- Ты еще ребенок малый - у тебя нету никакого горя - вот тебе и клад твой, - продолжала просвирня, - А прочие, которые…
Но Матвей вдруг перебил ее и заговорил, как будто сам с собою:
- А вот скоро будет тридцать лет и жизнь моя, как в глухом лесу - тропинка малая. А сколько видел горя я, сколько слез кровавых пролил!.. И родину свою спокинул и растерял знакомых всех… И без прав теперь и без талану. И с волчьим пачпортом, без имени родного, как последний сукин сын на свете!
Он опустился на сидение, уронил на руки голову и простонал надрывным, еле слышным стоном:
- Эх, Дуня моя, Дунюшка… Злосчастная сестра моя!..
Все насторожились, но никто не понял стона и последних слов Матвея. Только Анисья еще пристальнее посмотрела на него и сто-то поняла такое, отчего сердце ее переполнилось и нежностью и скорбью.
Матвей откинул голову назад и, осмотрев всех, ударил кулаком о стол и заорал:
- А я стал арестантом не по правде… Не по правде…
А раз мне раздавили душу, и убью. Самого святого человека убью… Тебя убью! - набросился он на просвирню.
Но Анисья снова бросилась к нему и стала уговаривать:
- Не надо. Никого не надо трогать! И ни в чем она не виновата.
Но тут же закричала на гостей:
- Конечно же, он не по правде пострадал. И никакой не арестант он. Так он это спьяну наболтал.
Просвирня ласково и тихо засмеялась.
- Сказано: "Людская правда ложная, а праведная - Божия". Надо терпеть, да и опять трудиться, милый сын.
- Вот ты и скажи нам прямо, - потребовала Анисья от просвирни, Есть тут Божия правда али нету?.. Если нету правды Божьей, значит, есть правда людская. А против людской правды - я сама с ножом пойду!
Лизанька выпрыгнула и позвала подружек:
- Пойдемте, девоньки, домой.
Сиди, не бойся никого! - остановила ее хозяйка. Я только языком болтаю. Я вчера на самого исправника топала ногами. А он только захихикал, старый пес! Петровна! Ну, скажи ты слово-то мудреное свое.
- А ты не нукай на Петровну! - огрызнулась Августа Петровна. Петровне пятьдесят три года. И Петровна не оракул, Петровна в Бога верует, а раз вы все тут не веруете ни в Бога, ни в черта - им тут делать нечего.
Она все повышала голос и, наконец, заговорила пронзительно и негодующе:
- Вас дьявол обуял всех! Захотелось вам, видишь ли, и счастья и богатства… Што такое счастье и богатство? Да всех счастливей и богаче тот, кто богатству не завидует. Кто сердцем и душей молод. Вот Яша-сторож, всех вас богаче и счастливее. Вот вам слово мое. Ишь ты: с ножом! Ну и иди с ножом, разбойничай. А после будешь миловаться со своим полюбовником. То-то счастье!
Неумолимою тучей придвинулся к маленькой, тщедушной старушке Матвей.
- Дак што же всем, стало быть, надо дураками быть? - спросил он угрожающе. - Всем в сторожа да в нищие пойти? Небось, Вавила-то медведем на заимке на своей сидит, а Яшке, брату старшему, гроша медного не дал. Где тут правда - говори мне!
Августа Петровна поперхнулась, отступила от Матвея, стихла голосом.
- Господи Иисусе! Да что тебе Вавила дался? - залепетала она, чуя что-то неладное во взгляде и в словах Матвея и его товарищей. - Яша, говорю, и брата своего богаче. Да на што он нам Вавила?
И опять она оправилась, снова заострила голос:
- А раз ты в Бога не веруешь, и жизнью своей недоволен - иди да в омут головой! Чего ты на меня уставился? - зазвенела она тонким криком, - Раз у тебя на ближнего рука может подняться - нет тебе на свете счастья. Понял? Ишь - ты, на Вавилу шайка собралась, к чужим богатствам подбираются, клады ищут, легкой жизни захотели? Нет у меня на злое дело никаких добрых слов. И за такое дело нету у меня к вам жалости! - она повернулась к Лизаньке Цветочку. - Уходите, девки, все отсюда, из этого гнезда осиного! - повернулась к Анисье. - Ловко ты разбойничий притон открыла. Да еще в квартире станового пристава. Где же тут вас взять? Ну, только што попомните вы мое слово: взявши меч, от меча и сам погибнет!
- Ну, будя тебе каркать! - злобно топнул на нее Васька.
- На свою голову накаркаешь! - поддакнул Митька, все так же весело ощеряясь.
Матвей угрюмо помолчал, потом произнес ровнее:
- Послухай, тетка! Меня считают тут разбойником. Но у меня же, ей-богу, сердце есть. Послухай. Нам ничего не надо. Ну, надо же нам пачпорта купить? По сотке на четверых - четыре Катерины. Раз! - он зыкнул на девушек, - Ступайте по домам! Да языки-то не распускать!
- "Не распускать!" - передразнила Лизанька Цветочек и лицо ее перекосилось злобой, когда она, выходя из комнаты, оглянулась на Анисью и Матвея.
- Окромя того Василию струмент купить - Катерина! Митьке свадьбу, хоть силком, с Лизанькой сыграть - худо две сотняги. Да всем нам на дорогу, на харчи - хоша бы две красных надо? Стало быть, на всю артель до тысячи целковых до зло дня! Достань их - мы тебе присягу примем: через год на новом месте сделаемся все, как самые хорошие. Ты поняла, ай нет?
Просвирня отошла, обмякла, слушала и напряженно что-то думала.
- Родимушки мои, - сказала она ласково, - Да я-то што могу? Я даже не понимаю, что к чему вы говорите?
- Я убежать от пристава решила! - полушепотом объявила Анисья, - И чтобы сразу, дальше, на почтовых, под чужими именами. Поняла ты? Новыми людьми стать хочем. Хорошо чтобы все совсем, совсем по-новому и хорошо для всех!
- Ну, што же я-то? - умиленно согласилась Августа Петровна. - Ну, есть у меня, у батюшки на сохранении, сто семьдесят целковых - возьмите на артель. Раз вы хотите по-хорошему. А может еще кто одолжит.
- Ты милая, ты хорошая, Петровнушка, - растроганно и нежно ответила ей Анисья, - Я знаю. Ты не выдашь нас…
Но Матвей перебил Анисью и твердо, требовательно сказал просвирне:
- Тысячу целковых обязательно! Не меньше!
- Дак где же я, родимушки, возьму их? Были бы у меня хоть две - все бы до копейки отдала. Может у Яши есть хоть немножко… Я поспрошаю, будто для себя.
- Ничего у него нету, - коротко обронила Анисья и прибавила чуть слышно, - Все он отдал мне, а я истратила…
- Деньги надо завтра! - глухо повторил Матвей. - Волчьи пачпорта у меня - три дня до сроку остается. Понимаешь?
Кошкою прокрался к просвирне Васька.
- Хочешь, я те научу - где взять деньги? - он толкнул от себя Стратилатовну. - Ступай, там, у дверей постой!
- Да на што мне деньги? Вам ведь нужно?
- Нам нужно. Только без тебя мы их не достанем. Иди-ка я те шепну. - и Васька Слесарь сжал плечо старухи. - В церкви денег много.
- Ой, што ты!.. Господи Иисусе. Да ты што?.. Совсем ты, парень, ума рехнулся…
- Да ты не кричи. У Бога всего много, - сказал Васька, - И деньги нам не Божьи, а батькины - он под престолом прячет. Да не махай руками. Мы тебя не посылаем воровать. Ты только ключ достань церковный.
- Нет, уж лучше вы меня убейте, а не такое дело… - задохнувшись, заскрипела Августа Петровна. - Господи Иисусе!.. Господи прости… Да што же это? Вот попутал меня с вами дьявол.
- Нет, это не годится! - оттолкнувши от просвирни Ваську, прокричал Матвей. - Послушай-ка Петровна! Ведь у тебя Вавилин сын бывает?..
- Ну, бывает… Господи прости!.. Да што же это?.. Ну, бывает…
- Да ты не егози! - скрипнув зубами прорычал Матвей, - Все равно мы тебя в это дело запутаем! - и он грозно наклонился к ней, - Ты шутила шесть наших годов в закладе. Неужто они твоей одной не стоят? Ну, говори, бывает у тебя Корнил Вавилыч, а? Ну, говори: зачем он у тебя бывает?..
- Ну, лечится… От сглаза… Человек он тихий, никого не изобидел. Вот такой же вроде Яшеньки, только что действительно несчастный.
- А я знаю, ты ему ворожишь. Насчет бабы, - торопливо вставила Анисья, - От блуда ее со свекром отвораживаешь…
Просвирня даже задрожала, сморщилась от страха, подбородок ее трясся от обиды.
- Ну, што же это, Господи?.. Ну, пускай так… Господи!..
Ладно, будет тебе Господа в наши дни впушивать! - пытал ее Матвей. - Вот ты у Корнила и потребуй тысячу целковых. Но сегодня же. Поняла? Скажи, что это на старость Яши. Или там на его келью, дескать, для Бога. Поняла?
Бледная, трясущаяся, жалкая просвирня плакала и лепетала:
- Не даром мое сердце чуяло. Не даром я идти-то сюда не хотела. Вот в какую ты ловушку завела меня… Да што же это я? Несчастная-то я какая. Грех-то…
- Ты не юли. И время не теряй! - нетерпеливо закричал Матвей, но тотчас же сдержал себя, понизил голос. - Послухай. Мы не желаем, ни убивать, ни воровать, никакого зла никому мы не желаем. Тысяча целковых, - и ни капли крови. А нет - мы убьем Вавилу либо подломим церковь. А нас пол дюжины и мы пойдем на каторгу. Так, что ли?
- Да вы мою-то душу пожалейте! Ведь мне шестой десяток, батюшки. Я за иголку чужую не запнулась… Да и Яшу-то, святого человека… Что вы это?.. Батюшки! Анисьюшка! Отпустите вы меня ради Господа!
И Августа Петровна повалилась перед всеми на колени, зарыдала, жалкая и слабая, беззаступная старушка.
Дрогнуло сердце Анисьи. Она встала, щелкнула пальцами, топнула ногою, и закричала:
- Встань! Не надо. Не хочу я ничего! И ни куда я не поеду! Тут останусь, все равно. Мы пошутили над тобой, а ты поверила… Должно быть лишку выпили…
- Мы это для святок позабавлялись! - сказал со смехом Митька, искренно обрадованный оборотом дела. - Скушно нам. Вот мы и разыграли тебя для потехи.
И он даже заиграл что-то веселое на гармонике.
Просвирня вытирала слезы и клохтала:
- Голова у меня что-то помутилась. Я ведь будто в кацавейке пришла. Гм… Вавила!.. Мимо его заимки люди близко-то боятся проезжать: собаками затравит… Вот он какой Вавила.