- Не сердись. Я же без зла.
- Я не сержусь, - сухо отозвалась Алевтина. - Кланяйся маме и бабушке.
Когда Павел вошел в избу, мать пристально поглядела на него, но ни о чем не спросила.
Абатурин неделю почти не выходил на улицу. Он перешил крышу новыми досками, чисто вымел двор, полдня провисел на стремянке в колодце, заменяя подгнившие бревна целыми. Потом выбелил стены и печь, вымыл пол, передвигаясь по-мужски, на четвереньках, и обдирая старые гражданские брюки о выщербленные доски.
- Казачье ли дело? - ворчала бабушка, с гордостью посматривая на тихого работящего внука. - Погулял бы маленько или гармонью побаловался.
Не переча, Павел достал из сундука отцовскую гармонь, сыграл песни, которые нравились маме и бабушке.
Приходили друзья детства и юности, стучали в окошко: "Выйди!".
Павел уходил с ними в степь или в клуб, но скоро возвращался.
Марфа Ефимовна посматривала на сына, переглядывалась с бабушкой, спрашивала:
- Или скушно тебе, сынок?
- Нет, мама, не скучно.
- Жить-то где будешь? Дома? Или в завод уйдешь?
- Я подумаю.
- Куда идти? Дом есть, мать, бабушка. Теперь люди из городов в деревни едут. А ты наш, деревенский. Оставайся.
- У меня профессия заводская, мама.
- Ну, как знаешь. Надоели мы тебе, старухи.
- Зачем так говорите? Я всякий месяц приезжать стану. Тут рукой подать. И деньги посылать буду. К чему мне лишние?
Мать долго гремела посудой у печи, сердито терла тарелки кухонным полотенцем, опрашивала, вроде, невзначай:
- С Алевтиной поссорился или что?
- Нет, не ссорился. Люди мы с ней несхожие, мама.
- Я лучше знаю, кто схожие, а кто нет. Кого ж тебе надо?
Павел молчал.
- Жена не пряник, а ржаной ломоть, - ворчала мать, глядя в сторону.
- Это как?
- А так. Сладости в ней особой нету, а прожить без нее нельзя.
- Мудрено говорите вы что-то.
- Экая верста выросла, а ума и вершка нету, - злилась мать. - Не век же тебе по девкам бегать? А постирать, обед сварить? Не сам ли у корыта станешь?
Павел краснел, говорил с досадой:
- Только для того и жена нужна?
- А то еще для чего? - хмурилась мать.
- А любовь, мама, вы ни во что разве ставите?
- Ну, это, сынок, ваш брат и без попа… - она осеклась и растерянно посмотрела на сына.
Павел хмурил разлатые брови, кусал пухлые губы, но молчал.
На десятый день, только-только загорланили первые петухи, он собрал в кучку книги, белье, старые доармейские конспекты. Белея от волнения, вышел на кухню к матери с чемоданом.
Мать тоже побледнела и стала мелко крестить сына.
Бабушка заплакала. Утирая концом платка слезы, говорила:
- Вот помру, Панюшка, и не свидимся более на этом свете. Пожалел бы старуху.
Вечером в город шла складская машина. Складом ведал отец Алевтины, и Павел уговорился со стариком, что шофер захватит его, Абатурина, с собой.
Мать и бабушку попросил не провожать его к складу. Перед уходом вместе с ними посидел молча и, решительно взяв чемодан, вышел на улицу.
Машина уже стояла на месте. Магеркин, отец Алевтины, запыхавшись, будто после быстрой ходьбы, напутствовал водителя.
Увидев Павла, шофер повеселел и спросил начальника склада:
- Все, что ли? Можно ехать?
- Повремени, - покачал головой Магеркин. - И дочке что-то в город взбрело.
Пожав руку старику, Павел влез в кузов.
Вскоре пришла Алевтина. С ней был небольшой узел.
Шофер открыл дверь в кабину.
- Я тоже в кузов, - не глядя на отца, сказала Алевтина. - Мне наверху способнее.
Шофер понимающе улыбнулся и захлопнул дверцу.
Машина круто взяла с места и выехала за деревню.
Ветер бил в лицо запахами сохлой травы, полынной горечи, перепаханной под зябь земли.
Сразу за деревней Алевтина отдала узел Павлу, сказала:
- Это тебе. Поесть немного, кастрюлька, тарелки, ложка. Надо думать, ничего у тебя нет.
Покосилась на Павла, вздохнула.
- Когда все по дороге валя́т, зачем мне на обочине спотыкаться? Я ведь о коммунизме тоже думала. Он - что такое? Когда всем хорошо, я так понимаю. А это, выходит, каждому - хорошо. А как тебе хорошо будет, коли ты о себе не заботишься? Значит, каждому надо за свое счастье драться. Только локтями никого не пихай. Не прежнее время. Так ведь? А по-другому как?
- Счастье, оно тоже разное, Аля.
- Ну, я понимаю: кому - свиной хрящик, кому… Так что ж ты от меня хочешь?
Павел смутился:
- Нет, ничего.
Магеркина покачала головой, усмехнулась.
- Ты о чем? - спросил Абатурин.
- О чем?.. Блажной ты какой-то и не понятный мне.
Помолчала немного, вымолвила, будто соображала вслух:
- Нравишься, а любви нет. Может так быть?
Сама себе ответила:
- Может. А то разве выпустила б тебя из рук?
Прижалась на миг к Павлу, легонько оттолкнула от себя:
- Прощай, Паня. Всяко в жизни случается.
Постучала в кабину. Шофер остановил машину.
- Деньги я дома забыла. Вернусь. Езжайте одни.
В Магнитке Абатурин пришел в общежитие, где жил до армии.
Парни тут все были незнакомые, совсем молоденькие. Они долго советовались, как поступить, и, наконец, устроили Павла на одной из незанятых коек.
- Ты утром пораньше соскочи, - говорил ему сосед по кровати. - Хозяин со смены придет.
Павел поднялся затемно, застелил койку и, сунув чемодан в угол, пошел в контору.
Начальник отдела кадров долго осматривал его документы, без смущения сличал фотографии на них С лицом Павла и напоследок сказал весело:
- Повезло тебе, Абатурин. Рад за тебя. Где ночевал?.. В первом. Ну, мы тебя в десятое пошлем. Комната, как игрушка. Четыре койки. Две свободные. Занимай любую.
И вздохнул:
- Я лично в бараке жил. Сорок душ на комнату. Пять градусов Цельсия. В первую пятилетку.
Покусал кончики усов, подмигнул:
- Впрочем, ничего жили. Весело. Дай бог всем.
Он позвонил в жилищный отдел, договорился о койке в общежитии и, крепко потряхивая на прощанье руку, попросил:
- Не женись быстро. Потерпи. Квартир мало.
Посасывая пустую трубку, сообщил уже в спину Павлу:
- А фамилия моя - Лукин. Может, когда и заскочишь. И не женись все-таки пока.
- Ладно, - усмехнулся Абатурин. - Потерплю.
Павел зашел в общежитие за чемоданом и отправился по указанному адресу.
Трамвай долго вез его на правый берег Урала, и Абатурину понравились нарядные дома. Жаль только - возле них было совсем мало зелени.
Общежитие номер десять оказалось неподалеку от Дворца строителей. В небольшом двухэтажном доме, не считая кухни и душа, были сушилка для одежды и телефон общего пользования.
Комендант показал Павлу его комнату, выдал постельное белье, долго внушал правила и законы во вверенном ему доме.
В пятом часу дня со смены вернулись владельцы соседних коек.
"Совсем юнцы, - подумал Павел и усмехнулся: - Или я уже матеро́й стал?"
Маленького, сухощавого, похожего на мальчишку бригадира монтажной бригады звали Витя Линев.
Узнав, что Павел монтажник и назначен на стройку стана "2500", он весело похлопал солдата по плечу, сказал баском:
- Значит, ко мне.
И протянул пятерню.
Второй парень оказался сварщиком. Кустистые мальчишечьи усы никого не могли ввести в заблуждение: ему было от силы девятнадцать лет.
- Блажевич, - сказал он. - Гришка Блажевич. Кали́ при девчонках - Григорий Павлыч. Понял?
- Ясно, - улыбнулся Павел. Соседи ему понравились.
Четвертая койка в комнате пустовала.
- Свято место голо не бывает, - сказал Линев. - Пришлют кого-нибудь.
Остальные члены бригады - Вася Воробей и Климчук - жили отдельно, с семьями, и в общежитие наведывались только в торжественные дни или на собрания.
Гришка Блажевич, дергая себя за усы и припутывая изредка к русским фразам белорусские слова, объяснял Павлу, что стройка ударная и "хоть тресни, а менш ста нямо́жна". Он, разумеется, говорил о процентах выполнения плана.
Впервые поднявшись на подкрановые балки и посмотрев вниз, Павел ощутил легкое головокружение. Внизу, под колоннами огромного стана, люди казались сплющенными и медлительными, как пешие жуки.
"Тут всего двадцать метров, - подумал Павел. - Я просто отвык от высоты".
Витя Линев оказался превосходным бригадиром и товарищем. Его совсем не тянуло к позе, он отлично знал дело и, распоряжаясь, ничем не подчеркивал своего положения.
Он самолично проверил у Павла монтажный пояс, ключ, кувалду и клин - и потащил Абатурина вверх по узкой железной лестнице.
Павел быстро втянулся в работу. Она была хотя и рискованная, но в общем-то не очень сложная. Разумеется, требовала аккуратности, ловких, однако спокойных движений, смелости.
Медицинская комиссия, осматривая Абатурина, все время выпытывала у него, как чувствует себя на высоте, не кружится ли голова, не тянет ли присесть на балку. Его придирчиво вертели в специальном кресле, считали пульс, измеряли давление крови. Эту вежливую и настойчивую заинтересованность старших Павел ощущал и на инструктаже по технике безопасности.
Год доармейской практики сыграл свою роль, и Абатурин уже на третий день стал выполнять норму.
Витя Линев хвалил его Блажевичу:
- Тыщу в месяц выгонит. На первое обзаведение.
Гришка важно кивал головой:
- З яго́ выйдет добрый работник. И внезапно рассмеялся:
- Гэ́та кулик вяли́кага бало́та.