Он жил будущим, ожиданием того времени, когда сможет перебраться в город, в квартиру с удобствами, обставит ее полированной мебелью. Кое-кому нравится быть самым первым: хоть в деревне - а первый. Максим Максимович не из таких: конечно, приятно, когда тебя узнают, приятно быть "хозяином", но он с удовольствием пройдется и по городу, в многолюдии, никем не узнанный. Там он тоже может быть на виду: сошьет модный костюм у лучшего портного, пальтецо с серым каракулевым воротником и пыжиковую шапку - деньжонок хватит. Подумал об этом и удивился: "А ведь я чем-то похож на Птицына!" Удивление сменилось легкой горечью - он не хотел походить на Птицына. Одно пугало его - как с работой? Все же он не привык подчиняться, точнее, разучился подчиняться, начальство от совхоза далеко, а в городе-то будет рядышком. Нужна "самостоятельная" работа, непременно "самостоятельная", какой-то отдельный участок. Он не раз говорил в районе и области: "Жена больная, сердечница, а у нас, в Новоселове, пригляд не тот". Жена и в самом деле больна, но не в такой степени, в какой он изображал; у людей слабость: охотнее всего верят, когда врешь о болезнях; попробуй-ка выставь другие мотивы: "Осточертело в совхозе", "Мечтаю о городе", "Пусть другие со свиньями возятся". Хо-хо! За такие речи по головке не погладят. И о своих болезнях Максим Максимович намекает начальству, однако не часто и не шибко расписывает их, а то подумают, что доходяга, тогда поста хорошего не жди.
Уже почти сидя на чемоданах, Утюмов упустил из виду то, что всегда было "в центре его внимания": места работников, ушедших на пенсию и уволившихся "по собственному желанию", заняли чуждые ему по духу люди. Приехала выпускница института Дубровская. Изображает "настоящего" специалиста, а сама, как девочка, подпрыгивает, пританцовывает. И в то же время себе на уме: критикует. Секретарем парткома стал молодой горожанин со странной фамилией Весна. Родители русские, и откуда такая фамилия, сам не знает. Этот, наверно, и комбайна вблизи не видел, а туда же: "Надо выяснить причины хронического отставания совхоза".
Утюмов равнодушно воспринял сообщение о назначении Лаптева своим заместителем, а раньше бы не раз побеседовал с ним и с теми, кто его рекомендует, тщательно познакомился бы с биографией и личным листком по учету кадров, прежде чем сказать "да". А вернее всего, вообще отказался бы от незнакомого зама, предпочтя ему кого-нибудь из своих.
Максиму Максимовичу было все равно, кто придет, потому что "важное лицо", разговаривавшее с ним обо всем этом, добавило мимоходом: "Пусть осмотрится, и мы вас месяца через два переведем".
Утюмов знал, что Лаптев, не в пример Весне, не новичок в деревне и вообще человек бывалый, но столько лет жил в городе... Послевоенные пятилетки, машинно-тракторные станции - как это давно было! Теперь все по-иному, и сам Лаптев другой - не молод и болен. Утюмову почему-то хотелось думать, что Лаптев болен. "После войны-то - что, и урожаи низкие были, и экономика слабая, вот теперь поработай".
Готовясь к отпуску и тайно - к переезду в город, он давал заместителю советы, наставления и думал: "Поплюхайся, голубок, поплюхайся!" Максим Максимович не отличался злорадностью, но о Лаптеве с похвалой отзывалось начальство в области, и это обижало новоселовского директора, почему обижало, он и сам не мог понять.
То, что сообщил Птицын, встревожило и озлобило Максима Максимовича: Лаптев "поносит новоселовских", лягает его, Утюмова, как и Весна, ищет "причины отставания", причем не те, на которые указывает сам Максим Максимович - солонцы, малоземелье, отдаленность ферм от центральной усадьбы, суровость климата, а в "методах руководства совхозом", в "стиле"... Свои слова о "методах" и "стиле" Лаптев, конечно же, повторит в райкоме партии, а если представится возможность, то, чего доброго, и в области. Видать, неглуп, грамотен, за словом в карман не лезет. Если бы Максима Максимовича не переводили в город, все это было бы сущей ерундой... Но в верхах будут рассматривать и утверждать его кандидатуру на новую должность и кто знает, как все может обернуться. Пусть Лаптев-голубчик пока поплюхается, поработает и тогда будет видно, кто чего стоит. От совхоза требуют мяса, хлебушка. Слова не в счет. Хотя почему "не в счет"? Утюмов даже засмеялся, подумав об этом. "Не в счет"! Кто-кто, а он знает, какую пользу приносят слова, выступления, ловко составленные отчеты, справки. Правда, за последние годы как-то не так к ним относятся, с сомнением вроде: "Да, да, но показатели у вас неважные..."
Птицын сказал, что к нему приезжал Вьюшков жаловаться на Лаптева. И Татьяну Нарбутовских ругнул: "Подпевает тому".
Двоюродная сестра, почти одна кровь, жили в одном доме, воспитывал и кормил обоих отец Танькин, одинаково относившийся и к дочери, и к племяннику, а вот на тебе - совсем разные люди: сестра своенравна, упряма, то и дело на рожон лезет. И все одно выдвинул бы ее, зоотехником или даже управляющим фермой сделал бы, но она не хочет, посмеивается: "Вот закончу институт... Тебе, Максим, со мной трудно будет". Дурит баба, замуж бы ей, может, остепенится. Был у нее муж, такой же по характеру, работал председателем сельсовета. Лет пять назад погиб. Случилось это весной. Уже протаяли дороги, оголились бугры, и снег, осев, потемнел даже в лесу. Говорили человеку: не ходи по реке, беда за спиной прячется. "Пойду! Дело не терпит". Доходился, попал в полынью.
Летом Утюмов пригласил Татьяну в гости. Приехала. И начала: и с этим в совхозе не так, и это надо бы переделать. Критиканка. Одно дело свинаркой работать, другое - огромным хозяйством руководить, издали-то все легко, все просто. Максим Максимович тоже на кого хочешь критику наведет, полезные советы даст, спланирует, в мыслях-то он за секунду до Юпитера долетит. Ох-хо-хо!
Конечно, Вьюшков кое-что сбрехнул Птицыну, а Птицын повторил слова Вьюшкова и добавил собственной брехни - не без того, но все равно Лаптева надо поставить на место, иначе слова и дела этого человека будут ложкой дегтя. Горожане, они все прыткие. Потому и петушится, что пока еще ни в чем разобраться не может.
Утюмов не считал себя блестящим организатором и крупным специалистом, вовсе нет, но был уверен: все в совхозе держится только на нем, уйди или умри он - и хозяйство покатится в пропасть. Его часто критиковали, ругали за то и за это, "влепили" до десятка простых и строгих выговоров, но, как казалось Максиму Максимовичу, все же ценили и в районе, и в области. Где-то в тайниках души его жила холодная, колючая мысль о том, что он для новых времен не очень-то подходящий руководитель, что-то недоделывает, недопонимает, мог бы и доделать, и понять, он не хуже других, но уже ни к чему, уже поздно; он пугался этой мысли, как чего-то опасного, низкого, она унижала его, вселяя в сердце чувство недоверия к себе и неудовлетворенности.
Надо бы сделать замом кого-то другого. Кого? Лучшая кандидатура - Птицын, но тот отказывается, улыбается противно-снисходительно: "Ну, что ты, пусть уж наша молодая поросль занимает начальствующие посты".
Максим Максимович Долго не мог понять этого человека: себялюбив, самоуверен, это чувствуется даже в его голосе, неторопливом, размеренном, когда беседует с начальством и ласково-покровительственном, когда говорит с подчиненными (он вообще играет голосом, как артист), и в то же время не рвется к высоким должностям. Потом дошло: Птицын и без того достаточно высоко, независимо поставил себя, его себялюбие не ущемлено, а благ получает больше, чем получал бы на посту заместителя директора или даже директора. Все новоселовцы держат скотину, но такого идеального порядка в хлевах, таких гладких коровушек и хрюшек, таких кур-несушек поищи - не найдешь; самая крупная, самая вкусная картошка у Птицыных, самые большие и твердые кочаны капустные тоже у них. В прошлом году тля пожрала всю смородину, везде, только не у Птицыных. Особнячок с верандой и мансардой, спальный и столовый гарнитуры, легковушка - живет мужик в свое удовольствие. Одно время хотел уйти с должности главного агронома, рядовым специалистом стать: "Недомогаю... Тяжело... Кого-то бы из молодых...", но Максим Максимович раскусил его ход и сказал, как отрубил: "Об этом и думать не смей!" Любит армянский коньячок, пьет не часто и в меру, подвыпив, пускается в философию:
- Счастье, дорогой мой Максим Максимович, - очень неопределенная вещь. Каждый по-своему понимает его. Да! Иду по городу, смотрю, старик стоит в грязной одежонке, трясется и руку протягивает: "Дайте пятачок, осчастливьте". Хочет опохмелиться. Наберет пятаков и довольнешенек. И в этом же городе повесился кандидат технических наук. Не могут понять почему. Все, решительно все было у человека, считали счастливчиком, завидовали. Докторскую готовил. Важно, каков внутренний мир человека. Важно удовлетворить этот внутренний мир. Возьми схимника. Сидел человек в пещере, молился целыми днями, ни баб, ни водки - пещера и дикое одиночество. А счастлив. Потому, что верил в триединого бога, в рай и всякую небесную чепуху...
"Кого же, черт возьми, сделать замом? Но, может, прежде побеседовать с Лаптевым и, если он будет непреклонным, издать приказ о назначении Птицына заместителем директора; хоть и не хочет, а пусть поработает".
В этом году Утюмов не поехал на юг, решив провести отпуск в местном доме отдыха: кто знает, на какую работу определят, сколько денег потребуется на переезд. И хорошо, что не поехал, от дома отдыха до Новоселове рукой подать.
Ему почему-то казалось, что он увидит на лице Лаптева смущение, некоторую растерянность, даже испуг, но тот был спокоен, только впалые щеки и выпячивающиеся скулы стали у него еще более смуглыми и обветренными.
Он слушал Максима Максимовича вначале спокойно, потом, заметно нервничая, вытер пот со лба.