Давным-давно привез Архангел с материка в поселок Изу и с тех пор держал ее за колючей проволокой, никому не показывая: то ли боялся, что сама сбежит, то ли что украдут ее. Но больше мерещилось ему, что все мужики за нею охотятся. Потому-то - чуть шум какой за забором, или голоса громкие, или собаки нежданно взлают - Мишка тотчас за ружье хватался. Жил он охотой. Но, отправляясь на зимний промысел в тайгу, уводил с собой и жену и, по слухам, держал ее где-то там в потайной избушке. В тайгу он уходил тайком, чтоб никто не знал, не видел, когда ушел, и так же возвращался, а по грибы и ягоды в летнюю пору выбирался с Изой только по ночам - благо ночи здесь белые, гриб и ягоду хорошо видать. Местные эвены говорили, что у Мишки Архангела не хватает в голове, но Леон так не считал. Они с Архангелом давно понимали друг друга, и давно меж ними проскочила черная кошка. Еще со дней экспедиции Зуева, когда была им с Мишкой не сотня лет на двоих, как теперь, а всего по двадцать каждому. И когда Мишка, уехав как-то летом на материк, куда-то в Поволжье или Заволжье, вернулся назад с татарочкой и приковался к ней намертво якорной цепью, тогда-то и вздохнул Леон спокойно: наконец-то Мишка перестал рыскать по тайге в надежде обнаружить жилу с золотыми самородками. Ну, а не будь татарочки и ревности его великой, мог бы и найти. И схватиться бы тогда им не на жизнь, а на смерть…
Лихая езда на упряжке и виражи, какие он закладывал вокруг балка геологов, выгнали из охотника хмель, и стакан спирта, который он шарахнул в пустой избе Матвея, совсем перестал действовать, несмотря на то что к спирту прибавился полустаканчик Мишкиной водки. Гостю было жарко в меховой кухлянке, надетой на ватник, и все же он не снимал ее, не собираясь долго засиживаться у Мишки. Иней уже растаял в его густых бровях и в густой, с проседью бороде, коротко подстриженной "лопатой", и крупное коричневое лицо Леона с горбатым носом, изуродованным в одной из давних детдомовских драк, с круто выгнутым лбом и утонувшими в бороде губами было влажно, а бороду и брови серебрили мелкие капли воды.
Леон дожевал твердую корку и, сбросив с лица прежнюю угрюмость, с какой вошел в этот дом, сказал Мишке, специально придавая голосу оттенок зависти:
- Да-а, Архангел!.. Слышал о твоей жене, но думал - сказки плетут. А увидел - быль настоящая. Да-а… - повторил он, прищелкнув языком. Прищурил синеватые глаза, твердо глядевшие на Мишку из глубины резко очерченных глазниц, и прибавил: - Теперь я тебя понимаю: тут карауль да карауль. Слушай, а может, это геологи к тебе вчерашней ночью подбирались? Они братва ушлая, - предположил он.
- Узнать бы кто!.. - скрежетнул зубами Мишка. - Собаки часа два раздирались. Во, гады люди!
- Слушай, а как же ты с Голышевым весной в тайгу пойдешь? Неужели рискнешь ее тут оставить? - простодушно спросил Леон, умерив голос, и повел глазами на закрытую в комнату дверь, - Ведь ты обещал Голышеву найти тайник Одноглазого? Обещал ведь?
- А ты почем знаешь? - Теперь уже и Мишка прищурился и вцепился в гостя молочными глазами в красных прожилках.
- Сорока на хвосте принесла, - усмехнулся в бороду Леон.
- Не мог тебе Голышев такой муры сказать! - отрубил Мишка.
- А вдруг сказал? - Леон брал Мишку на бога, и тот поддавался.
- Врешь, не мог! Не встречались вы сегодня.
- Как так - не встречались? - подначивал Леон, - Откуда же я к тебе пришел?
- Это другое. А так не встречались.
- Ты что ж, выходит, следил за мной?
- Точно, - подтвердил Мишка. - В три часа ты в поселок въехал. Под магазином упряжка стояла - ты провизию на нарты таскал. Дальше - к Матвею Касымову двинул, трезвый еще был. Опять олени возле избы лежали. Все верно?
- Скажи, молодец! - одобрительно кхекнул Леон. - С чердака наблюдал, что ли?
- С чердака, - подтвердил Мишка, - У меня обзор как на вышке: все тридцать изб видать и что в избе делается.
- Ну, чекист! - снова кхекнул гость. И вдруг насупил брови и возвысил голос: - Но запомни, Архангел: нет тайника Одноглазого, сто раз говорил тебе. Зря Голышеву мозги морочишь.
- Врешь, есть тайник! - Мишка тоже возвысил голос и тоже насупился.
- Нет тайника! - налился гневом Леон. - Я вывел Голышева на золото, и хватит с них. Теперь пусть катятся.
- Вывел, да не на то! - побагровел Мишка. - Ты на песок их вывел, а там - самородки. На кой хрен им твой песок? Они и связываться не будут. А где самородки?
- Я са-мо-родков не знаю, - с растяжкой проговорил Леон, и голос его уже таил в себе угрозу.
- Врешь, зна-аешь, - отвечал Мишка, медленно поднимаясь с табуретки. - А кому Одноглазый перед смертью тайну выдал?
- А ты слышал? - Леон тоже стал медленно подниматься.
- Слышал!
- Раз слышал, так и веди Голышева на самородки. Сколько тебе за находку отвалят?
- Все мои будут!
Они впились друг в друга ненавидящим взглядом, готовые к жестокой схватке. В какую-то секунду Мишка метнул глазами на стену возле дверей, где висело ружье, а Леон, заметив это, выразительно глянул на рукоятку охотничьего ножа, торчавшего из голенища его мехового сапога, и тут же отступил к своей табуретке, сел на нее, усмехнулся и, резко сбавив тон, сказал:
- А к чему тебе деньги, Архангел? Жена у тебя красивая, детей нет, пушнины за сезон на прожитье наберешь - живи и наслаждайся. Чего тебя к самородкам тянет? Вот уйдешь с Голышевым в тайгу, а тут, глядь, жену уведут. Будут тебе самородки.
- Надо будет, с собой возьму, - хмуро ответил Мишка, тоже усаживаясь на прежнее место. - По тайге ходить умеет, за это не волнуйся.
- А с собой возьмешь, там Голышев уведет, - усмехнулся Леон. - Он малый неженатый и на смазливых заглядывается. Ходил ведь с ним, знаю. Как положит глаз - ни одна не устоит.
- Ладно, кончай провокацию, - махнул рукой Мишка. - Тебя государство просит, а ты уперся. Ну и черт с тобой, держи свою тайну.
- Государство!.. - добродушно передразнил его Леон. - Когда это ты таким защитничком государства стал? Помнится, кто-то из нас двоих предлагал другому документик раздобыть на старательский промысел, щипать понемногу жилку Одноглазого и делить пополам добычу. Вроде ты предлагал?
- Кончай, Сохатый, - легонько пристукнул по столу ладонью Мишка. И, раздвинув в улыбке широкий рот с прокуренными желтыми зубами, сказал: - Нечего нам с тобой делить. Вот разольем остачу - и катись, - потянулся он к бутылке. - Сам я по гостям не мотаюсь и своих гостей долго не держу. А ты, как понимаю, в поселке не заночуешь?
- Все верно говоришь. - Леон взял свой наполненный полустаканчик.
- Ну, еще по разу опрокинем за Пальму-мученицу, - вяло сказал Мишка. И, выпив, добавил: - А загашник Одноглазого они сами найдут. Это тебе тоже знать надо. Так что соображай. Если сообразишь чего толкового, дай знать. Тебе другого Мишку Архангела в компаньоны не найти.
Гость не успел ответить: у него заложило уши от гула взревевшего на улице вертолета. Дом пошатнулся, наполнился страшенным гудом, и все в нем закачалось и задрожало: стены, окна, решетки, занавески, стол, посуда и даже половицы. Собаки беспокойно подхватились, заметались по кухне, поджимая хвосты, стали подвывать. На груди у охотника, под кухлянкой, зашевелился тихо-мирно спавший до этого щенок, пискнул раз-другой и заскреб лапами, желая выбраться на волю. Леон сунул руку за пазуху и вытащил щенка - черного, лохматого, лопоухого и совсем еще слепого.
- Тихо вы, черти! Пошли в сени!.. Видал, нервы тут показывают!.. - вытуривал в это время Мишка из кухни собак. И, захлопнув за ними дверь, кивнул в сторону затихавшего гула. - Улетел твой Голышев.
- Ни пуха, ни пера, - равнодушно ответил Леон, поднимаясь. И, поглаживая щенка, сказал Мишке: - Позови жену, пусть молока ему даст. У меня на нартах порошок есть, да мерзлый.
Зачем тебе жена? Она спит давно, - ответил Мишка.
Он сам развел водой молочный порошок, зачерпнув его ложкой из жестяной банки. Леон опустил на пол щенка, и тот, слепо потыкавшись носом о края миски, добрался-таки до молока и начал с причмоком ухлебывать его. Мишка, присев на корточки, наблюдал за щенком.
- Похоже, ищейная псинка, - сказал он. И вскинул на Леона глаза: - У кого раздобыл?
- Свой, Найда моя привела. А в кормилке пусто, старая больно. За порошком с ним и приехал.
- Подарил бы, а?
- Не-е. Жен и хороших собак даже первому другу не дарят. Разве что сменяемся? - хохотнул Леон, кивнув на закрытую дверь в комнату.
- Кончай гигикать, - выпрямился в ногах Мишка. - Забирай щеня, чтобы не обдристал тебя дорогой. Вон-на, миску молока упер! - Мишка накинул на себя телогрейку, готовясь к выходу.
Леон поднял щенка, сунул за пазуху, насадил на голову малахай и, прежде чем выйти в сени, громко, так, чтобы слышно было в комнате, сказал:
- Ну, бывайте здоровы, спасибо за хлеб-соль!
Теперь оленей со двора выводил гость. За нартами шагал, как караульный. Мишка. Уже с улицы Леон снова увидел сквозь распахнутые ворота Мишкину тюрьму-каталажку, а в освещенном окне - силуэт вышедшей на кухню Изы, которая перемещалась на фоне черной решетки.
Мишка гаркнул на собак, и ни одна из своры разномастных дворняг не посмела выбежать со двора. А сам он вышел за ворота, держа в руках связку ключей и два увесистых замка - для калитки и ворот.
- Так запомнил слова мои насчет тайничка Одноглазого? - Мишка, подошел к Леону, побрякивая ключами.
- Запомнил, - ответил тот. - А ты мои запомнил?
- Запомнил, - сказал Мишка, сильнее звякнув ключами. И прибавил, как бы с угрозой: - Тогда смотри!
- И ты смотри! - в тон ему ответил Леон.
- Ну, бывай, - вроде бы уже по-дружески кивнул Мишка.
- Бывай, - подыгрывая, ответил Охотник.