Вскоре в красный уголок ввалилась шумная ватага парней и девушек.
- Здравствуйте!
- Мы первые.
- Сотый квартал везде впереди, - раздались голоса.
- Добро пожаловать, здравствуйте, - приветствовал их Березин. - А где Серьга Ермаков?
- Он не поехал. У него что-то моторная пила зауросила. Разобрал, налаживает.
- Отложил бы.
- Ну, отложит он. Он из-за своей пилы ночей спать не будет. Она ему дороже отца-матери.
Стали собираться и новинские. Вскоре в красном уголке было тесно. Люди стояли за дверями, в коридорчиках. Послушать доклад пришли и пожилые рабочие. Даже Харитон Богданов на минутку заглянул. Увидев какого-то молоденького паренька с гармошкой за плечом, он подошел к нему, выпросил у него тальянку, ушел с нею к срубу строящегося дома, сел на чурбачок среди щеп и стружек и неуверенно начал пиликать какой-то несложный однообразный мотив песни. Играл долго, с увлечением, склонив голову набок, словно прислушиваясь, как от тоски всхлипывают лады. Солнце давно зашло, отыграла заря, пали на землю сумерки, лес насторожился, ощетинился пиками елей против сгущающейся тьмы, а Богданов все пиликал, пиликал и пиликал. Хозяину гармошки, сидевшему в сторонке, надоело ждать, он подошел к увлекшемуся музыканту и сказал:
- Дяденька, давайте гармонь. Хватит, поиграли.
Точно очнувшись, Богданов огляделся вокруг.
- Давайте, говорю, хватит, - повторил паренек. - Мне надо идти.
- Ты продай мне свою тальянку! - властно, положив ладонь на меха, сказал Богданов.
- Купите! Я себе баян достану.
- Сколько заплатить?
- Четыре сотни.
- Ладно, только денег у меня нет. Отдам после получки.
- Я ждать не могу. У меня уже есть другой покупатель, он сразу денежки выложит.
И взялся за гармонь.
Богданов отстранил его руку.
- Постой, не трожь! Раз покупаю - значит, покупаю… Придешь за деньгами послезавтра. Я вон в том доме живу, внизу, в общежитии. Фамилия моя - Богданов. Запомни - Богданов!
- Вы обманете…
- С какой стати? Сказал тебе, что я Богданов. Понятно? Я слова на ветер не кидаю.
- Где вы возьмете деньги? До получки еще далеко.
- Тебе какое дело, где я возьму деньги? Ты молокосос! Сказал, приходи послезавтра - и все… Айда, гуляй!
- Дяденька, отдайте гармошку, - сквозь слезы заговорил парень. - Меня дома заругают.
Отдавая подростку гармонь, Богданов предупредил:
- Только никуда не замотай, послезавтра принесешь ко мне и получишь деньги. Понятно?
Парень с гармошкой ушел, а Богданов, как сидел на чурке, так и остался.
Доклад в красном уголке о международном положении закончился. Пожилые люди разошлись. Парни и девчата вытащили скамейки из зала на улицу и сложили в кучу возле дома. Баянист занял свое место. Это был Иван Шевалдин, вербовщик с бакенбардами. Вместо военной гимнастерки сейчас на нем был синий добротный костюм, а ордена и медали расположились на лацкане пиджака сверху вниз. За спиной у него, как старые знакомые, стояли Лиза и Паня. Обе подружки были одеты по-праздничному, чуть подпудрены, чуть подкрашены, на обеих одинаковые темно-голубые платья.
На середину зала с высокой белокурой девушкой вышел комсорг Яков Мохов, коренастый, широкоплечий, в сером просторном костюме, с комсомольским значком и рубиновой звездочкой на лацкане пиджака. Он попросил гармониста сыграть вальс "Осенний сон".
Тот кивнул головой и заиграл.
Мохов первый закружился со своей подругой.
Лиза подошла к Зырянову. Глаза ее искрились необыкновенным блеском.
- Идемте станцуем, - сказала она запросто, подавая ему руку.
Он вышел с ней в круг. Танцевала она легко и плавно, на носочках, тонкая, грациозная, чуть откинув голову назад.
- Вы любите этот вальс? - спросил он.
- Очень.
- А вы, девушки, молодцы! В таком зале теперь можно и балы устраивать.
- Не разговаривайте, - шепнула она ему в ухо, обдавая горячим дыханием. - Я не люблю разговаривать во время танца.
По окончании вальса он слегка поклонился ей, отвел в сторону, хотел завести разговор, но она тут же убежала к Пане, по-прежнему стоявшей за спиной баяниста.
Когда начался следующий танец, Зырянов решил сам пригласить Лизу, но она подошла к статному красивому парню - лесорубу из Сотого квартала Николаю Гущину - и повела его в круг.
Зырянова это сильно огорчило. Он одиноко стоял в сторонке у стены, нарядные пары плыли у него перед глазами, сливаясь, точно на кружале, в одну сплошную яркую массу.
Лиза ни разу не взглянула на Зырянова, а потом со своим новым знакомым вышла на улицу.
Затем она выходила в круг еще с несколькими парнями, каждого выбирала сама и со всеми вела себя непринужденно, как со своими старыми друзьями.
"Какая-то странная! - подумал Зырянов. - Первая пригласила на вальс, а теперь даже не смотрит. Наверно, я плохо танцую".
Начался следующий танец. К Зырянову подошла Паня.
- Айдате со мной.
Он хотел отказаться, у него не было желания танцевать с другими, но Паня настояла. Танцевала она неуклюже, сбивалась с такта, скоро устала и, не дождавшись конца вальса, вывела Зырянова из круга и повлекла в коридор, из коридора на улицу.
- Идемте, я вам что-то скажу по секрету.
На улице, после яркого электрического света, было совершенно темно. Отведя Зырянова в сторону, она сказала:
- Лизка шибко задавучая. С мужиками, как кошка с мышкой, играет. Поволынит, раскалит человека, потом кинет. Я ее хорошо знаю. Мы с ней в Казахстане вместе работали. Я не такая. Дружите лучше со мной.
- Нет, нет, что вы! - отшатнулся от нее Зырянов. - Я ни с кем не ищу дружбы.
И пошел в красный уголок.
Когда проходил мимо окон и попал в полосу света, его заметил все еще сидевший на бревнышке Харитон Богданов, окликнул:
- Эй, замполит!
Натыкаясь во тьме на пни-колодины, замполит подошел к Богданову.
- Что вы тут сидите? Идемте в красный уголок.
- Денег мне надо, замполит.
- Каких денег?
- Известно каких, бумажных.
- Сколько надо?
- Четыреста.
- Куда вам такую уйму денег?
- Да вот, видишь ли, гармошку покупаю.
- Вы разве играете?
- Мало-мало кумекаю. Давно я когда-то играл. Теперь снова желание появилось. Раньше у меня хорошая была гармошка, певучая. Возле нашей деревни озерко стояло, а вокруг ракитки, песочек. Уйду туда с гармошкой - и на сердце легко станет. Вода тихая, спокойная, видно, как рыбешка всплеснется, а в другом конце в камышах утки полощутся. Сижу, играю. Уже стемнеет. Подойдет ко мне Аксинья…
- Это кто, невеста ваша, жена?
- Ну, мало ли кто. Тебе зачем знать. Аксинья - и все.
И Харитон сразу нахмурился, подобрался.
- Ну, ну. Продолжайте, - тихо, задушевно молвил Борис Лаврович, поняв, что некстати перебил человека.
- А что продолжать? Это я себе рассказывал. В уме было, на язык запросилось.
- Вот и хорошо! Если что-то на сердце есть, выскажешься и полегчает.
Замполит присел рядом на бревнышко, дотронулся рукой до плеча Харитона.
- Я вот скажу про себя. Когда был на фронте, трудно приходилось. Враг лез на Москву. Видишь, бывало, как гибнут лучшие твои друзья-товарищи: справа, слева - и в пылу, вгорячах глубокой утраты не чувствуешь, только злоба в тебе растет, ненависть. А потом, как кончится сражение, вдруг почувствуешь себя сиротой: того нет, другого нет. А какие были парни! Боль на сердце навалится, тоска. И в жизни будто ничему не рад. А подойдут к тебе оставшиеся в живых, собьются в кружок, поговоришь с ними - и снова чувствуешь себя бойцом. Как ни говори, Богданов, а на людях легче переживать потери, неудачи. На людях, говорят, и смерть красна. А вы, почему-то, сторонитесь людей…
Богданов глубоко, с шумом вздохнул.
- Эх, человек! Ну, что ты лезешь ко мне в душу? Я у тебя денег прошу. Отказать хочешь - так отказывай сразу. Я тогда к директору пойду, в Чарус. Если и там ничего не выгорит - я вам больше не работник. Был козырный туз, да показал картуз.
- Постойте, Богданов, не горячитесь… Разве вам не дали еще гармонь? Мы для всех общежитий приобрели музыкальные инструменты: патефоны, гармони, гитары, балалайки.
- Мне надо свою собственную, чтобы я мог играть, когда мне захочется. Уйду куда-нибудь в сторону подальше от людей и поиграю про то, что у меня на сердце… Гармошку я уже приглядел, присватал: тальянка двухрядная, парнишка продает.
- Ну ладно, зайдите завтра в контору.
- Благодарствую.
Зырянов возвратился в красный уголок. Там все плясали кадриль, стенка, на стенку. За распорядителя был Фетис Федорович. Он задавал тон, выкрикивая фигуры, какие надо танцевать по порядку, и показывал, как их выполнять. В паре у Березина была Лиза Медникова. Он не по-стариковски, легко повертывал свою партнершу. Увидев вошедшего Зырянова, сказал:
- Ну-ка, Борис Лаврович, смени старика!
Лиза сама подбежала к Зырянову, схватила за руку и повлекла на середину зала.
- Где вы были? - спросила она с упреком. - Эх, Борис, Борис! Я думала, вы ушли совсем.
Он почувствовал, как ее горячая ладонь сжала его руку. Он с благодарностью взглянул Лизе в глаза, она в ответ ласково улыбнулась.
- Я завтра должен уехать в Чарус, - сообщил он как будто что-то очень важное, значительное.
- Почему? - удивилась она.
- Там дела.
- Но вы еще приедете сюда?
- Обязательно, обязательно.
- Ну да, у вас шесть участков, вам везде надо побывать.