- Все будет исполнено в точности по вашему наряду!
Прохор Палыч был очень доволен, что он повернул руль руководства на полный оборот, и, возвратившись, сказал счетоводу:
- Ничего-о! Повернем еще круче! А тебе вот что скажу: ты мне приготовь сведения к вечеру.
- Какие сведения?
- Сколько коров, лошадей, свиней, птицы разной и прочих животных; и притом на малюсенькой бумажечке, чтоб на ладонь улеглась. Понял? Случаем, если доклад - все под рукой. - И Прохор Палыч накрыл ладонью воображаемую бумажку.
Счетовод был человек пожилой, лет пятидесяти пяти, в очках с тоненьким блестящим ободком, полный, но очень живой и подвижной и весьма сообразительный, как и все колхозные счетоводы. Зовут его Степан Петрович. Он пережил уже шестнадцать председателей и толк в них знал очень хорошо. Спорить с Прохором Палычем он не стал, а заверил:
- Будет исполнено в точности!
- Во! Это по-моему! Люблю!
Микроскопическими цифрами исписал Степан Петрович листок из блокнота и, передавая его Прохору Палычу, почему-то улыбался.
- Тоже, наверно, жук! Чего ухмыльнулся?
- Никак нет, не жук. Херувимов Степан Петрович.
- То-то, что Херувимов… М-м да… Фамилия - того…
Один раз, правда, удалось Прохору Палычу отчитаться по животноводству с этой шпаргалкой, но потом засыпался: о чем ни скажет - всего, оказывается, на самом деле больше, а в бумажке, что под рукой, - меньше. А дело в том, что свиньи поросились, коровы телились, лошади жеребились - всего прибавлялось. Задумался он: как же наладить учет?
Степан Петрович советует искренне:
- Каждый раз надо брать у меня новые данные и проверять в натуре.
Хоть и подозрительная фамилия у этого счетовода, но Прохор Палыч попробовал делать так. Все-таки счетовод, а не агроном какой-нибудь.
Однажды вызывают Прохора Палыча с докладом по животноводству. Выписал ему Степан Петрович все, как полагается, и пошел он проверять в натуре. Приходит на свинарник.
- Сколько свиней?
- Сто одна.
- Так. Правильно. А сколько поросят?
- Двести.
- Брешешь! У меня записано сто восемьдесят два.
- Так ночью две свиноматки опоросились.
- Фу, чорт! И надо им пороситься тут, в самое это время, будь они неладны!
Пошел в телятник.
- Сколько телят?
- Семьдесят.
- Брешешь! У меня - семьдесят два. Почему, спрашиваю, меньше на два головодня? Зарезали телков, мошенники!
- Да нет же, нет, - взмолилась телятница. - Двух бычков-то сдали, а документа нет целую неделю, вот они и не списаны. Степан Петрович без документа не спишет. И списать невозможно: должны числиться, мы понимаем.
- Документ, документ! - перебил Прохор Палыч. - Я вам покажу документ! А ну, давай считать в натуре!
Накинули перегородку поперек телятника, как при ревизии, и стали выпускать во вторую половину по одному.
- Раз, - считает Прохор Палыч, - два, три… десять, пятнадцать… Кажись, один проскочил… Двадцать… Будь ты неладно, в носу зачесалось. Не к добру… Двадцать пять… Воздух тут - того… В носу свербит…
Он вынул платок и высморкался по своему обычаю: ка-ак ахнет во всю трубу! Что тут сотворилось! Телята шарахнулись, сбили перегородку, взревели испуганно, истошно - и все перемешались.
Теленок - животное нервное, хотя он и дитя коровы, теленок совершенно глуп и ровным счетом ничего не понимает насчет руководства, но Прохор Палыч обиделся и, плюнув, выразился так:
- Чтоб вы попередохли, губошлепы! Телятся, телятся безудержу, никакого стабилю нет, да еще и не сморкнись. Подумаешь! Дермо!
И ушел.
Но надо же вникнуть в животноводство, в самую глубь? Надо. Пришел он в правление, сел в кресло и задумался: "Обязательно им надо пороситься, жеребиться, телиться… куриться!" Тут что-то такое мелькнуло в голове Прохора Палыча, какая-то не то мысль, не то блоха. "Что же такое у меня мелькнуло? - Думает. - Вот мелькнуло и нет… Никогда в голове ничего такого не мелькало, а тут вдруг - на тебе! Уж не помрачение ли у меня?.. А мелькнуло все-таки… Ага! Догадался! Слово неудобное: куриться! - И дальше думает: - Как это куры: курятся или как? Оптичиваются? Нет. Петушатся? Не слыхал. Этого слова при людях говорить не надо!"
В самом деле, чорт их знает, как они - куры, когда Прохор Палыч сроду с ними не имел никакого дела! И вообще в сельском хозяйстве чепуха какая-то! Другое дело какой-нибудь завод или мастерская - там так: есть станок - есть, есть сто станков - есть. Крышка, эти уж отелиться не могут! Мысли, конечно, тяжелые, но правильные. Но как найти выход? Ужели ж самому за всем и следить, проверять, ходить по этим телятницам, поросятницам, курятницам?
Однако выход он нашел: при всяких отчетах и докладах просто прибавлял поголовье на несколько десятков: "Небось отелились! А не отелились, так отелятся, - эта чортова скотина, она такая". Так что с этим вопросом Прохор Палыч вышел из положения, как и подобает человеку, имеющему опыт руководства.
Но дни наступали все беспокойнее и беспокойнее. Что и говорить - это не у жестянщиков! Тому подпиши, тому выпиши, тот с заявлением лезет, этому усадьбу дай, тот аванс просит, а тот лезет: "Прими телка под контрактацию", будто своих мало. Там на свиней болезнь напала там, говорят, какие-то суслики где-то что-то едят, тут трактористы донимают, агрономы не дают покоя, землеустроители… Все завертелось. Где там в поле попасть, когда тут пропадешь! И Прохор Палыч уже подписывал на ходу, не глядя, что подписывает, совал заявления в карман и отвечал: "Сделаем - я сказал"; но заявления накапливались пачками. А тут - еще новости! - зоотехники навалились и давай и давай точить - то за свиней, то за овец! Дошло до того, что Прохор Палыч одной рукой обедает, а другой подписывает и все-таки ничего не успевает сделать, хотя руль повернул на полный оборот. Сказать, чтобы он растерялся, - нельзя: вид у него не такой. Трудно, очень трудно! Не будь водки - пропал бы человек ни за грош! Но он дает себе отдых: норму свою принимает, и все идет нормально и в полеводстве и в животноводстве, несмотря на большую нагрузку.
Зато есть у него точка опоры в руководстве. Есть! Четыре раза в неделю он созывает расширенные заседания правления, заслушивает отчеты о работе за прошедшие полтора дня и выносит развернутые решения. В этом он незаменим, и все нити руководства у него в руках.
Для примера возьмем одно заседание - очень важное заседание, если говорить без шуток.
Пять часов дня. Близится вечер. Бригадиры бросили поле и прискакали в правление по срочному вызову через нарочного. Прохор Палыч дает распоряжение:
- Расширенное заседание назначаю в семь! Так и объявите! Чтобы все были ровно в девять! Немедленно сообщить всему руководству животноводства, строительства и подсобных предприятий: каждый с докладом. Все!
И пошли бригадиры по дворам уже пешим ходом.
В тот вечер я сидел у Евсеича на диванчике и почитывал. Сам Евсеич плел вентерь и подпевал тихонько, а Петя писал что-то за своим столом и не давал покоя старику:
- Как, говоришь, дедушка? "Богом данной мне властью" и…
- Вот пристал! Ну, "богом длиной мне властью мы" - не я, а мы, - "мы, царь польский и князь финлянскай и проча, и проча, и проча"…
- А вместо "проча" не писали "и тому подобное"? Терентий Петрович говорит, что можно "и тому подобное".
- Нет, не писали: писали "и проча". Да на что это тебе потребовалось? И все ему надо. На кой ляд тебе, как цари писали?
- Для истории, дедушка! - отвечает Петя, а сам ухмыляется.
- Ну, для истории - валяй!
В это время вошел Платонов и объявил мне о заседании правления.
- Опять?
- Опять, - махнул он рукой. - Пропали не спавши! Аж кружение в голове… Одним сторожам только и покой ночью, не трогает пока.
Из хаты мы вышли вчетвером: Платонов и я - на заседание правления, Евсеич - на пост, сторожить, а Петя нырнул в калитку к прицепщику, Терентию Петровичу (о котором речь впереди). Потом Петя появился в правлении, снова исчез и, наконец, смирненько уселся в уголке на полу. Когда мы шли на заседание, Платонов спросил Евсеича:
- Отнес?
- Сдал самому Ивану Иванычу и от себя добавил на словах.
Приходим в правление. Народ начинает помаленьку собираться. Усаживаются. Однако избегают садиться на скамейки, а больше - вдоль стен на полу и даже между скамейками. Это для того, чтобы удобно было во время заседания поспать, свернувшись калачиком или привалившись головой к соседу. Докладов намечено чуть ли не десять и, кроме того, разбор заявлений, которые лежали перед Прохором Палычем, как стопка вчерашних блинцов, с обтрепанными и завернутыми краями. На столе председателя стоял колокольчик, снятый с дуги: для наведения порядка. На свадьбы Самоваров, правда, продолжал его давать и сам охотно там присутствовал, но чтобы на следующий день колокол снова был на месте.
Колокол оглушительно прозвонил, кто-то тихонько сказал: "Поехали!", а Прохор Палыч объявил:
- Расширенное заседание совместно с руксоставом колхоза "Новая жизнь" считаю открытым. По первому вопросу ведения слово предоставляется мне лично. Товарищи! Сегодня мы, собравшись здесь, заслушаем весь руксостав, рассмотрим весь колхоз. Вопрос один: укрепление колхоза и путь в передовые. В разных, могущих быть возникнутыми, - разбор заявлений. Порядок докладов продуман: первый - бригадир полеводческой бригады товарищ Платонов.
- Подвезло тебе, Яков Васильевич, - вздохнул Катков, - отчитался - и на сон, под лавку.
Прохор Палыч брякнул колоколом и продолжал перечислять порядок докладов:
- Завкладовой, птичница, телятница, все конюха, затем остальные бригадиры. Слово для доклада даю товарищу Платонову. Вам час дается.