Федор Иванович пошел к дрожкам, что ожидали его у лесной полосы. Тося посмотрела ему вслед. Шел он спокойной, чуть развалистой походкой, немного сутуловатый. И Тосе представилось, что вот так же он скоро уйдет совсем, навсегда. Она знала, что райком партии рекомендует Федора Ивановича председателем самого отсталого в районе колхоза, знала, что он дал согласие. Но до этой минуты ни разу не подумала, что скоро она уже не будет встречаться с ним ежедневно, что останется одна, и на ее плечи ляжет вся агротехника колхоза. И вдруг ей стало до слез жаль расставаться с Федором Ивановичем.
* * *
Солнце перевалило за "полдник". Это - около пяти часов дня, когда полевые люди едят третий раз, между обедом и ужином. До конца работы оставалось еще четыре-пять часов.
На кориандре Тося уже не застала трактора - рыхление было окончено. Она прошла по полю, посмотрела: не придерешься. По урчанию трактора догадалась, что культиватор заехал на подсолнечник. Она вскоре была там.
Трактор - с культиватором сделал всего лишь второй ход, и был от Тоси метров за триста, продвигаясь в ее сторону. Тося пошла по первому ходу навстречу трактору, присматриваясь к подсолнечнику. Все чаще попадались поломанные стебли. Тося осмотрела междурядья. Там, где еще не проходил культиватор, сорняков не было, почва - рыхлая: никакой надобности в рыхлении не было.
Степа подъехал на тракторе, но не остановился, а помахал фуражкой и крикнул:
- Агроному от тракториста - пламенный!
Тося пошла за культиватором. Подсолнечник был уже чуть выше переднего бруса культиватора. Стебли шуршали, застревая, наклонялись. Изредка потрескивали ломающиеся будылья. "Послушает ли он меня?" - беспокоилась Тося.
На краю плантации Степа начал разворот для нового заезда. Но Тося сделала знак рукой - остановить трактор. Степа остановил, но мотора не заглушил, а спрыгнул и выпалил:
- Ожидаю указаний по вопросу качества.
- Глуши трактор, - спокойно сказала Тося. Но спокойной она была только внешне.
- Извиняюсь: по какой такой причине?
- Подсолнечник скоро зацветать будет, а ты ломать заехал.
- А кто план будет выполнять на "У-2"?
Тося ничего не ответила. Она смотрела в сторону, давая понять, что разговор окончен. Степа в долгу не остался - он тоже посмотрел в сторону и запел:
Сильва, ты меня не любишь,
Сильва, ты меня погубишь…
Степа, конечно, не подозревал, что Тося знает историю с "Сильвой". Мнение свое он выражал арией, но, собственно, для самого себя: знаем, дескать, таких! Так с этой арией он и влез на сиденье трактора, чтобы продолжать работу. Но вдруг у него расширились от удивления глаза: голова Тоси оказалась над пробкой радиатора! Она стояла перед трактором и смотрела на Степу. Но как смотрела! Брови сошлись, губы сжались так плотно, что ямочки на щеках стали глубокими и четкими.
Степа толкнул рычажок дроссельной заслонки, сбавил газ до отказа и заглушил трактор. Стало тихо. Но Тося все смотрела на Степу не отрываясь.
- Долго так будем? - спросил он, растерявшись, но все еще усмехаясь.
- Тебе не стыдно? - тихо спросила она. - Какая это я "Сильва"?
Степа молчал. Он повертел головой, будто почесал шею о воротник комбинезона.
- Ради плана культивируешь, для сводки? - спросила Тося и вдруг почти выкрикнула: - Ты и есть "Сильва"!
Степа прирос к сиденью. Хотел было сказать "долго так будем?", да язык не повернулся. Он искренне желал провалиться сквозь землю вместе с трактором, но и этой возможности не было. Оставалось одно - ждать, когда она заговорит. И, правда, вскоре она заговорила:
- Что стоишь, как истукан? Ехал бы к будке. Завтра на силосорезке работать.
- Понимаете, Тося. Ой, простите! Вас как зовут? - виновато спросил он.
- Ну правильно: Тося.
- Да нет, по отчеству как?
- А на что? Адреса мне не писать.
- Понимаете, товарищ агроном…
- Ну вот, теперь "товарищ".
- А что, можно и "товарищ": мы ровесники.
- А откуда вы знаете? - перешла она на вы.
- А вот и знаю: двадцать три.
- И вам?
- И мне. Чудеса, мои мамушки! - повеселел Степа. - Понимаете, Тося, в чем дело. Все тракторные бригады оказываются в дурацком положении: на "У-2" дают план в гектарах мягкой пахоты больше, чем на мощный дизельный. Ведь как планируют, Тося! В одно и тоже время этому тракторенку дают и прополку, и силос, и сортирование на "ВИМ-2". Там сделаешь - тут опоздаешь. А план требуют. Директор говорит - "шкуру долой", если плана не выполнит бригада. Директор тоже вроде бы не виноват: ему сверху план дают на "У-2". - Степа спланировал ладонью сверху вниз, показывая, откуда, как и с какими колебаниями идет план на его "тракторенка". - Они, эти планировщики, обманывают государство, а мы… вот видите… обманываем планировщиков.
- Никого обманывать не надо. От этого урожая не прибавится, - примирительно сказала Тося.
- Все! - сказал Степа и стукнул ладонью по баку.
- Не поедете больше в подсолнух?
- Раз указание от агронома есть, значит - все!
- До свиданья! - Тося кивнула, повернулась и пошла в деревню.
Степа сидел на тракторе и смотрел ей вслед. Потом он снял фуражку, вонзил пятерню в растрепанные волосы и, продолжая следить за Тосей, сказал:
- Эта "даст жизни"!
Тося шла напрямик, без дороги. Так позволительно ходить по посевам только агрономам.
У крутого яра
Рассвело. В поле тихо-тихо, ни звука. Кругом ни души. Сеня Трошин сидит на корточках в молодом овсе и пристально смотрит на большую каплю росы. Русые, почти белые волосы с завитушками над висками ничем не прикрыты. Сеня отводит голову то в одну сторону, то в другую, наклоняясь и прищурив глаз. Нет-нет да появится у него на лице улыбка. В руке он зажал фуражку - в ней что-то зашевелилось. Сеня приоткрыл фуражку и погладил крохотного зайчонка с гладким и нежным пушком.
- Сиди, сиди, дурачок! Ничего тебе худого не будет.
Зайчонок пошевелил ноздрями, еще плотнее прижал уши и доверчиво полез к Сене в рукав, откуда шло тепло.
- Ну сиди в рукаве. Ладно. Сиди, так и быть: будешь там, как на курорте… Забавные эти зайчата-сосунки: ничего не смыслит ровным счётом - бери его руками и неси…
Сеня снова устремил взор на ту же каплю росы. Если посмотреть на нее слева, то виден в ней предутренний розово-красный горизонт неба; если посмотреть справа, то видно отражение зелени поля и облака. Настоящие, но крохотные облачка! Мир отражался в капле! И Сеня видит это крохотное отражение мира, тихого, спокойного, в предутренней свежести. Если смотреть одним глазом, закрыв другой, то картинка становится отчетливее, ярче. Сеня улыбался от тихой радости.
Он присел на колени и посмотрел вокруг. Роса на листьях играла и переливалась. На каждом листочке - капля, и в каждой капле - кусок мира. Много удивительного и прекрасного видел Сеня в поле, но такое заметил первый раз за свои двадцать четыре года.
Он встал. Пересадил зайчонка в фуражку и сунул ее за пазуху. Чуть постоял. Перекинул перепелиную сеть через плечо, а на второе плечо вскинул связанные ботинки. Поднял с земли сумочку, в ней затрепыхались перепела. Еще раз посмотрел на разбросанные по полю хрусталики росы и пошел прямиком, по посевам. Брюки у Сени уже давно были мокрыми до колен - сильнее намочить их уже не страшно. Да и роса была такая приятная, освежающая, бодрящая. Как хорошо в поле на рассвете!
Но вдруг он остановился: впереди, на кургане, как изваяние, появившееся на грани ночи и дня, стояла огромная волчица. Сеня долго смотрел на нее, - не шевелясь, потом тихо прошептал:
- Здорово, знакомая!
Волчица, повернувшись всем корпусом, посмотрела в его сторону и спокойно ушла за курган.
Выбравшись на дорогу, Сеня пошел не в село, а в противоположную сторону: он шел на работу прямо с охоты. До села надо было бы пройти километров шесть, а до места дневной работы, на пропашку подсолнечника, - не более километра. Для такого случая он и завтрак припас с собой в рюкзаке.
Вскоре он подошел к бригадному стану и скинул у лесной полосы ватник. На работу люди приходили не раньше семи часов, и Сене оставалось еще часа три-четыре на сон. На стане было так же тихо, как и вокруг. Сторож, инвалид Отечественной войны Григорий Фомич, крепко спал сидя, вытянув деревянную ногу и склонив голову на грудь: зоревой сон крепок и сладок.
- Пусть поспит, - произнес Сеня тихо. - Сейчас тут и красть-то нечего. Вот когда хлеб, тогда другое дело. Тогда, если уснет, разбужу.
Затем он достал зайчонка и посадил на ладонь: тот был не больше гусиного яйца.
- Давай-ка я выпущу тебя тут, в лесополосе. А? Тут тебя коршун не достанет, - обратился он к зайчонку.
Сеня присел, чтобы посадить зайчонка под куст. Но тут послышались издали ритмичные щелчки, похожие на легкое щелканье кнутом. Он прислушался, улыбнулся и подумал: "Константин идет. Подожду выпускать - дам ему посмотреть". И накрыл сосунка другой ладонью.
Щелчки изредка, но регулярно повторялись и приближались. А через несколько минут на просеке показался человек. Он шел, подняв голову, будто смотря все время перед собой, постукивал палочкой по голенищу сапога и тихо мурлыкал какой-то мотив. Одет он был хорошо: тонкого сукна брюки забраны в добротные сапоги, коричневая сатиновая рубаха, на плечи накинут серый летний пиджак. Кроме палочки, у него в руках ничего не было. Не доходя до Сени шага три-четыре и постучав палочкой о голенище, остановился, держа голову все так же высоко.
- Кто тут? - спросил он.
- Я.
- Сеня… Как охота?
- Шестерых поймал.
- Хорошо.