VIII
Уже давно прошел тот срок, который профессор назначил себе для отъезда. Каждый день он просил отвезти его на станцию, и каждый день отъезд почему-нибудь откладывался.
То лошадей не было. То Авенир забыл сказать с вечера малому, чтобы он утром пригнал лошадь из табуна. И в последнем случае Авенир хватался за макушку и восклицал:
- Ах, братец ты мой! Как же это я забыл.
Несмотря на живость характера, он так же все забывал, как и Николай.
И все у них было так же, как у Николая Так же, как и там, говорили не своими словами, а пословицами и поговорками. Были те же приметы, те же средства от болезней. Там ими пользовала всех Липа, а здесь тетка Варвара.
- Да что вы часто бываете друг у друга, что ли? - спросил один раз профессор, думая в этом найти причину такого сходства.
- Пять лет друг друга не видели. Когда Катиного дедушку хоронили, с тех самых пор, - сказал Авенир, - а что?
- Так, пришло в голову. И, пожалуйста, дай мне завтра лошадей.
- Все-таки завтра?
- Что значит "все-таки", когда я у тебя каждый день прошу.
- Не выйдет завтра, - сказал Авенир.
- Отчего?
- Тарантас сломан.
И еще раз убеждался Андрей Христофорович, что эти люди совершенно не могли жить в каких-либо определенных сроках. Все определенное, заключенное в какие-нибудь рамки, не укладывалось в их натуре. Если Андрей Христофорович говорил, что ему нужно ехать к 15 числу, Авенир возражал на это:
- Не все ли равно тебе к шестнадцатому? Эка важность - один день.
Накануне отъезда, когда все сидели за ужином и ели квас и таранку, кто-то стукнул в окно. Авенир вышел в сени и через минуту вернулся с письмом.
- От Николая, - сказал он.
Распечатали конверт. Там было короткое извещение: Липа умерла. Отчего неизвестно. Пришла с пасеки, съела две тарелки окрошки, а к вечеру и померла.
Все удивились. Катя перекрестилась и долго утирала слезы. И все вспоминали, какая была хорошая старушка - Липа.
- Теперь без нее плохо будет Николаю, - сказал Авенир, - заболеет кто лучше ее никто не знал, как помочь.
- И отчего умерла, - сказала Катя, - хоть бы болезнь какая была…
- Ну, да смерть окладное дело, все туда пойдем. А жаль, заговоров одних сколько знала.
А потом заговорили о другом и через полчаса уже забыли про Липу.
- Ну, вот хорошо, что побывал у нас, освежился, по крайней мере, - говорил Авенир брату, когда наконец у крыльца стоял добытый у кого-то вместо сломанного тарантаса рыдван, обитый внутри полосатым ситцем.
- Ты пиши, кто в театрах будет играть в следующем сезоне. Я, брат, всем интересуюсь. Так как бишь? - Ермолова - драматическая, Садовская - трагическая.
- Комическая.
- Да, комическая. Помню, помню, ты сказал: комическая.
- А Рыбаков, значит, Чацкого.
- Да какого Чацкого! Рыбаков - старик!
- Тьфу, старик! Ну, конечно, старик. Я это запишу. Пиши о событиях. До нас немцы, положим, не дойдут. Кланяйся, брат, Москве, скажи ей, что за нею стоит сила. Вот она! - И он с размаху ударил по плечу Петра, который даже не пошатнулся. - Уж она себя покажет в случае чего. А, Петух?
Петр повернул свою огромную на толстой шее голову и вдруг, не удержавшись, усмехнулся так, что профессору стало жутко. Такая усмешка появлялась у Петра, когда Павел рассказывал про него, как он один с своим "Белым" травил десяток деревенских собак.
- Ну, с богом!
Андрей Христофорович простился с Авениром, который заключил его в свои объятия и троекратно поцеловал. Потом простился с Катей и, пожав огромные кисти своих племянников, сел в рыдван.
Лошади тронули. Его сейчас же толкнуло в затылок, потом подбросило вверх и пошло перебрасывать с боку на бок.
Андрей Христофрович точно в лодке в бурю держался обеими руками за края экипажа.
- Заваливайся и спи! - крикнул ему Авенир, стоя без шапки посредине дороги. - Дай бог!
Гайка
На вокзальной платформе, заваленной узлами, мешками и прочей пассажирской рухлядью, сидел и лежал народ, дожидавшийся поезда.
- Когда поезд придет? - спросил, войдя на платформу, рабочий с сундуком и чайником через плечо.
- А черт его знает, - неопределенно отвечал малый в картузе, к которому он обратился.
- Вот дьявола-то… - сказал раздраженно рабочий, оглядываясь по сторонам.
- Мы, батюшка, третий денечек тут сидим, - проговорила старушка в туфлях и шерстяных чулках, - балакали вчера, что должен быть поезд беспременно, знающий человек говорил, да вот, знать, не угадал.
- Придет, бог даст… - сказал сидящий рядом с ней на мешках лохматый мужичок в накинутой на плечи без рукавов шубенке.
Рабочий, не слушая, смотрел по сторонам.
- А это какой поезд?
- Это в другую сторону, батюшка, третий звонок давно пробил, да гайку, говорят, какую-то на паровозе потеряли.
- Чего стоим? - кричали из окон стоявшего поезда пассажиры.
- Гайку не найдут никак…
- Растерялись, на весь поезд одна гайка… голь несчастная.
- Ехать не едет, а вылезть по своему делу боишься - уйдет, - говорила растрепанная женщина в расстегнутой кофте, с нечесаными волосами, выглядывая на обе стороны из вагона. - Звонки-то еще будут? - спросила она у проходившего толстого кондуктора.
- Сколько ж тебе звонков еще надо, пробило три, ну, и сиди, жди.
- Им и трех мало… - сказал какой-то веселый мужичок в лапотках, с ножичком на поясе, свертывавший папироску.
- Голубчики, идет!.. - закричал как зарезанный малый в картузе и бросился в вокзал за вещами.
Вся платформа зашевелилась.
- У меня как сердце чуяло, что придет, - сказала старушка в туфлях, торопливо собирая свой мешок. - Как-то теперь, господь даст, сядем.
- На каком пути остановится? - кричали разные голоса.
- На втором пути, за этим поездом, - спокойно сказал толстый кондуктор, махнув рукой в сторону второго пути.
Все озадаченно остановились перед загородившим дорогу поездом.
- Вот этот тут черт застрял еще на дороге… Скоро ли тронетесь-то, окаянные! Стоят поперек дороги, и неизвестно что, не то в обход иттить, не то ждать.
- Сейчас уедут, им только гайку найтить, - сказал, подмигнув, веселый мужичок.
Вдали засвистел паровоз. Пассажиры вдруг, точно спасаясь от кого-то, бросились к своим мешкам и сундукам рассыпной толпой в обход и под колеса стоявшего на пути поезда, потерявшего гайку.
- Куда вы, оглашенные, под поезд лезете! - кричали на них из окон. Трогаемся сейчас, подавим всех.
- А вы что тут распространились на самой дороге? Зимовать, что ли, собрались?
Лохматый мужичок необычайно проворно пролез по головам ломившихся на площадках людей и сел на краю крыши, спустив вниз ноги в лапотках.
- Что на голову становишься! - сказал, поглядев на него с усилием вверх, рабочий, который ухватился рукой за железную скобку через плечи других и висел на ней.
- Пройтить негде было, батюшка, - сказал мужичок и, увидев барахтавшуюся внизу в общей свалке старушку, закричал:
- Эй, тетка, тетка, на тебе, хватайся за подпояску. Держись, тащить буду. Ну, вот…
- Эй, кто там опять?! Тьфу! Что за дьяволы, сказано - не лазить по головам! - закричал вне себя рабочий, когда старуха покрыла его голову своей юбкой.
Малый в картузе тоже вскочил на крышу и, стоя у края, кричал:
- Выше господ залезли!
Старушка, отдышавшись, устроилась около трубы.
- Ну, вот, и слава тебе господи, сели. Только с непривычки дюже высоко.
- Обтерпишься…
Пришедший поезд дал свисток и дернул один раз, потом другой, потом медленно попятился назад. Все затаили дыхание.
- Только бы с места взял.
- Самое главное… а там разойдется, бог даст, - говорили на крышах.
Наконец паровоз часто запекал, медленно тронулся, шипя на обе стороны паром, выпускаемым из паровоза низко по земле, и увозя вагоны, платформы, груженные лесом и облепленные народом.
Малый в картузе стоял посредине крыши и кричал на поезд:
- Пошел, пошел, разгоняй, разорви его утробу!
- А ездить как будто похуже стало, - сказал лохматый мужичок, - взбираться дюже трудно.
- Зато спокоен…
- Про это никто не говорит.
Висевший внизу на площадках народ недоброжелательно поглядывал на крыши.
- И прежде были господа, и теперь господа, - сказал какой-то мужичок, посмотрев снизу на сидевшего на крыше солдата с револьвером.
- Расселись там на хороших местах-то, - сказала злобно какая-то баба с молочным жбаном, прилипшая внизу к дверной скобке.
Вдруг поезд, тяжело поднимавшийся на подъем, неожиданно рванул вперед и остановился.
- Ой, мать честная, - раздалось с крыши, - вот было чебурахнул-то!
- Держись, время такое…
- Что стал? Ай потеряли что?
- Должно, силы нету.
- Вот и опять станция, - сказал веселый мужичок. - Тут бы по всей линии трактиров настроить, в самый раз было бы.
- Что же вы, дьяволы, сидите! - закричал шедший от паровоза кондуктор, видите, машина не берет, не можете слезть?..
- И так вывезет!.. - крикнул, стоя на крыше, малый в картузе.
- "И так вывезет"… что ты на лошадь, что ли, засел, болван не понимающий. Слезай к чертовой матери!
- Под горку идет хорошо, а вот как навзволок, так мука с ним одна.
Все сошли на насыпь. Поезд постоял с минуту на месте, подергался судорожно и пошел назад…
- Матушки! Куда ж это он?
- За картошкой поехал… гайку не потеряй!.. - крикнул вслед машинисту веселый мужичок.