Однажды в обеденное время, когда Макар вёз с поля снопы, навстречу ему вывернулся откуда-то сбоку Алексей-лесник, прошёл рядом шагов десять и, оглянувшись кругом. Тихим голосом сказал:
- Слышь-ка, Макар! А я у мельника-то был…
Макар молча шагал, уставившись в землю глазами, как он привык за последнее время ходить.
- Это, брат, человек! - взволнованно продолжал Алексеи - Ну, я тебе скажу, и человек! Чисто насквозь всё видит…
Макар кинул на него сбоку взгляд: у Алексея провалились щеки, блестели глаза, сам он посерел и был точно в жару.
- Про клад с ним говорил. "Знаю, говорит, про этот клад. Записано, мол, у нас про него. Этот, говорит, клад только с чистой душой взять можно. И перво-наперво, как там сказано про нищих и про церковь, так этому и быть должно. Только, говорит, церкви бывают всякие. Так настоящую надо церковь. А напугало, говорит, вас ещё мало. Видела, говорит, сила, что народ вы слабый. Настоящего человека ещё боле будет пугать. Для этого, говорит, клада надо большую крепость иметь. Ей, говорит, нечистой-то силе, лестно клад удержать, чтобы в народ он не пошёл, потому, говорит, горько ей, если от злых денег на добро произойдёт". Обещал помогать.
Макар молча постегивал кнутом по земле. Он давно перестал верить в клад, забыл даже думать о нём и в последнее время всё яснее понимал, что не приходится ему больше жить в Кузьмине, а надо куда-нибудь уходить. Алексея же, видимо, только теперь начало по-настоящему разбирать.
- Так как же, Макар? - говорил он. - А? Съездить бы и тебе к мельнику-то поговорить! Я ему про тебя тоже рассказал.
- Съездить-то? - произнёс наконец Макар. - Что же? Съездить-то бы можно. Да больно уж некогда теперь.
- Некогда-то некогда, - волнуясь, продолжал Алексей. - А вот взял бы да свёз на мельницу ржи - надо ведь свежей мучки попробовать - вот бы и поговорил.
- Это можно, - задумчиво согласился Макар. - Думается мне только, паря, что ничего там около Дикова озера нет. Набрехали всё. Записал какой-нибудь лядащий старичишка, а мы и верим. Сдаётся мне так.
Но Алексей уверовал в клад бесповоротно.
- Нет, - заговорил он горячо, - брехни тут нет. Уж коли мельник говорит, что есть, так, стало быть, есть. "Закопан, говорит, там действительно клад, и не вынимал его ещё никто. Без большой, говорит, силы нельзя его вынять". Да ты только съезди к нему, да поговори - он тебе всё объяснит.
- Так. - проговорил Макар. - А каков он из себя, мельник-то?
- Не рассмотрел я его, Макар. Знаю только, что макушка стриженая да борода большая. Оробел я больно. Так, понимаешь, и ошарашил он меня: "Здравствуй, мол, Алексей! По кладу, что ли, пришёл?" Аж затрусило меня всего. А я о нём всё разузнал. Он здесь уж лет с десять живёт, на мельнице-то, а прежде в скитах жил. Разошёлся там с ними по вере, так и пришёл сюда. У него, видно, своя вера есть. К нему по ночам народ сходится. Он у них вроде как поп. Это, брат, непростой человек.
- Так… - снова задумчиво повторил Макар. Они стояли у околицы деревни. Алексей не хотел заходить в Кузьмино.
- Так поедешь, значит, Макар? - говорил он. - Ты уж поскорей поезжай! Мельник поскорей велел тебя посылать. Право, поезжай! Только вот что, Макар! - прибавил он, вернувшись с пути. - Стёпку-Колокольца побоку. Ну его совсем! Звонит уж больно! Почитай, по всей округе про клад-от раззвонил.
Через два дня Алексей снова пришёл и стал приходить каждый день. А через неделю Макар намолотил свежей ржи и поехал на Горелую мельницу, где до сих пор ни разу ещё не бывал. Все деревни по эту сторону реки возили хлеб на паровую мельницу в селе, куда было и ближе, и удобнее ездить. Горелая мельница работала только для заречных лесных посёлков и деревень.
XIII
На Спасов день в Кузьмине был храмовой праздник. Из села приезжал священник и служил в часовне молебен: из окрестных деревень собирался народ. В Кузьмине варили пиво, пекли пироги и ходили друг к другу в гости. Страда кончалась, народ отдыхал, и нередко праздник затягивался на два - на три дня.
Как ни тяжело жилось в доме Макара, но праздновать праздник всё-таки было нужно. Да Елена, наверное, и сама ни за что бы не отказалась от этого. Она что-то замышляла. Макар видел, что она взволнована, что она по нескольку раз в день бегает к Лаптевым, и угрюмо ждал.
Часа через два после молебна веселье хмельным потоком захлестнуло всё Кузьмино. По улице и по спуску к реке, сломя голову, скакали купать лошадей мальчишки и парни. Около парусинных балаганчиков толпились бабы и девки, покупая семечки, пряники и орехи. Со всех сторон играли гармоники и орали пьяные голоса. Весёлые кучки, пошатываясь, переходили из дома в дом.
У Макара в избе были Алексей-лесник, Вася, уже успевший сильно подвыпить, старик Пётр и Настасья, отец и мать Елены, приехавшие из дальней деревни, и её брат Андрей с женой. Елена угощала их пирогами, бараниной, водкой и пивом, приговаривая: "Кушайте, гости дорогие! Не обессудьте. Чем Бог послал!" - но было видно, что мысли её заняты другим. Она то и дело выскакивала от шумного говора на крыльцо и, кого-то поджидая, нетерпеливо поглядывала в даль.
Часа в три послышался в сенях топот многих ног, отворилась дверь, и от удивления Макар даже привстал - в избу вошли: Михайла, Григорий, Арина, Марья и сзади всех Варвара. Михайла был выпивши. Лицо у него лоснилось, глаза были масленые, и в бороде торчали остатки пирога. Пошатываясь и улыбаясь, он направился к Макару и, протянув ему руку, громовым голосом кричал:
- Здорово, сват! Э, что там! Ну, что! Всяко бывает. Не хотел прощать, да уговорили. Больно уж бабы пристали, чисто мухи жужжат. Будем мириться. Так я говорю, Гришка?
- Известно, - подтвердил Гришка, вытерев пальцем нос. - Ссориться нечего.
- Правильно! - кричал Михайла. - Вот и сын так говорит. Жена-то, брат, его. Не у меня жену-то отбиваешь, а у него. Мне-то чего же. Хо-хо-хо! Ну, давай, сват, поцелуемся.
- Ну, и слава Богу, - говорила Арина. - Вот и помирились. Чего свариться-то? Ведь не чужие, чать. Давно бы так!
Макар растерялся. Он целовался с Михайлой, потом с Гришкой, повторял: "Да я что же? Я ничего…" - и с недоумением поворачивал голову то в одну сторону, то в другую.
- Угощай, что ли, водкой, сват! - кричал Михайла, здороваясь с остальными. - Все ведь свои, дружки-приятели. И выпить-то любопытно!
Сияющая Елена стрелой летала по избе, выставляя заготовленное угощение, и видно было, что её душа переливается торжеством: начинало сбываться то, что она долгими усилиями неутомимо подготовляла.
- Всяко бывает, сват! - внушительно гремел Михайла. - Это чего! Злобы мы на тебя не имеем. Мы народ отходчивый. Главное только, чтобы дальше всё как следует, по закону было. Верно я, Гришка, говорю?
- Известно, - подтвердил Гришка. - Только чтоб жену не трогать, а мне что? Я ничего.
- Верно! - вмешался Пётр, маленький, сморщенный старичишка с реденькой бородёнкой. - Верно говорит Михайла-то. По закону надо жить. Дадена тебе жена, ну и живи. А то чтобы глаза на сторону пялить, да ещё куда? Фу, мерзость! Фу, сором. В наше время такого не бывало. Ноне только такой народ пошёл.
Постепенно прорвались все. Среди густых мужицких голосов, как огонь в дыму, зазвенели женские голоса - заговорили Арина, Марья, не выдержала наконец сама Елена. С красными лицами, наскакивая друг на друга, все кричали, не слыша сами себя. Макар сидел, как в чаду. Иногда поднимал голову и украдкой кидал быстрый взгляд. И среди шума и крика так же молчаливо сидела на лавке Варвара и тоже пугливо взглядывала на него.
В первый раз после двухмесячной разлуки Макар видел Варвару и не узнавал её: то же лицо и не то. Оно было бледно, прозрачно, но дико-сурово, и тёмный ужас глядел из измученных глаз. Они так и не поздоровались, так и не перемолвились ни одним словом. Сидели поодаль, взглядывали друг на друга и не верили, что это они.
Кругом бил и крутился пьяный шум. Михайла лез целоваться к Елене, потом к Макару и кричал:
- Елена Петровна! Спасибо! Ах! Ну, и угостила ты нас! Сват! Макар! Не могу терпеть… Хочу вас с Еленой помирить. Поцелуйтесь! Живите ладно, по закону, как полагается мужу с женой.
- Правильно, правильно! - кричали кругом. Макара схватили и толкнули к Елене. Больше всех старался Вася. Макар молча поцеловал Елену, а она закрыла лицо передником и, отойдя в сторону, начала всхлипывать.
- Гришка, целуй Варвару! - гремел Михайла. - Вот как! Всех перемирю. Чтоб всё ладно было!
Гришка потянул носом, ухмыльнулся и, переваливаясь, полез к Варваре.
- Сват! - кричал Михайла. - Целуй и ты Варвару. Чтобы всё по-хорошему было. Всех помирю!
Потом начался пляс. Плясали, пели, снова целовались, и у Макара шла кругом голова. Он всё не мог чего-то сообразить, а чувствовал только, что то, что было, кончается совсем. Дробится на мелкие осколки и несётся в чёрную дыру. "К чёрту!" Не было больше водки. Макар послал Никифора купить ещё. "Пропадай всё пропадом!.."
Изба так и тряслась. Михайла плясал с Еленой, Вася с Ариной. Неожиданно распахнулась дверь, ворвалась разъярённая Хама и заревела, как труба:
- Пьяницы! Сюда, что ли, моего пьяницу заманули? - Вася, с увлечением выплясывавший посредине избы, малодушно кинулся за перегородку во вторую половину избы. Но Хама уже волокла его, как ястреб цыплёнка.
- Вот невежа! Вот необразованная баба! - кричал Вася, жмурясь от оплеух и приплясывая ногами. К Хаме, пошатываясь, со стаканчиком в руках, направился Михайла.
- Марья! С праздником, Марья! - утирая слёзы, кричал он. - Всех помирил. И тебя помирю… Такой уж я человек… Выпей вот, Марья! А Вася - душевный мужик.