- То есть как не надо? - удивился Ямщиков.
- Пришлите грузовики с шоферами, и достаточно.
- Хочешь все сделать вовремя своими силами?
Лаптев представил себе одутловатое лицо председателя райисполкома, его сонные глаза, в которых редко когда появлялся блеск, а сейчас, наверное, появился, и сказал намеренно многозначительно:
- Надо привыкать все делать самим. А то один раз много дадут людей, другой раз мало. К тому же мы не можем пойти на такие большие расходы, которые приносят нам горожане.
Он сейчас многое дал бы, чтобы увидеть Ямщикова.
- Что-то ты мудришь! - Голос у председателя райисполкома настороженный. - Что-то ты фокусничаешь! Какие расходы? Дороже всего хлеб. Надо вовремя и без потерь убрать урожай.
"И этот без общеизвестных фраз не может..."
- Значит, тебе не надо людей? - сказал, как отрезал. Даже легкая словесная игра сейчас была невозможна, и Лаптев понимал это.
- Мы давно уже все продумали и подсчитали.
Он повторил то, о чем говорил на партийном собрании: расходы на сто горожан, приехавших на уборку, составляют почти пятнадцать тысяч.
- Ведь их надо где-то поселить, чтоб было и тепло, и чисто, и светло. Постели, кухня, газеты, шахматы. Подавай автобус или грузовик - пешком до работы далековато. Приставь к ним бригадиров, уборщиц...
- А ты не подсчитал, какие будут убытки от погибшего хлеба?
- В таких подсчетах надобности нет. Хлеб гноить мы не собираемся. Управимся без горожан, а вот шоферов и грузовики пришлите.
- Ты сам до этого додумался или коллективно?
"Какой неприятный голос".
- Я не мальчик и за свои слова отвечаю.
- Ну, смотри!..
Совхоз переживал нелегкие дни. И не только потому, что лили спорые дожди и мешали уборке, что в Новоселове работали новые люди (а новички, как известно, всегда сталкиваются с какими-то трудностями); здесь было много, пожалуй, слишком много перемен, перестроек, взялись сразу за все. Лаптев упрекал себя: не надо было отказываться от горожан, взять хотя бы половину из тех, кого предлагали, или треть, а полностью отказаться в следующем году. Тогда бы все прошло легче. Поторопился. Директор и главные специалисты подготовились к новому порядку, а отдельные фермы пока еще нет.
В те дни администратор Лаптев и теоретик Лаптев никак не могли ужиться. В некоторых вопросах он начинал скатываться к старому, утюмовскому стилю работы. Это почувствовалось еще до уборочной. Речь его на экономическом совещании напоминала "накачку":
- Составьте подробный рабочий план... Механизатор должен твердо знать, где он будет работать, каково его задание на смену и на весь период уборки... План обсудите на собрании. Поближе к фронту работ подтянем "тылы": столовые, магазины "на колесах", бухгалтерию, запчасти. Все должно быть рядом с механизаторами... Маневрирование для нас имеет такое же большое значение, как и для воинов. Возьмем, к примеру, технику. Где-то завершили косовицу. Немедленно переправить машины на другой участок!
Дня через три позвонил Вьюшкову:
- Провели собрание?
- Провели! - радостно отрапортовал тот. - Хорошо поговорили.
- Мне бы надо посмотреть ваш график косовицы и обмолота. Составили?
- Про... думали.
Понятно: в Травном говорили "в общем и целом".
- Да, определим... - В голосе Вьюшкова растерянность.
Перед уборкой у Лаптева было странное чувство напряжения, легкой тревоги и бодрости; нечто подобное бывало с ним в армии, во время операций против лесных бандитов, там еще ко всему этому примешивалась и злость к врагу. А здесь кто враг? Полегание хлебов, сорняки, ненастье? Он усмехнулся наивному сравнению.
Иван Ефимович решил поговорить отдельно с каждым комбайнером, нет ли каких-либо жалоб. Пусть механизатор выезжает в поле с легким сердцем. Подключил к этой работе Мухтарова и Весну. Батеньки мои, сколько было просьб, претензий: один хотел бы работать не там, а тут, другой не знал, куда девать больную мать, третий жаловался на больную печень, четвертый просил бревен для пристроя к дому. Пятый... Лаптев подметил: жалобщиков больше всего на Травнинской ферме. Опять Вьюшков! Как всегда во время серьезных испытаний стало видно, кто чего стоит.
Зайдя в кабинет главного агронома, Иван Ефимович услышал размеренный голос Мухтарова:
- В степных совхозах хлеба поспевают одновременно. Там поля огромные. У нас же леса, и поля маленькие. Хлеб поспевает не одновременно. Зерно по влажности не одинаковое. То, которое намолотили рано утром, более влажное, чем дневное. Что надо делать? Первое везти на элеватор, а второе оставлять на семена. Понятно?
- Кому это вы растолковываете? - удивился Лаптев.
- Да... Вьюшкову. Половину рабочего времени уделяю ему. Звонит в день по нескольку раз.
Вьюшков начал было и Лаптеву названивать по всякому поводу, но получив строгую отповедь: "Решайте все сами", переключился на главного агронома.
- О чем же он спрашивает?
Мухтаров рассмеялся:
- Гадает, какой хомут на Карьку надеть, а еще, что лучше на завтрак - чай или молоко...
Пашни у совхоза было немного, главное дело новоселовцев - свиней разводить. Но все же сеяли и пшеницу, и рожь, и овес, и ячмень, сажали картошку. Без доброй пищи какая свинья?!
Что-что, а уж уборка в Новоселовском совхозе всегда проходила неплохо; правда, не лучше, чем в других совхозах, но и не хуже; Утюмов, по его собственному выражению, в страду "не знал ни сна, ни отдыха", деревни наводнялись горожанами, шум, гам, спешка, и хотя за качеством уборки не очень следили (за это новоселовцев каждый год критиковали в газете), но убирали хлеб в "сжатые сроки". Вовремя управились и нынче.
Декаду конторы пустовали - люди вышли в поле, на уборку. Лаптев давал задание и требовал почти так же, как когда-то Утюмов. Новый директор ходил хмурый, осунувшийся. "В конце концов не в форме дело, а в существе, - успокаивал он сам себя. - Хотя опять разжевываем, опять командуем по мелочам. Но ведь управляющие те же, что и при Утюмове, не скажи, не покажи - завалят. Все утрясется, все уладится. А что утрясется? "Иван Ефимович, как тут быть?", "Иван Ефимович, что мне делать?.." Вопросы, вопросы, без конца и края, вопросы, три четверти которых подобны вьюшковскому: какой хомут на Карьку надеть".
У того дела в Травном шли так себе - ферма отставала с уборкой, начался падеж свиней. Лаптев выехал в Травное.
Все во Вьюшкове раздражало директора: многословие, бессмысленная суетливость, неряшливость в одежде и постоянные разговоры о том, что он, Вьюшков, сегодня не успел пообедать, вчера недоспал, а позавчера ухайдакался так, что еле-еле доплелся до дома.
- Что же мне делать? - спросил он у Лаптева.
- Подайте заявление об увольнении. Думается мне, что профессия шофера вам больше удается.
Иван Ефимович сказал это холодно, но тут же опять почувствовал острую жалость к этому неврастеничному человеку. Стоит, подергивает плечом, морщится, как от зубной боли, торопится говорить...
Управляющим фермой стала Татьяна Нарбутовских. Когда Лаптев сказал Вьюшкову, чтобы передал дела Татьяне, тот поглядел удивленно и непонятно усмехнулся. Усмешка озлобила Ивана Ефимовича, и он, уже не чувствуя к Вьюшкову никакой жалости, подумал: "Видать, слишком уверен в себе..."
Сама Татьяна в ответ на предложение стать управляющим произнесла с улыбкой: "Надо же!" Помолчала и вдруг, просветлев, добавила: "А что, и пойду!"
Удивительное дело: теперь Иван Ефимович почти не замечал в ее лице черточек, напоминающих Утюмова. Нет Утюмова - исчезло и сходство Татьяны с ним, все как-то незаметно стушевалось. Он стал подмечать, что часто мысленно представляет себе ее насмешливые, искрящиеся глаза, ничего больше, только глаза, изумлялся этому и подшучивал над собой: а не часто ли ты наезжаешь в Травное, не часто ли беседуешь с новым управляющим? Кажется, и люди начинают поговаривать об этом. Усмехался: "Куда уж тебе, старому да лысому..."
Вьюшков стал шофером. Работал за двоих, старый грузовичок у него блестел, как новенький. Наблюдая за ним, Иван Ефимович думал: "Порой люди, как мухи - бьются о стекло, а открытого окна не видят".
7
Всего неприятнее - чувство ожидания; Лаптев не любил ждать, особенно тогда, когда впереди одна неясность, неопределенность - то ли да, то ли нет. А дни его директорства были полны бесконечными ожиданиями конца перестроек; быстрого конца вроде бы не предвиделось, и он понимал, что это чувство у него уже перерастает в нетерпеливость, а нетерпеливость смыкается со слабостью, она почти то же, что и слабость. Сознание же этой слабости усиливало неприятность ожидания.
Управляющий третьей фермой, расположенной почти в сорока километрах к северу от Новоселово, за бесчисленными болотами, озерами, ушел на пенсию, оставив за себя молодого рабочего. Ферма небольшая, ничем не выделявшаяся, о ней знали и говорили куда меньше, чем о других. Лаптев приехал сюда и, верный своей привычке, остался здесь на несколько дней, чтобы неторопливо разобраться во всем и, главное, ближе познакомиться с новым управляющим. Собственно, этот человек еще не был утвержден, он временно исполнял обязанности. Первое впечатление о нем складывалось неплохое: быстрый, точный, решительный - то, что надо для выдвиженца. И внешне понравился Лаптеву: обветренное крестьянское лицо, тяжелые рабочие руки. Только глаза, глубокие и заплывшие, как-то тяжело, недобро смотрели на людей...
Выслушивая Лаптева, он говорил коротко: "Есть!" Иван Ефимович шутливо назвал его про себя "солдатом". Конечно, у солдата было маловато общей культуры. "Но ведь это дело наживное".