- И не то, чтоб полюбила, а так вот словно обошел кто меня, увижу где, так даже задрожу вся и слова не могу вымолвить. Вот словно страх меня ошибет, - тихо сквозь слезы припоминала Наталья, припав к плечу своей подруги. - Ходила я к нему в дом полы мыть, ну, он со мной заигрывал все, то по плечу потреплет, то по щеке, а я так и трясусь, так и трясусь. Осенью уж как-то, когда меня от поломоек уволили, сижу я вечером одна, слышу, вдруг кто-то по сеням идет, я так и обмерла, а он вошел в избу, сел подле меня да и говорит: "Здравствуй, Наташа! Я, говорит, вечеровать к тебе пришел".
- А ты бы его в шею! - горячилась Груня. - Да поленом бы!
Наталья только вздохнула.
- Обнял он меня, - продолжала она полушепотом и вздрагивая всем телом при одном воспоминании, - и точно по мне струя горячая пробежала. Отпали у меня и руки и ноги.
На это Груня уж не нашлась что сказать и только покачивала головой, с укором и состраданием глядя на свою подругу. Посидели подруги молча несколько времени, Наталья - глядя в окно, а Груня - оглядывая избу и думая про себя, что она уж слишком долго засиделась.
- А я ведь пришла тебя на помочь звать, - сказала, наконец, она. - Пойдем!
- Нет, какая уж я работница: воды принесу, да и то отдохнуть не могу, силы у меня совсем не стало.
- Ну, хоть не робь, а так походи с нами по лугу-то, хоть траву потопчи. Ягод поберешь, там у нас, на лугу, смородины много, - уговаривала Груня Наталью.
- Нет, и не зови, - ответила та грустно, - у меня и охоты нет. Я бы и на свет не глядела. Умереть бы мне.
- Ну вот, выдумала умирать! Не тужи: все перемелется, мука будет, - сказала Груня, вставая и собираясь уходить.
- Прощай, Наталья, выздоравливай скорее.
- Прощай, Грунюшка, спасибо тебе - зашла, заходи еще, когда удосужишься.
- Ладно, зайду.
И Груня ушла; у ворот она встретилась с Гришей, который шел к Набатову, и велела ему приходить на помочь. В три часа утра уж все помочане были в сборе и веселой толпой отправились на луг.
XVII
В ту ночь в куморской фабрике случилась пропажа: из припасного амбара потерялись медные подшипники. О пропаже их узнали только в полдень, и тотчас же было арестовано несколько мастеровых, которых было, хоть маленькое основание подозревать в краже. В числе арестованных был и сосед Гриши, Семен Жбан. Подозрение на него было очень сильно; все говорили, что это его дело, хотя при обыске, произведенном у него в доме, ничего не было найдено. При допросе он твердил одно, что знать ничего не знает и ведать не ведает, что ночью он не бывал вон из двора. То же показали и все его семейщики. Тщетно кричал Чижов, угрожая рекрутами и Сибирью; Жбан упорно стоял на своем. Чижов решился, наконец, сам ехать к Жбану и произвести вторичный обыск. Жбану он приказал связать руки и отправился в дом к нему с понятыми и полицейскими. Перевернули все вверх дном, обшарили все мышиные норки и опять не нашли ничего. Чижов выходил из себя от злости и несколько раз принимался допрашивать Жбана, не щадя кулаков, как самого убедительного при допросе средства. Жбан стоял на своем - знать не знаю, ведать не ведаю. "Не я один роблю на заводе, - прибавил он, когда Чижов после бесполезных розысков стал опять его спрашивать. - Вот и соседи тоже робят, прикажите и их обыскать, коли так".
- А кто твои соседи? - спросил Чижов.
- Справа Гришка Косатченок, а слева Степан Онучин.
Чижов, не сказав ни слова, пошел из избы. У ворот он остановился и думал, ехать ли ему домой или отправиться с обыском в дом к Грише. Не было причины подозревать его в краже, но злость Чижова на Гришу была еще очень сильна, и он, садясь на дрожки, приказал тщательно обыскать его дом, а сам поехал домой.
Дома он не успел еще выкурить папироски, как к нему, запыхавшись, вбежал полицейский.
- Нашли! - доложил он.
Чижов встрепенулся.
- Где нашли? У кого?
- У Гришки Косатченка в огороде.
- А-а… - протянул Чижов и скорыми шагами заходил по комнате.
- Прикажете его арестовать? - спросил полицейский.
- А разве не арестовали его? - удивился Чижов.
- Да. его дома нет, обыскивали без него, а он на помочь ушел к Василию Галкину.
Чижов помолчал.
- Уж дело под вечер, - сказал он, поглядев в окно, - скоро будут возвращаться с покосов, тогда и взять Гришку.
- Слушаю-с. - И полицейский вышел.
Вечером Гриша, не подозревая грозившей ему беды, весело возвращался с покоса в компании парней и девок, распевавших песни. Поравнявшись с полицией, мимо которой они должны были проходить, Гриша был окрикнут полицейским, караулившим его на крыльце. Он бегом подбежал к крыльцу и, поклонившись, спросил, на что его требовали.
- Дело есть до тебя, войди, - сказал ему полицейский, указывая на дверь полиции.
Гриша вошел.
- Садись-ка, брат, да побеседуй, - пошутил полицейский. - Ты у нас не гащивал, так вот погости, ночуй ночку-другую, клопиков с нами покорми.
Гриша думал, что он шутит, и, отшучиваясь сам, хотел было выйти из полиции. Но его остановили и, объявив ему, в чем дело, заперли в арестантскую. Гриша был до того поражен возведенным на него обвинением и тем, что подшипники нашлись у него в огороде, что даже не заметил, что сосед его Жбан тоже сидит в арестантской. "Это дело Жбана, - думал он, - однако мне беды не миновать: Чижов мне не поверит, потому он рад, случая дождался".
Он сел на лавку и заплакал с горя и досады.
- Ну, чего ревешь? - крикнул на него полицейский. - Умел воровать, так умей и ответ держать.
- Видит бог, не я, и дело не мое! - побожился Гриша, утирая слезы кулаком. - Без вины погибаю.
- Подшипники сами зашли в огород, соседушка! - ядовито подшутил Жбан из своего угла.
Гриша вскочил, как ужаленный, при звуках ненавистного шипящего голоса и, подойдя к Жбану, сказал, сдерживая свою ярость:
- Твое это дело, Жбан, попомни ты мое слово, что я тебе отплачу.
- Что же, я от платы не отпираюсь, - шипел Жбан, скаля зубы. - Я возьму, коли милость твоя будет заплатить мне рублишек десяток, пожалуй, и больше возьму, сколько дашь.
- Так на же, возьми! - крикнул Гриша и, размахнувшись, ударил Жбана по щеке, да так, что тот свалился с лавки и закричал караул.
Гришу схватили, связали ему руки назад и отвели в другой угол.
- Что ты наделал? - говорили ему полицейские. - Беда ведь тебе будет, за две вины тебя тожно судить будут. - Полицейские жалели его и были убеждены, что Гриша не виноват и что кража подшипников - дело Жбана.
- Братцы вы мои милые! - взмолился им Гриша. - Пошлите Христа ради сказать дяде Набатову, чтоб сюда пришел.
От Чижова не было приказа, чтоб никого из родных не допускать к Грише, и потому его просьба была исполнена. Через четверть часа Набатов, встревоженный, торопливо входил в полицию.
Увидав его, Гриша взвыл голосом.
- Что воешь? - спросил тот, пристально глядя на племянника.
- Да вот без вины пропадаю, - заговорил Гриша, насилу сдержав свои рыдания. - Поклёп на меня сделан: бают, я подшипники украл, а я и сном-то своим ничего не знаю.
- А не знаешь, так и выть не о чем, - сказал Набатов уже ласковее и сел на лавку возле Гриши.
- Что это у тебя, никак руки связаны? - удивился Набатов, увидев, что у Гриши связаны руки. - Кто велел связать?
Гриша молчал, полицейские объяснили ему, в чем дело. Тот подробно расспросил их об обыске, о том, где нашли подшипники, в каких местах была примята трава в огороде, и, выслушав рассказ, обратился к племяннику:
- Слепой разве не увидит, что твое дело правое, - сказал он ему. - А вот что ты на Жбана кинулся, так это плохо. Не надо рукам волю давать… Ох, не надо!
Набатов понурился и помолчал несколько времени. Гриша тоже молчал.
- Развяжите ему руки, братцы, - обратился он к сторожам, - он больше драться не станет.
- Не станешь, что ли? - спросил сторож, подходя к Грише.
- Не стану, - уныло ответил тот. И сторож развязал ему руки.
- Ты бы, дядя, к Ермакову сходил, обсказал бы ему все дело, как есть, может, он за меня и заступился бы, - сказал Гриша, тихонько подвигаясь к дяде.
- Схожу беспременно, ты не тужи много, я Чижову ни в жизнь не поддамся, - горячо сказал Набатов. - Ты Жбана не слушай, плюнь на него, да и только, а уж я за тебя постою.
И Набатов встал с лавки. Уговаривая племянника не слушать Жбана, Набатов сам насилу удерживался от того, чтобы не броситься на Жбана и не исколотить его тут же до полусмерти.
- Прощай, утро вечера мудренее, - прибавил Набатов и вышел из арестантской. Он был сильно взволнован и раздражен, и попадись ему Чижов в этот сердитый час, - Набатов вряд ли бы совладал с своим сердцем. Он зашел было к Ермакову, но было уже поздно, и Ермаков спал.
XVIII
Утром Гришу повели на допрос в контору, где его ждал Чижов; повели и Жбана, и тот тотчас по приходе сказал Чижову, что Гришка его избил ночью. Чижов спросил сторожей. Те показали, как было.
- Так ты еще буянить! - закричал Чижов на Гришу. - Мало того, что ты вор, так ты еще бунтовать, в полиции драться? Под арестом? А-а?
И Чижов с сжатыми кулаками подошел к Грише, У того засверкали глаза. Он не спятился ни на шаг, но, смело устремив свои глаза на Чижова, заговорил дрожащим от волнения голосом:
- Я коли Жбана ударил, так ударил за дело, потому что он подшипники украл и ко мне в огород подкинул, да еще стал смеяться надо мной, ну, я и не мог стерпеть. Хотя бы до кого коснись такая напраслина…
- Ты еще разговаривать смеешь? - закричал на него Чижов, топая ногами. - Молчать, подлец!