- Понятно. Значит, мастер комбинирует. Тому, кто ему по душе, кто батрачит на него - он припишет, а кто не ломает перед ним шапки - у того урвет. Не знал я этого, Степан Игнатович. Давно бы тебя вывел на чистую воду.
- Ну, что ты, Сергей, что ты? - растерялся Голдырев. - Ну, не хочешь поехать со мной за сеном - не езди. Я ведь силой никого не заставляю. Зачем ссориться?.. Пантелеевна, как ты на это смотришь?
- Не знаю я ваших дел, - сказала старуха, плюнув на пальцы и теребя ими черную бороду, прялки.
- Нет, Сергей, ты на меня не обижайся, - продолжал Голдырев. - Ссориться я ни с кем не хочу и обижать никого не думаю. Может, я жизнь теперешнюю не так понимаю, как другие, но ты уж извини меня… Ты вот книжки читаешь, газеты, в них вся жизнь описывается, а я этих книжек после школы в руки не брал… Нет, нет, Сергей, ты не думай про меня ничего плохого.
Сергей молчал.
Голдырев посидел, посидел, как будто трудно, тяжело ему было оставить избу Ермаковых, что-то еще говорил в свое оправдание, пробовал завязать разговор с матерью Сергея, но не находил отклика.
- Тебе, может быть, еще брусничного рассольчику, Степан Игнатыч? - спросила старуха.
- Нет, Пантелеевна, покорно благодарю. Я уже остыл, премного благодарен.
Поднялся и пошел к двери, бледный, расстроенный. Вскоре дочурка Голдырева пришла к Ермаковым с кринкой молока и прощебетала у порога:
- Возьмите, бабушка. Тятя сказал - это за брусничный рассол.
Пантелеевна, оставив прялку, пошла к девочке.
- Не бери, не надо! - приказал сын.
28
На открытое партийное собрание в новинский красный уголок пришли многие. Обсуждался вопрос о внедрении нового, поточно-комплексного метода на лесозаготовках, и всем интересно было послушать, что будут говорить об этом.
Мастер Голдырев подъехал к домику Ермаковых на рессорной качалке и крикнул под окнами:
- Сергей, ты готов?
Парень выглянул в окно.
- Поезжай, я пойду пешком.
- Ну, зачем пешком? Я нарочно лошадь в качалку запряг. Что ты будешь грязь месить?
- Ничего, дойду. Сторонкой-то не больно грязно.
За спиной у Ермакова заворчала мать.
- Поезжай, Сергей. Зачем ты измываешься над мужиком? Не съест ведь он тебя. Из-за гордости своей ты готов и ноги маять и обувь рвать. Подумаешь, какая беда стряслась: Степан Игнатыч что-то тебе не так сказал! Язык у человека без костей, мало ли что он когда скажет… Гляди-ка, Степан Игнатыч перед тобой вьюном извивается, он постарше тебя, а ты перед ним нос задираешь. Нехорошо это, Сергей!
- Я знаю, мама, что хорошо и что нехорошо. В этих делах мне подсказок не нужно.
Голдырев сидел в качалке, терпеливо ждал и уезжать без Ермакова, видимо, не думал.
- Ну, скоро ты, Сергей? - спросил он снова.
Сергей ответил не сразу.
- Ладно, сейчас оденусь.
Выехали они из Сотого квартала в сумерках. Дорога была грязная. В некоторых местах колеса по ступицы утопали в черной жиже, на корнях деревьев и камнях качалку кидало из стороны в сторону, лес по бокам стоял мрачный, суровый. А узенькая, чуть заметная полоска огненной зари, зажатая между туч, казалась холодной.
- Кабы ночью-то не выпал снег, - сказал Голдырев.
- Пора уже, - в тон ему сказал Ермаков.
- Рановато бы еще снегу-то быть… В колхозах, наверно, еще хлеб не везде убран, картошка не вся выкопана.
Сергей на это ничего не ответил. Замолчал и Голдырев.
Потом мастер снова заговорил.
- Эти, комплексные-то бригады, в каких леспромхозах организованы?
- Во многих.
- Ну, и толк, говоришь, от них большой?
- Есть толк… Там, где люди думают о государственных интересах.
- А где теперь о них не думают? Все думают.
- Все ли, Степан Игнатович?
- Все, Сергей, все! Я вот за последние дни плохо даже сплю, все о жизни думаю. И так, и сяк раскидываю умом. Спрашиваю себя: может, не так живу, как надо? Думаю, за что же люди на меня косо смотрят? И никак не пойму. Обязанности мастера я знаю - не знал, так давно бы выгнали. Работаю не меньше других, чуть свет - я уже на ногах, из делянок ухожу последним. Обиды людям, ровно, никому не делаю, со всеми обхожусь по-хорошему, ни с кем не грублю. Какое же еще, особенное, у человека должно быть поведение? Нет, Сергей, напрасно на меня люди обижаются… Некоторым колет глаза, что у меня скотины много.
- Вот в этом и дело, Степан Игнатович!
- А что тут плохого? Запрету ведь на это нет. Налоги я плачу. Правительство само заботится о развитии животноводства, хочет, чтобы в стране было больше мяса, молока и прочего.
- Степан Игнатович! Да ведь мы здесь, в лесу, призваны не животноводство развивать.. Твое личное хозяйство уже заслонило от тебя лесозаготовки. Вот в чем дело-то, вот почему на тебя и косятся люди.
- Не я один скотину держу…
- Другие держат не для наживы. А ты развел столько, что уж самому не под силу, тебе батраки нужны. Ты в кулаки метишь.
- Ну, какой я кулак! Душа у меня крестьянская, это верно. А насчет кулаков - сохрани и помилуй меня от них.
На собрание они приехали с запозданием. Доклад делал Чибисов. Он говорил о значении поточно-комплексных бригад, о почине Ермакова, который партийная организация леспромхоза решила поддержать и широко распространить на всех участках. Увидев вошедших в зал Голдырева и Ермакова, забрызганных грязью, он сказал:
- Что ж это вы пожаловали к шапочному разбору?
- Дорога плохая, - сказал Голдырев. - Ты по лошади - хлесть, а она - слезь! Все время шагом пришлось ехать.
- Пораньше надо было выезжать. Вас этот вопрос больше всех касается.
Оглядывая собравшихся, Голдырев увидел на скамейках в первом ряду все руководство леспромхоза: и директора, и главного инженера, и замполита, и председателя рабочкома. Он сразу как-то подтянулся, подумав: "Ого, видно, действительно очень серьезный вопрос!"
После Чибисова Фетис Федорович Березин, проводивший собрание, дал слово Ермакову. Парень скинул с себя жесткий брезентовый плащ, стеганую фуфайку, остался в синей сатиновой рубашке с карманом на груди, где лежал блокнот, и прошел на трибуну.
- Комплексная бригада на этих днях будет создана, - начал он. - Мы уже толковали с электропильщиками, сучкорубами, трелевщиками. Никто против объединения не возражает. Завтра или послезавтра поговорим с рабочими эстакады. Они, я думаю; тоже присоединятся к остальным. Богданова я еще не видел, да и сейчас его, кажется, тут нет.
- Харитон болеет, - послышалось из зала.
- Богданов, конечно, не враг себе, - продолжал Сергей. - С ним, я думаю, мы договоримся… Меня смущает лишь одно…
- Что тебя смущает, Сергей? - насторожился Яков Тимофеевич. Он сидел в зале и что-то записывал в свою памятную книжечку.
- Мастер Голдырев не обеспечит руководство и помощь нашей бригаде. Как он работает - я уже говорил замполиту Зырянову. У него на первом плане свои личные интересы, свое хозяйство. Он уже дошел до того, что подчиненных рабочих заставляет батрачить на себя. Угодных ему людей он поощряет за счет неугодных: одним делает приписки, а других обкрадывает.
Наступила грозная тишина, а потом прошел гул. Некоторые коммунисты даже встали со своих мест.
- Факты, факты, Ермаков! - говорил Антон Полуденнов, большой, возбужденный, стоя среди зала и поглядывая то на Сергея, то на Голдырева, сидевшего в заднем ряду, побелевшего, точно мел.
А Ермаков продолжал:
- Всем известно, что некоторые рабочие батрачили на Голдырева. Я сам страдовал у него на покосе, возил ему домой дрова, сено. Он за это никому ничего не платил. На днях Голдырев проговорился, что делал мне приписки за то, что я на него батрачил. Как же после этого мы можем ему доверять?
Собрание загудело, будто в помещение ворвался вихрь.
- Ермаков прав. Есть у Голдырева такие замашки.
- Расследовать это дело, назначить комиссию!
- Выгнать Голдырева из мастеров!
Когда шум стих, с места поднялся Черемных, отыскал глазами Чибисова и приказал:
- Евгений Тарасович, завтра же снимите Голдырева с работы, пошлите с топором, с пилой рубить лес.
29
Трактор "Котик", наматывая на гусеницы снег, перемешанный с грязью, легко и плавно тащил к эстакаде пучок длинных хлыстов. В стороне от волока валялись выкорчеванные разлапистые пни и размочаленные валежины, припущенные сверху свежим, выпавшим ночью снежком. В кабине рядом с трактористом Спиридоновым сидели Сергей Ермаков и Фетис Федорович Березин.
- Ай да молодцы, ай да молодцы, ребята! - восхищался парторг. - Славную дорожку сделали, по такой любо-мило ехать.
Харитон Богданов издали заметил трактор с пассажирами и пробурчал себе под нос:
- Опять нелегкая кого-то из начальников несет.
Трактор поднялся на помост. Еще не успели из кабинки выйти Березин и Ермаков, как с другой стороны, верхами на конях, к эстакаде подъехали Чибисов и плановик из Чарусской конторы.
Прибывшие подошли к Богданову и поздоровались с ним за руку.
- Комиссия, что ли, какая? - спросил Харитон.
- Комиссия не комиссия, а что-то вроде этого, - ответил парторг.
- Ступайте пока к костру, погрейтесь у огонька, а я тем временем воз разделаю, - и Богданов дал команду раскатывать хлысты по эстакаде.
Чибисов вспылил:
- Богданов, вернись! - крикнул он, с неприязнью оглядывая широкую спину Харитона. - Вернись, тебе говорят!
Бригадир остановился, вполоборота повернулся:
- Ну, что?
- Айда сюда! Мы не в бирюльки играть с тобой приехали. После разделаешь воз.
- А кто мне за простой заплатит?
- Пушкин.