Вот и поваленное дерево. Оно покойником лежало, раскинув по траве бессильные ветви. Листва на ветвях уже привяла, свесилась. Как будто ощетинившийся пиками, торчал расщепленный высокий пень, из-под его подножия тянулись не тронутые снарядом молодые сильные побеги. Дмитрий даже остановился, пораженный этой картиной: поваленное дерево, высокий пень, побеги - зарисовать бы все это, но за спиной у него санитарная сумка, на боку фляга с водкой, все для раненых.
Миновав колодец, он увидел белый флажок, воткнутый в край огромной воронки. В той воронке сидел боец без пилотки, без гимнастерки. Гимнастерка лежала у него на коленях, а боец пытался вдеть нитку в игольное ушко. Он то приближал иголку к глазам, то отводил подальше и никак не мог завершить трудную для него операцию.
- Где раненые? - крикнул Дмитрий.
- Нету пока, - отозвался боец. - А ты что, ранен?
- Меня прислали...
- А, сигай сюда, чего на юру стоять, еще заденет шальная.
Дмитрий спустился в воронку.
- Ну-ка, помоги. Никак нитку не вдену, язви ее в душу. Вот ведь как. Должно, после контузии глаза ослабли, а тут гимнастерку починить надо.
Дмитрий вдел нитку в игольное ушко.
- Ишь ты, глазастый какой, раз-два - и в дамках, - с завистью сказал боец. - Починим, пока тихо.
- Где же "тихо"? Вон какой грохот.
- Грохот, - отмахнулся боец. - Это немец от злости лупит. Отбили его, три атаки отбили, теперь, по всему видать, к четвертой готовится. Кажись, жарко будет. Сурьезная подготовка, считай, второй час душу артиллерией выматывает... Эх, располосовал-то как гимнастерку, - сокрушался боец, потом деловито стал орудовать иглой.
Дмитрия удивило поведение бойца (это был ротный санитар Мелентий Сомов). В самом деле, грохот кругом, фашисты готовятся к новой атаке, а он как ни в чем не бывало штопает свою гимнастерку, как будто для него это самая нужная и самая важная работа. Чудак! А что если через минуту, через час гимнастерка ему вообще не понадобится?
- Ну вот и готово. Кажись, не очень заметно, где порвана была, а то наш старшина душу вытрясет, если что не так, - говорил Сомов, критически оглядывая гимнастерку. - Аккуратно заделано.
Дмитрия разбирало мальчишечье любопытство: а что там, наверху? Грохот усилился. Дмитрий вскарабкался по рыхлому склону воронки и осторожно выглянул наружу. Перед глазами расстилалось изрытое, задымленное поле, густо усеянное косматыми султанами разрывов. По этому полю остервенело колотили и колотили снаряды, кружились над ним самолеты и клевали землю бомбами. Было жутко смотреть, было даже непонятно, зачем, для какой цели захватчики обрушились артиллерией и авиацией на этот безжизненный и безлюдный клочок земли... Безлюдный? Значит, никого кругом нет, кроме их с Мелентием Сомовым? Эта мысль потрясла Дмитрия. Он скатился назад в воронку и хотел было сказать Сомову, что они зря торчат здесь, что нужно убираться отсюда подобру-поздорову, но Мелентий опередил его. Натягивая починенную гимнастерку, он сказал:
- Взбесился нынче фриц, намордник просит...
Неожиданно, как по чьему-то мановению, стих грохот, и Дмитрий почувствовал колющую боль в ушах от непривычной, гнетущей тишины.
- Ну, теперь пойдет катавасия! - беспечно, даже с некоторой веселостью воскликнул Мелентий Сомов. - Теперь, друг, нам придется поработать, теперь самая пора наверх выбираться. Спасибо этому дому, пойдем к другому... Флажок-то цел? Гляди-ка - цел!
Они выбрались из воронки, залегли между комьями.
Дмитрий опять увидел то же безлюдное, мертвое поле. Над полем оседала пыль, рассеивался едкий сизоватый дымок. На уши давила все та же гнетущая, тяжелая тишина. И вдруг в этой тишине Дмитрий услышал далекие и близкие человеческие голоса: где-то переговаривались бойцы, откуда-то долетали команды. Людей не было видно, и голоса, казалось, доносились из-под земли.
- Вон погляди, танки ползут, - сказал Сомов. - Опять сволочь с танков начинает...
Дмитрий впервые видел немецкие танки. Издалека они показались ему какими-то игрушечно-безобидными - ползут, покачиваются, пылят, поплевывают белыми дымками из орудийных стволов. Но вот все резче и резче стал подрагивать воздух, потом над всем полем повис угрожающий рокот моторов. Как будто разбуженное рокотом, зашевелилось, ожило прежде безлюдное поле. Из укрытий стали выползать бойцы, готовя гранаты и бутылки с горючей смесью.
Из тыла по танкам ударили наши орудия.
- Кононенко, Чумак, Петров - к Соломатину! И ни шагу назад!
Бойцы, чуть пригибаясь, пробежали мимо Дмитрия, и только тут он узнал их, вернее сообразил, что Кононенко, Чумак и Петров - это же его товарищи, студенты-добровольцы, а подал им команду лейтенант Шагаров. Да, да, вон стоит на бруствере окопчика лейтенант Шагаров - его бывший строгий командир.
- Бублик! Где Бублик? - прокричал лейтенант.
- Наверно, опять прячется, - ответил кто-то.
- Расстреляю мерзавца!
Что было потом, Дмитрий видел смутно. Как только появился первый раненый - знакомый студент с литфака - он стал перевязывать его, дал глотнуть водки из фляги, оттащил в воронку и кинулся навстречу другому раненому, тоже знакомому студенту. Тот шел, покачиваясь, как пьяный. Дмитрий подхватил его под мышки. Будто споткнувшись, боец повис у него на руках и отяжелел сразу.
- Куда ранен? - спросил Дмитрий.
Студент молчал.
- Куда ранен?! - еще громче спросил Дмитрий, чувствуя, что не в силах удержать его. Он положил бойца наземь и опять спросил: - Куда ранен?
- Что спрашивать, покойнику все равно, смертельное было ранение, - послышался голос Мелентия Сомова. - Убит...
- Но он шел, шел! - крикнул Дмитрий, не веря в то, что бывший студент мертв.
- Шел вгорячах...
Опять все гремело кругом, но Дмитрий, как глухой, почти не слышал грохота. Он перевязывал и перевязывал раненых, оттаскивал их в воронку, поил из фляги водкой, говорил что-то утешительное.
Кто-то резко дернул Дмитрия за ремешок револьвера.
- Танки прут! На нас прут! - прокричал над ухом Сомов.
Дмитрий увидел танк, что мчался прямо на него, стреляя на ходу из пушки и пулемета. Дмитрий еще не успел перевязать раненого бойца. Надо юркнуть куда-нибудь в окоп или скатиться в воронку. До воронки шагов пять, до ближайшего окопчика тоже не меньше... Два прыжка - и ты упрятан... А раненый? Раненый лежал на боку с разрезанной штаниной и не мог бежать, а тем более прыгать - у него перебита нога. Дмитрий подхватил его и поволок. Боец кричал от боли. Ладно, пусть кричит. Пусть. Нужно успеть скатиться в спасительную воронку. Нужно успеть, иначе будешь раздавлен.
Из недалекого окопчика вынырнул боец с двумя связками гранат, он замахнулся уже, чтобы швырнуть гранаты, но танк накрыл его. Под днищем танка чуть слышно хлопнул взрыв, и стальное чудище завертелось, заметалось на месте, по-звериному рыча мотором. Откуда-то появился лейтенант Шагаров с бутылкой в руке. Дмитрий видел, как шлепнулась по броне бутылка, и голубоватая струйка пламени весело побежала по металлу.
Танк запылал. Задымил.
От боли кричал раненый боец.
- На вот, потяни из фляги, - Дмитрий совал ему в рот горлышко фляги, а водка лилась мимо рта, по лицу. Если бы не тот боец со связками гранат, лежал бы он, Дмитрий Гусаров, раздавленным. И раненый тоже был бы раздавлен вместе с ним, а сейчас раненый боец вырвал у него из рук флягу и припал к ней ртом.
"Ладно, пусть пьет до конца, не так уж много осталось там водки", - подумал Дмитрий, радуясь, что раненый перестал кричать.
И четвертая атака врага была отбита. Стихло, замерло изрытое поле. Тишина. Только в воронке стонали раненые, да бормотали что-то воинственное те, кто был в полузабытьи.
К воронке подошел лейтенант Шагаров.
- Старшина-а-а! - крикнул он. - Давай-ка сюда отделение с плащпалатками, надо эвакуировать раненых.
Когда всех раненых увели и унесли к Анне Андреевне, лейтенант Шагаров подошел к Дмитрию, улыбнулся.
- Молодец, Гусаров, - сказал он. - По правде говоря, не думал я, что ты окажешься таким. Рад, что ошибся... Давай-ка спустимся в твою воронку. - В воронке лейтенант расстегнул ремни, снял гимнастерку.
- Товарищ лейтенант, вы ранены!
- Задело немного...
- Какое там "немного". Осколок в спине торчит.
- Торчит - вытаскивай.
- Как же я вытащу?
- Вытаскивай! - сердито прикрикнул лейтенант, потом понизил голос, попросил тихо: - Вытащи, Гусаров, осколок, я сам до спины не дотянусь. Будь другом, вытащи и перевяжи. Не бойся, не закричу... И вот что, Гусаров, никому не говори о моем ранении. Прошу тебя...
Дмитрий заглянул в лицо лейтенанту. Оно было каким-то закопченным, щеки пообросли темной щетиной, глаза воспалены, под ними отчетливо заметны синеватые круги. Видно, что он смертельно устал. Сейчас нельзя было подумать, будто он, как робот, вообще лишен чувства усталости. Он такой же, как все. Поспать бы ему, отлежаться бы в госпитале...
Будто разгадав мысли санитарного инструктора, лейтенант торопливо проговорил:
- Нельзя мне покидать позицию, Гусаров, никак нельзя. Мало осталось командиров. Такие натиски отбивали - самому не верится, что отбили. А все-таки - ты сам видел - отбили! До завтра фрицы не сунутся. Вечереет уже. Ночью не пойдут, ночи они боятся. Дорого им обходится наша позиция... Они думали - молниеносно, они думали - двинут стальные громадины и русским каюк... Нет, Гусаров, держимся, на пути врага стоит живая сталь!.. Ты сам понимаешь, Гусаров, не имею права уходить отсюда, пока жив... И не уйду! Уважь просьбу, вытащи, пожалуйста, осколок...
Дмитрий с помощью ножа извлек осколок, перевязал рану.