- Ну и как, по-вашему?
Он ожидал от Сутормина покаяния. Но тот легко вывернулся из положения:
- Пятки примерзают, товарищ сержант, никак не оторвешь при поворотах. Будь весна - я бы…
- Я бы, мы бы… Вы сейчас покажите! - резко отпарировал сержант.
Когда Бригинец делал разбор занятий, Сутормин на вопрос, почему у него получается хуже всех, буркнул:
- Таланта в ногах нет.
- Ото ж говорю: это тебе не баранку крутить, - подкузьмил Сутормина Ващенко. Они стояли рядом.
Сутормин зарумянился, как сидевший на ветке снегирь, и надулся. Но, как убедился Бригинец, ненадолго. Уже вечером в казарме он рассказывал солдатам:
- Так вот, послали моего дружка на гарнизонный смотр сачков. Чего смеетесь? Был такой однажды. Газета даже писала. Пришел. А над сачкодромом - треск страшенный.
- Отчего? - наивно спросил один из слушателей.
Сутормин с нарочитым удивлением ответил:
- Как отчего? Зевают. А скулы не смазаны, трещат.
В ответ раздался дружный смех. Бригинец тоже сдержанно засмеялся. Ему понравилось веселое вранье Сутормина. Кто-то опять спросил:
- Чего ждали-то эти сачки?
- Угощения.
Снова смех.
- Дождались?
- Слушайте. Стоят они час. Стоят два. Нескольких в санчасть увезли: скулы свернули. Вдруг видят: "маз" с прицепом жмет. Подкатил, остановился. А в кузовах уголь. Тонн десять. Сачки в панику: разгружать заставят. Тогда старшина и говорит: "Сачки, кто не хочет работать - два шага вперед". Все мигом раз-два - и готово. И только один ни с места. Старшина к нему: "А ты почему остался?" - "Так ведь еще два шага надо делать…"
Ващенко, смеясь, заметил:
- Скажи, Грицько, то ты, мабуть, был?
- Если бы я, вы бы меня здесь не видели.
- Почему?
- Потому что тот сачок и поныне там.
Бригинец, посмеявшись вместе со всеми, тут же предложил Сутормину принять участие в художественной самодеятельности. Сутормин отчужденно глянул на Бригинца.
- Это вы, товарищ сержант, чтобы меня перевоспитать?
Бригинец вспыхнул:
- При чем тут перевоспитание?
- Бросьте, будто не знаю - сам таким был!
- Коль был и все понимаешь, нечего простачком прикидываться, - резко сказал Бригинец, перейдя на ты.
- А я не прикидываюсь. Какой есть… - надменно ответил Сутормин.
- Ну и плохо! Теперь вижу: не зря разжаловали.
Сутормин хотел ответить по достоинству, но все нужные слова будто смыло кровью, схлынувшей с лица. Он сжал челюсти, глотнул:
- Поглядел бы я, как вы… если бы у вас так перед строем ножницами чик лычки с погон!..
У Бригинца родилась догадка: нерадивостью Сутормин, как пластырем, прикрывает душевную рану.
Яков решил: надо подождать, пока Сутормин переболеет и поймет, что доброе имя можно вернуть лишь добрыми делами. Однако Сутормин на занятиях все еще скучал и оживлялся лишь во время перекуров.
- Никогда не спеши выполнить приказание: за этим последует его отмена, - услыхал раз от него Бригинец и сделал замечание.
- Уж и пошутить нельзя, - обиделся остряк.
- Смотря когда и как…
А через несколько дней солдат Мурашкин, задорно остроносый, с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами, опасливо стрельнул глазами по сторонам и с таинственным видом сообщил командиру отделения, что Сутормин ему не нравится. Бригинец спросил почему. Мурашкин ответил:
- Мало того, что он отделение подводит, так еще про вас говорит. Я слыхал, как он Ващенке…
Яков не переносил наушничества - и когда был мальчишкой, и когда стал учителем - и обрывал ябед на полуслове. Но на этот раз заколебался. И вот почему.
Перед началом учебного года Мурашкин получил из дому письмо: мать выписали из больницы, врачи уже не могут помочь ей. Еще до ухода в армию ему стало известно, что у нее рак. От больной это скрывали, хотя дни ее были сочтены. Мурашкин рассказал товарищам, и когда они, сочувствуя, стали обнадеживать его ("может, все обойдется"), он покачал головой и грустно сказал:
- Нет, мама не доживет даже до моего возвращения.
После этого он о матери больше не говорил и внешне, как все, был бодр и жизнерадостен. Мрачнел лишь, когда получал от сестры письма.
- Как мать? - интересовался Бригинец.
- Без улучшений.
- А что говорят врачи?
- Разве это вылечишь, товарищ сержант! Придумать бы такое средство…
- Придумают, обязательно придумают.
Бригинец твердо верил в это: не так давно и туберкулез казался неизлечимым. Мурашкин печально вздыхал: когда так будет? Маме его не дождаться. И хотя он внутренне готовил себя к неизбежному, телеграмма "Срочно приезжай, маме очень плохо" была для него ударом. Оправившись, он, подавленный и сникший, показал телеграмму сержанту.
- Надо ехать. Пишите рапорт, - ответил Бригинец и, видя, что солдату трудно собраться с мыслями, помог ему написать рапорт и направился к командиру взвода. Лейтенанта Перначева в казарме не оказалось. Яков обратился прямо к командиру роты. Капитан, на беду, был чем-то сильно озабочен, поэтому раздраженно спросил:
- Откуда видно, что мать Мурашкина тяжело больна?
- Как откуда? - взволновался Бригинец. - В телеграмме написано.
- Ха, в телеграмме… А может, по вашему Мурашкину милашка соскучилась и сообразила такую телеграмму. Знаю я этих артистов. Захочет иной в отпуск - такую мировую скорбь на лице изобразит, что хоть рыдай от жалости, на него глядя. Передайте своему Мурашкину: такие телеграммы должны заверяться врачом или в военкомате.
Бригинец вышел от командира расстроенным. Возле дверей канцелярии роты его поджидал Мурашкин. Бригинец меньше всего хотел встретиться с ним, поэтому, торопливо сказав: "Подожди, Вася, я сейчас", пошел к замполиту.
Капитан Петелин отнесся к беде рядового Мурашкина сочувственно и, отложив все дела, сказал:
- Пойдемте к комбату.
Выслушав рассказ Петелина о Мурашкине и болезни его матери, Хабаров решил:
- Что ж, я полагаюсь на достоверность сказанного вами. Вы командир, я не могу вам не верить.
Отпустили Мурашкина своевременно: на другой день по приезде солдата домой мать умерла. Он вернулся в часть осунувшийся, молчаливый. И как ни тяжела была его скорбь, он сказал сержанту, что никогда не забудет его участливого отношения.
Вот поэтому, когда Мурашкин сообщил Якову о наговоре Сутормина, он понял, что поступил так Мурашкин не из стремления подсидеть сослуживца, а искренне желая помочь своему командиру. И все-таки он обрезал Мурашкина:
- Раз Сутормин говорил без свидетелей, значит, не хотел, чтобы это стало известно другим. И нечего нам вмешиваться.
- Я думал, вам будет интересно… - недоумевал Мурашкин.
- Мне совершенно не интересно… И вам советую не проявлять чрезмерного любопытства.
Мурашкин ушел обиженным. Яков это видел, но ублажать солдата не стал: пусть поразмыслит над тем, что хорошо, а что подленько. Но поступок Мурашкина натолкнул Якова на неожиданное открытие: выходит, не все солдаты одобряют поведение Сутормина. Вскоре произошел инцидент между Суторминым и младшим сержантом Карапетяном, и Бригинец собрал отделение. Состоялся разговор, неожиданным свидетелем которого оказался комбат. Бригинец торжествовал: средство воздействия на Сутормина найдено. Теперь - закрепить победу.
2
Пришла весна. Днепр разрывал и сбрасывал ледовую одежду. Сквозь проломы и трещины в потемневшем льду свирепо хлынула бурая, в белесых витках пены вода. Посредине реки она высвободила себе путь, по широкой протоке, вертясь, понеслись ледяные глыбы. Они скапливались перед железнодорожным мостом и наконец образовали здесь огромное торосистое поле, которое, напирая тысячетонной тяжестью на каменные опоры, грозило снести все, что задерживало беспорядочное отступление зимы.
Разрушить ледяной затор направили минометчиков полка. Над рекой вздыбились глухие разрывы фугасных мин - своеобразный салют весне.
В ослепительном сиянии солнца и звонкой капели она наступала напористо и дружно. Как разрозненные группки побежденного противника, бросая все, бегут, чтобы спастись и присоединиться к основным силам, так и снег, ускользая от солнца, превращался в мутные потоки, бегущие к реке. А она - бурлящая, в грохоте сталкивающихся льдин - неслась и неслась куда-то, будто стремилась оторваться от преследования.
Лишь по ночам, когда в черном небе начинали льдисто сверкать звезды, зиме удавалось на какое-то время останавливаться, закрепляться и, морозя землю, сдерживать напор весны. Но ненадолго. С восходом солнца весна опять продолжала безостановочное наступление.
Ее победный марш был особенно ощутим вдали от города, куда батальон Хабарова вышел на тактическое учение. В районе сосредоточения, в лесу, хмельно пахло прелой листвой, осклизлые бурые пласты которой виднелись на проталинах.
Солдаты, отрывая щели и укрытия, сбрасывали шинели. От гимнастерок поднимался пар. Звенели лопаты и веселые, шальные от опьянения весною голоса.
В районе сосредоточения сержанту Бригинцу приказали выделить одного человека на кухню. Яков решил послать Сутормина. Хотел испытать, насколько он исправился, тем более что работа на кухне не очень-то уважаема солдатами.
Распоряжение командира отделения Сутормин внешне принял невозмутимо:
- Воевать - так воевать. Пиши на кухню. Ребята, кто одолжит большую ложку? На передовую посылают.