдет ли за ворота", - подумал он, направляясь в улицу, где жил Галкин.
И точно, Груня вышла за ворота тотчас, как увидала его. Она еще накануне слышала, что Гриша пришел домой, и с самого утра поглядывала в окно, ожидая, что он пойдет мимо. Увидав ее у ворот, Гриша подошел к ней и молча поклонился.
- Здравствуй, Гришенька! - сказала она, зарумянившись и кланяясь ему.
- Сколько времечка не видались - без малого полгодика, - сказал Гриша, глядя на ее раскрасневшееся лицо.
- Долго не видались, даже и слуху-то про тебя никакого не было, - заговорила Груня, несколько оправляясь от смущения. - Что ты там делал?
- Известно что - робил: сперва в рудниках, после в поторжной, а тут и совсем уволили; недели три еще до срока не дошло, да так уж по милости уволили.
- Ну, и слава богу; мать-то, поди, рада?
- Как не рада, один ведь я у нее только и есть. А вы как жили-поживали, все ли благополучно, все ли здоровы?
- Ничего, живем помаленьку, все здоровы. А вот у вас в родне-то беда стряслась - Наталья умерла.
- Умерла бедняга, что делать!
Гриша вздохнул и прибавил:
- Мне вот дядю жалко, он хотя и ничего не бает, а видно, что тоскует по ней шибко.
- Как не тосковать-то! Одна ведь только и была; ну, опять, может, и об том тоскует, что сам неправ: от побоев ведь ей болезнь приключилась.
Гриша молчал.
- А вы все у него живете, а?
- Все, до праздников тут будем жить, а после праздников, как жениться стану, перейдем в свой дом, - сказал Гриша, улыбнувшись.
- Что делает Егоровна? - спросила Груня.
- Рубахи мне кроит, шить-то не видит - не знаю вот, кому бы шить отдать.
- Мне одну принеси, я сошью, - вызвалась Груня.
- Грунька, а Грунька! - раздалось из дому.
- Иду, - отозвалась Груня, взявшись за кольцо. - Прощай, Гришенька, принеси рубаху-то.
- Ладно, принесу, прощай, Грушенька, - и Гриша поспешно отошел от ворот, заслышав на крыльце тяжелые шаги Груниной матери.
- С кем ты тут тараторила? - взъелась на Груню мать, когда та взошла на крыльцо. - Смотри, вот я скажу отцу-то!
Груня, не сказав ничего, шмыгнула мимо нее в избу.
"С кем это она? Ишь, лукавка, молчит ведь", - думала Галчиха, сходя с лестницы, и, отворив ворота, выглянула на улицу. Гриша уже поворачивал в переулок, и Галчиха не могла его узнать издали.
А Груня между тем принялась за прялку с какой-то лихорадочной поспешностью, у нее сильно билось сердце и дрожали руки.
"Какой он баской стал, - думалось Груне, - словно вырос еще, борода зачалась у него… Жениться хочет… Неужели он меня не возьмет?" - И сердце у нее как будто упало при этой мысли.
XXIII
Наступили святки; заперли фабрики в Куморе, и загуляли мастеровые. Грише купил Набатов перед праздником кафтан, сапоги и ситцу на рубаху. Слух о том, что Набатов накупил племяннику обнов и после праздника хочет его женить и свадьбу сделать от себя, то есть на свой счет, скоро распространился между куморскими невестами. У кого будет сватать Набатов за племянника - никто не знал наверно, и те из невест, которым Гриша представлялся приличной партией, наперерыв старались ему понравиться, зазывая его на вечорки; чаще других припевали его в песнях, где следовало целоваться, и крепко хлопали по спине в святочной игре в жмурки. Никто не думал ставить ему в вину ссылку в Алакшинские рудники, напротив, все жалели его и говорили, что он пострадал безвинно. Молодежь наперерыв зазывала Гришу в гости, а Андрюша Ипатов, первый щеголь из куморских мастеровых, даже предлагал поставить его, Андрюшу, в дружки, когда Гриша будет венчаться, и всячески старался выведать, у кого он хочет сватать невесту. Но Гриша или отмалчивался или отшучивался до времени, простодушно удивляясь, отчего это все так ласковы и так льнут к нему и заискивают его дружбы даже те парни, которые прежде ему и не кланялись. А дело объяснялось очень просто: Гриша жил у Набатова - у богатого, вдового и бездетного Набатова, и говорили все, что Набатов души не чает в племяннике.
- На моду попал Косатченок, - толковали бабы между собой. - У девок только и разговору, что про Гришку…
- Все до единой замуж за него собираются, - смеялись бабы. - Вот бы нашутил да взял нездешнюю! Уж по-цыганили бы мы над нашими девками…
- А он парень баской, - тараторила одна молоденькая баба. - Ему надо и невесту брать баскую, за богачеством гнаться нечего - богатства и у Набатова много: умрет - все ему оставит.
- Когда еще умрет, - говорили другие.
- Ну, когда! Когда-нибудь да умрет же, а тогда Гришка, пожалуй, первый богач в Куморе будет.
Молва, разумеется, баснословно преувеличивала богатство Набатова.
Прошли праздники, и в первое же воскресенье после крещенья Набатов нарядился в свой суконный бешмет и, помолившись на иконы, поклонился Егоровне и сказал:
- Благослови, старуха, иду сватать.
- С богом! С богом! - заговорила Егоровна. - Дай бог счастливо, - и перекрестила его вслед.
Гриша хотел было проводить дядю, но Егоровна удержала его, потому что видела в этом нехорошую примету.
- Не ходи, что провожать-то! Не на век ведь пошел, - сказала она.
Гриша опустил голову на руку и, задумавшись, сидел у окна.
- Не тужи, отдадут ведь, - успокаивала его Егоровна.
- Отдадут ли, нет ли, еще неизвестно, - задумчиво сказал Гриша. - Знают ведь, что я нужной да бедный, может, и не захочут за бедного-то отдать.
- Ну, какой же такой бедный - есть и беднее тебя, - заговорила Егоровна с неудовольствием. - У тебя еще, слава богу, изба есть своя, покос, корова, робить станешь - хлеб станут давать, чего тебе еще надо?
Гриша не отвечал и, только вздохнув глубоко, с тревогой ждал возвращения Набатова.
"Господи, как он долго, что он так долго?" - думал Гриша, поглядывая в окно.
- Долго засиделся наш сватовщик, - проговорила Егоровна, как будто в ответ на Гришину мысль. - Надо быть, дело на лад идет.
Но вот часа через три, показавшиеся Грише целым веком, он завидел, наконец, дядю на улице. Набатов шел не торопясь; в последнее время он привык ходить с опущенной головой, и Грише из-под нахлобученной на дяде мохнатой шапки не было видно его лица. Вошел Набатов в избу, снял шапку, повесил ее на гвоздь и весело поглядел на племянника. У того отлегло от сердца.
- Что? - спросил он.
- Да то, что через два дня велел Василий за ответом быть, - сказал Набатов, садясь на лавку. - С родней хотят посоветоваться - с дедушкой, с бабушкой, со всеми.
- Неужели они не посоветуют? - встревожился Гриша.
- Почему не посоветуют; да и сказано это было так - для порядку только: по всему видно, что хотят отдать, - сказал Набатов.
- Невесту-то видел? - спросила Егоровна.
- Видел, как зашел, она в избе сидела, стал говорить-то - она соскочила да и вон из избы.
- Застыдилась, девка молоденькая! - с ласковой старушечьей улыбкой молвила Егоровна.
Прошло два дня, опять пошел Набатов к Галкину, - и на этот раз уж вернулся с решительным ответом. Велели на другой день на рукобитье приходить, а через неделю и свадьбу назначили. И всю неделю Гриша хлопотал около своего дома, убирал снег из ограды, белил в избе печь и потолок, перевез от дяди дров - возов до пяти - и старался из всех сил все привести в порядок ко дню своей свадьбы. Набатов помогал ему во всем словом и делом.
Наконец, наступил этот день, так долго ожидаемый, повенчался Гриша и привез в свою старую, но чистую и прибранную избу, похожую на веселую, принарядившуюся старушку, свою молодую жену.
Набатов - с блестящей фольговой иконой в руках, а Егоровна - с большой ковригой пшеничного хлеба чинно встретили молодых в сенях, благословили иконой и хлебом, дали укусить от него новобрачным и повели их в избу. Там Груне свахи тотчас же заплели распущенные по плечам волосы на две косы, обвили их вокруг головы, и Егоровна надела ей на голову шашмуру - убор замужних женщин.