- Должен! Теоретически. Но… все мы люди, все мы человеки. В работе любого из нас можно выудить отрицательных фактов больше, чем плотвы из этой заводи. Суть в том, как их подать - на блюдечке с золотой каемкой или на шипящей сковороде. То же дело Сутормина. В чем глубинная причина происшествия? Вы ее ищете в определенных промахах в воспитательной работе, в том, что слабо прививаете подчиненным чувство ответственности. Шляхтин же - в отсутствии, так сказать, железной требовательности. Вот вам две засечки на один и тот же предмет. Только с разных направлений.
- Выходит, стой и молчи, прав ты или не прав.
- Тот прав, у кого больше прав, - скаламбурил Изварин.
Хабаров отверг и само утверждение, и его тон:
- Старая побасенка. В духе христианского смирения.
- Но и смирение… Все зависит от обстоятельств…
- А для чего у нас партийные билеты?
Изварин вкрадчиво разъяснил:
- Партийные билеты люди носят. И парторгами людей избирают. Из числа нам с вами подобных. Понимаете, что я хочу сказать… Сколько лет вы служите?
- Четырнадцать.
- Чем занимались до армии?
- Учился. Призвали прямо из школы, в сорок третьем году.
- А сейчас пятьдесят седьмой. Да, летят годы, все изменяется…
Изварин замолчал и стал набивать трубку. Делал он это не торопясь, с явным удовольствием, как гурман, для которого само приготовление к столу - блаженство. В его черной бородке запуталось светло-рыжее волоконце табака. Владимир сказал ему, Аркадий Юльевич чертыхнулся, конфузливо теребнул бороду пальцами и расческой пригладил ее. Владимир поинтересовался, зачем Аркадию Юльевичу борода. "Чтобы скрывать вот это", - Изварин задрал голову, и Владимир увидел большой шрам, стягивавший всю нижнюю часть подбородка. "Ранение?" - "Да", - резко ответил Изварин. По его тону Владимир понял: Аркадий Юльевич не любит расспросов о шраме.
Помолчав немного, Изварин вернулся к тому, о чем они говорили прежде.
- Вы представляетесь мне человеком правдивым, но прямолинейным. Черта в общем неплохая. Впрочем, в наше время лучше все-таки быть гибким и осмотрительным. Что поделаешь, жизнь еще не такая, какой ее иногда изображают. Но вернемся к делу. В вашем батальоне случилось чепе. Так что прикажете о вас думать? Ах, какой вы хороший и правильный? Такого не бывает. Добейтесь блестящих успехов, поразите ими начальство и окружающих - тогда станет ясной цена ваших деклараций. Я считаю, что ваша вчерашняя запальчивая реплика была некстати.
- Но вчера я не стремился оправдаться за чепе, я имел в виду другое, - возразил Хабаров.
- Что именно?
- Хотя еще многое неясно в характере ракетно-ядерной войны, одно бесспорно: она предъявляет особый счет к морально-боевым качествам воина. А как добиться морального превосходства? Окриком, угрозами? Черта с два!
- Не спорю. Однако хочу заметить: люди, Владимир Александрович, все разные. Для иных самое доходчивое средство убеждения - наказание.
- Есть такие. Но я говорю о большинстве. Поэтому вчера я не мог согласиться…
На лице Изварина опять появилось уже знакомое Хабарову выражение мудреца, разговаривающего с ребенком:
- Хотите послушать одну поучительную историю? Шесть лет назад я был командиром полка. Да, полка. Не удивляйтесь. И дела у меня шли не хуже, чем у других. И вдруг инспекторская проверка… И все пошло прахом… Я тоже, как вы, встал в позу, начал доказывать. Увы… Финал этой истории таков: я стал замом. Бессменным замом. Правда, случилось это, когда процветал культ. Не думаю, чтобы теперь…
Он не договорил. И эта недоговоренность, и тон, каким были произнесены две последние фразы, утверждали совсем иное их прямому смыслу: дескать, так было и есть.
- Понимаете, какие коленца выкидывает жизнь.
Хабаров не понимал, но решил не выспрашивать, что́ произошло: не рассчитывал на объективность рассказчика.
- Вижу, я поставил вас в тупик. - Не получив ответа, Изварин стал развивать свою мысль: - Любезный Владимир Александрович, культ личности - не только слепое поклонение владыке. Когда что-то въедается в сознание людей, направляет их поступки… Тут одним росчерком пера… Понимаете, что я имею в виду? Мы вот с вами над перевоспитанием какого-нибудь Сутормина бьемся и далеко не сразу достигаем желаемого. Но сутормины совершают проступки в девяноста девяти случаях из ста по молодости и несознательности. А вот когда что-то входит в кровь твою и плоть, избавиться от этого…
- Но жизнь на месте не стоит, - заметил Хабаров.
- Да, не стоит. Поэтому вы можете или доказать свою правоту или… Вы ведете рискованную игру.
- Никакой игры в моем поведении нет. А вот вы, Аркадий Юльевич, мне кажется, действительно играете. И потому боитесь. Всего! - убежденно заявил Владимир.
Изварин обидчиво усмехнулся и, желая, чтобы его правильно поняли, сказал:
- Любезный Владимир Александрович, вам легко говорить, вы молоды. А я… Мне сорок шесть, больше половины из них я отдал армии. И мне, поверьте, не хочется раньше положенного срока разделить судьбу Прыщика. Увы, в наше бурное время такая перспектива не абстракция… Хочу дослужить спокойно.
У Владимира не было основания заподозрить Изварина в неискренности, поэтому он еще решительнее ополчился против воззрений своего неожиданного покровителя:
- Вы можете считать меня наивным - как вам угодно… Я же смотрю иначе. И не сойду с дороги, если убежден, что так надо. В расцвете сил - сорок шесть, разве это старость?! - в расцвете сил мечтать лишь о покое… Нет, Аркадий Юльевич, не согласен с вами! - Владимир оборвал себя и с искренней доброжелательностью улыбнулся Изварину: - И вы, мне кажется, не согласны с самим собой. Ведь правда?
Изварин внезапно с хрустом потянулся и рывком встал:
- Жизнь, Владимир Александрович, и сложна и прекрасна. Взгляните, какой изумительный сегодня день, а мы так неразумно его тратим! Спорить можно и в ненастье, за чашкой кофе. Давайте лучше удить рыбу. Да и ваш малыш совсем заскучал. Тебе скучно, Дима? - обратился он к присмиревшему мальчугану. Тот отрицательно мотнул головой, хотя ничегошеньки не понял, о чем говорили отец и дядя с такой смешной бородкой.
Несколькими минутами позже они уже плыли по реке. Весело тарахтел мотор, пенясь, журчала вода, от лодки двумя косыми валиками откатывались волны и, спеша к берегам, по пути полоскали застывшие в воде отражения ив. Владимир подставил лицо потоку воздуха и, как первооткрыватель, всматривался в наплывавшую на лодку полированную гладь реки, на густые, пронизанные птичьим щебетом прибрежные заросли, на белые обрывки облаков, словно оброненных с неба в воду.
X. ВОСКРЕСНЫЕ НЕОЖИДАННОСТИ
1
В следующее воскресенье в лагерь приехали шефы, и состоялся концерт художественной самодеятельности.
После концерта Владимир сказал Лиде, что надо посмотреть, как у солдат организовано купание. Хотя на пляже был специально выделенный наряд, он испытывал беспокойство.
- Раз надо - иди, - ответила Лида не очень одобрительно: ей хотелось, чтобы муж побыл дома.
- Пойдем вместе. Поплаваем…
- Схожу домой - там видно будет.
В этот жаркий день все живое притягивалось рекой. Даже старые ивы, росшие на откосе над неширокой полоской песчаного пляжа, казалось, наклоном стволов и обвисших, словно в изнеможении, ветвей тянулись к воде. На вкопанной под ивами скамье сидел лейтенант с красной повязкой на руке - дежурный по купальне - и неотрывно смотрел на реку.
Хабаров подошел к дежурному, присел рядом и снял фуражку. Лейтенант взглянул на его потный лоб и сказал:
- Почему бы вам не искупаться, товарищ майор? Не беспокойтесь, мы - он кивнул на своих помощников - глаз с них не опускаем.
"Действительно, почему бы?.." - подумал Хабаров. Он разделся и прошел по мостку к вышке для прыжков.
- С нами, товарищ майор? - спросил один из солдат и описал рукой крутую кривую вниз.
- Куда ж мне без вас, - улыбнулся Владимир и подзадорил купающихся: - А ну, кто покажет класс? Только животами не плюхайтесь - рыбу поглушите.
Несколько человек, смеясь, взбежали на самую верхнюю площадку вышки и друг за дружкой, кто головой вниз, кто "солдатиком", ринулись в воду. Владимир поднялся следом и прыгнул "ласточкой". Вынырнув, пригладил волосы, поплавал немного с солдатами, потом пересек границу купальни и не спеша поплыл по середине реки вверх по течению. Он любил далекие заплывы.
Когда солдатский пляж скрылся за прибрежными кустами, Владимир перевернулся на спину и сразу погрузился в тишину. Исчезло все: река, зеленые берега, вдали гомонящий пляж. Было только небо. Бледно-синее августовское небо, перечеркнутое прозрачным танковым следом перистых облаков. Слегка давило в уши, казалось, что тело обретает невесомость. Мысль работала вяло. Появилось ощущение, будто он и впрямь один на свете. Словно преодолел какой-то звуковой барьер и оказался под огромным голубым стеклянным куполом. Один живой в неживом пространстве. Вдруг в его воображении возникло демонически усмехающееся лицо Изварина. Владимир рывком оторвал голову от воды. Глаза резануло солнцем, в уши ворвались людской гомон и плеск воды. И Владимир скорее почувствовал, чем осознал, что, несмотря на подступающую к нему временами жажду отдохнуть в праздности, забыв про все, для него нет ничего дороже его жизни с ее ненормированным нервным трудом, постоянным беспокойством и заботами и нечастыми радостными; что он обречен на эту жизнь, ибо он - как далеко в море забравшийся пловец, которому волей-неволей надо плыть и не расслаблять волю мыслями о береге.