- Не все еще. Что лучше: тушить пожар или не допустить пожара? Каждому ясно, товарищи, что лучше делать так, чтобы пожара не было совсем. Ставлю ребром, - он поставил ладонь ребром, посмотрел на нее и продолжал: - Опахать токи, обсадить зернохранилище, следить за исправностью огнетушителей, - тут он рубанул ладонью воздух. - Ребятишкам спичек в сельпо не продавать ни под каким видом, и табаку - тоже. Когда это безобразие кончится? Сам с цыгарку, а дымит, как паровоз! Так. И еще добавлю: на фермах - под метелку, ни соринки, ни соломинки, чтобы огонь не подобрался. Какая первая заповедь - спрашиваю я вас, товарищи? Какая? Отвечаю: ни одного пожара за лето!
Петр Кузьмич зааплодировал, и все его поддержали.
В тот же вечер Игната отозвал в сторону бригадир Платонов - тот, что ездит только на дрожках, - и сказал так:
- Хорошо действуешь, Игнат Прокофьевич, хорошо. - Тут Платонов сделал таинственное лицо, осмотрелся по сторонам, хотя они стояли в дальнем углу комнаты, и по секрету зашептал: - люди могут сказать: мол, за пожарами следит, а своя хата антипожарная. Чуешь? Конек прикрой и глиной залей, обмажь хату, побели!
- То - личное, тьфу! - так же тихо прошептал Игнат и даже плюнул тихонько.
- Другие-то хаты личные, а ты же их охраняешь. Тут пример должен быть. Чуешь?
Игнат задумался.
Несколько дней подряд он ходил с палкой в руках по токам, к комбайнам, бывал на фермах, ходил в самую жарищу, и головы ему не напекло, как на апробации, хотя дни стояли еще более жаркие, чем тогда.
Пришел Игнат в бригаду Алеши Пшеничкина на ток и говорит:
- Опахать! На правлении решили, и инструкция гласит: опахать на двенадцать метров кругом.
- Сейчас не могу, - возражает Алеша, - все лошади заняты.
- А после пожара можешь? - задает вопрос Игнат.
- Но! Прилепился! - неосторожно сказал Пшеничкин.
- Как, как? Ты меня ставил на должность?
- Я.
- Почему тогда не выполняешь инструкцию? Если так, давай другую работу!
- Ну завтра, понимаешь, завтра!
- А я завтра иди к тебе проверяй? Их четырнадцать токов в колхозе: если все - завтра, то двадцать восемь дней потребуется. Инструкция гласит: ток готов - опаши!
Алеша начинал волноваться.
- Тебе надо, чтобы я лежал? - обратился Игнат к бригадиру. - Буду лежать. - И он, правда, вытянулся среди тока и подложил ладонь под голову. - Лежу, пока ток не опашешь. Я все сказал, Алексей Антонович. Хоть три дня буду лежать, я могу. - Он помолчал и уверенно заключил: - Опашешь! Скирдой меня закладывать не будешь!
Пшеничкин даже плюнул с досады.
- Сергей Васильевич, - крикнул он, - выпрягай из брички! Давай опашем ток… Плуг там, в сарае.
После того как опахали ток, Игнат направился к комбайну. На ходу взошел на штурвальный мостик, вытащил из держателя огнетушитель, постучал по нему щелчком, сошел снова вниз, забежал вперед и поднял руку. Комбайнер - молодой, широкоплечий паренек, покрытый пылью и половой так, что и не поймешь, то ли брюнет, то ли блондин, - замахал ему рукой и и кричал:
- Сойди, говорю!
Тракторист грозил Игнату кулаком из дверцы кабины и жестом показывал, как он раздавит его в лепешку, но тот стоял невозмутимо. Стал и весь агрегат. Все подбежали к Игнату: тракторист, комбайнер, штурвальный, двое соломокопнильщиков. А Игнат вдруг сел на землю, видимо опасаясь, что его просто столкнут с дороги. Комбайнер совал ему громадный гаечный ключ к носу и кричал:
- Остановить агрегат - преступление! У меня - норма, у меня - сроки! Ты понимаешь - хлеб!
Игнат сказал:
- Садитесь!
Никто, конечно, не сел, и все дружно плюнули, а тракторист вскочил в кабину и включил скорость. Залязгали гусеницы трактора, загремел комбайн. Но Игнат лег, опершись на локоть, и ковырял соломинкой в зубах. Гусеницы остановились в двух метрах от него: поверни тракторист вправо - хлеб помнешь, поверни влево - зарежешь хедером Игната. А тот поманил пальцем комбайнера: дескать, придешь все равно, через человека не поедешь! Комбайнер подошел, ударил фуражкой оземь и начал выражаться разными словами, а Игнат спросил:
- Огнетушитель для чего? - И, не дожидаясь ответа, сообщил: - Для безопасности от огня. Заряди!
- Да заряжу вечером, на заправке! Не могу допустить простой! В райком пожалуюсь!
- Никакого простоя не будет: вода есть, заряды есть, пятнадцать минут - и готово!
- Вечером, говорю! - кричал комбайнер. - Ты человеческое слово понимаешь или нет? Ве-че-ром!
- Человеческое понимаю, а вот как ты выражаешься, не понимаю, - отозвался спокойно Игнат, глядя вверх на облачко, будто ничего и не случилось.
Комбайнер устыдился и уже тише сказал:
- Ну, слышь: вечером!
- Ничего не вечером. А я, дежурный пожарной охраны, должен к тебе вечером идти проверять? Нет, вечером не могу. Сейчас делай! Инструкция гласит как? А так: без огнетушителя не смей косить! Без огнетушителя - ни шагу вперед! Затем он и придается к сложному агрегату, который тебе доверили. - Тут Игнат ударил кулаком о землю. - Сам секретарь райкома, Иван Иванович, сейчас был и говорит: "А сходи-ка, Игнат Прокофьевич, проверь огнетушители на комбайнах!" - Игнат решительно встал, отряхнул колени и зад ладонью. - Давай ведро, воду, заряды! Заряжать умеешь?
- Учили… Знаю, - буркнул комбайнер и вскоре загремел ведром.
Делали все быстро: в ведре воды растворили пакеты щелочи, залили раствор в камеры огнетушителя, вставили два стеклянных закупоренных баллончика куда следовало, подвязали кусочек картона под ударник; вся процедура заняла не более пятнадцати - двадцати минут. Когда огнетушитель, уже заряженный, вставили в гнездо, Игнат подал проволочный крючочек комбайнеру и сказал:
- Привяжи к аппарату, будешь ежедневно прочищать выходное отверстие! - Не оглядываясь, он пошел к следующему комбайну.
Короче говоря, Игнат Прокофьевич навел полный противопожарный порядок в поле и принялся за фермы. Там он заявлял:
- Говоришь: "некогда", "молоко прокиснет"? А после пожара не прокиснет? Уберите сухой навоз, подметите! Тогда уйду. Вот сижу на молочном баке и буду сидеть хоть трое суток - я могу! - а вам молоко лить некуда.
Сладу с ним никакого не было, и его жена, Домна Васильевна, работавшая на ферме дояркой, высказалась так:
- Бабоньки, ничего не поделаешь! Я его знаю: если втемяшится, то паровозом не сдвинешь. Давайте очищать! Он у меня целый месяц уже не обедает дома, а вечером как доткнется до кровати, так замертво и засыпает.
А Игнат, сидя на баке, выбивал на нем всеми десятью пальцами "комара" и объяснял жене:
- Должна понимать, сколько на мне колхозного добра лежит: пожарный инвентарь, пять комбайнов, четырнадцать токов, четыре фермы… А триста хат колхозников? Они хоть и личные, но гореть им пока еще не надо. "Не обе-едает до-ома!" - передразнил он шутливо. Так, думаешь, и не обедаю? Сейчас в любом мосте и поле можно пообедать - только ешь, пожалуйста! Примерно, пришел Игнат на ток, а ему: "Игнат Прокофьевич, садись за компанию!" Он снял фуражку, поклонился и продолжал: - Игнат - к комбайну, а ему говорят: "Товарищ Ушкин, отобедать не угодно?" - Он отвел руку с фуражкой в сторону и еще раз поклонился, - У вас вот только и спорить приходиться, как с несознательными элементами, а другие сразу инструкцию выполняют.
Конечно, фермы очищались, подметались, Игнату в заключение подносили двухлитровую посудину молока, и все, в конечном счете, были довольны. Даже колхозники не стали возражать, когда он, делая обход, выговаривал:
- Когда трубу чистила? Сто лет назад, в царствование дома Романовых. Инструкция, в примечании, гласит: "За нечистку трубы штраф двадцать пять рублей". Подвергаешь опасности населенный пункт и социалистическое имущество. Завтра проверю.
И все стали аккуратно чистить трубы. Однако когда Игнат зашел к плотнику Ефимычу, чтобы проверить трубу, тот схватил увесистый дубовый метр и, не выслушав контролера, молча погнал его со двора.
Игнат не обижался, Игнат работал с песнями и присвистом, хотя и не спеша. А бригадир Платонов, глядя на Игната, толковал Алеше Пшеничкину:
- Знаешь, Алеша, ему бы коня под седлом да "тулку" за плечи: ой и объездчик был бы мировой! Сам пылинки чужой не возьмет и рвачу не даст.
- Если только новый фокус не выкинет. Боюсь пока за него. Вряд ли он в пожарке-то усидит на одном месте, а не то что в объездчики, - сомневался Пшеничкин.
Но и зимой, на удивление всему колхозу, Игнат остался на пожарке и еще, кроме того, взялся по совместительству вязать сорговые веники для продажи, а когда сдавал их в кладовую готовыми, то говорил:
- На каждом венике вензель выжжен - "Н. Ж. И.". Повыше - "Н. Ж.", а "И" - чуть ниже. Это значит, - объяснял он, - колхоз "Новая жизнь", а вязал веник Игнат. Таким веником хоть Красную площадь подметай - не стыдно!
Кто ж его знает, этого Игната! Может быть, он и вправду мечтал, что веники попадут в Москву и кто-то будет подметать ими Красную площадь.
Всю зиму увлекался он вениками и, наконец, стал их делать прямо-таки художественно: вплетал лычки, хитро перевивая на рукоятке, весь веник подбирал по одной стеблинке, а у основания рукоятки приделывал бантик из тонкого белого прутика. Правда, изготовлял он веников вполовину меньше прочих мастеров-колхозников, но лучше никто не вязал.
…К, весне ближе, когда пригрело солнышко и набухла речка, когда с бестолковым перекликом полетели гуси да засвистели в сумерках крыльями утки, Игнат заскучал.
Он подолгу прислушивался к скворцу, всплескивал руками и восхищался, когда тот то ворковал голубем, то свистел по-мальчишьи или хохотал по-сорочьи.